Голос

Хотел бы я, Барри Аллен, сказать вам, что здесь конец этой истории. Что Лен встал на ноги, отряхнул свою шубу и обернулся человеком, вежливо потребовав что-то теплое, пока он не отморозил себе яйца. Но нет. Так бывает в кино. Фантастических боевиках девяностых, когда после падения с небоскрёба, главный герой отделывается глубоким порезом об стекло. А в жизни.. очень реальной жизни с людьми со сверхспособностями, полубогами, которые проходят через реинкарнацию, миллионерами, которые проводят несколько лет на острове, а потом превращаются в мстителей, идут долгие часы, когда он на операционном столе, а ты шатаешься по Стар Лабс и ждёшь. Сам не знаешь чего. Тебя убеждают отдохнуть, заняться собой. Чем, интересно? Парой ушибов или синяков, которые сами практически сошли? Ах да, он же перенёс такое замерзание, которое привело бы к обморожению обычного человека. А Леонард лежит после пулевого ранения, которое должно было убить обычного человека на месте. Всё в мире относительно, правда? Хотелось только одного – чтобы он выжил. Даже если потом они больше никогда не заговорят, даже если Лен на него больше никогда не взглянет. Пусть только живёт. Смешно, Барри совсем не волновал тот факт, что через него был убит человек. Гнида и мразь, но всё же человек. Джо это вряд ли понравится. Хотя откуда он узнает… и кто ему скажет? Зачем вообще об этом думать? Только бы он выкарабкался. И согласился выслушать. Поэтому Барри ждал. Сначала конца операции, а потом права войти в палату. Этого пришлось ждать ещё дольше, но он не мог позволить себе пройти вперёд Лиззи. Говоря уж совсем откровенно – он боялся взглянуть в глаза девушке. Это ведь из-за него она чуть не потеряла брата. Чего бы только можно было бы избежать, если бы они оба не занимались ерундой… Если бы да кабы. Но вот он, момент, достойный любого драматического фильма. Барри, наконец, вошёл в палату. Как и ожидалось, выглядел Леонард жутко. Кожа была какого-то серого цвета, как у узника концлагеря. Пищали приборы, которые пугали обывателя одним только видом, а знающего человека, такого как Барри, данными. Но пока всё было не так плохо, как могло бы быть. Барри осторожно присел на стул около кушетки. Оказалось, что помимо ранения от пули, по рукам и плечам виднелись темные пятна не то синяков, не то меток от укусов. Даже губы чем-то напоминали страшную улыбку Джокера – красные и чуть треснутые по краям. Казалось, что край рта был где-то в районе ушей. Последствия перехода из волка в человека в состоянии клинической смерти? – Привет, – тихо пробормотал Барри. – Ну здравствуй, Скарлет, – Леонард приоткрыл глаза. Голубые, не считая жёлтых прожилок у самого зрачка, –Только давай без «Как ты?» и «Прости меня», «это моя вина»… Я большой мальчик, знал, что делал. – Вообще-то я хотел сказать, что всегда знал, что ты хороший парень, – парень опустил голову, скрывая улыбку облегчения. – Только давай без намёков на моё дурное влияние в виде связи. – Ты же знаешь, что это работает совсем не так? – он чуть прищурился, усмехаясь. – Знаю, да и убил Биволо ты как истинный негодяй. Моими руками. – Если бы я не подыхал, я бы сделал это сам, – Леонард дёрнул уголком губ. – Не люблю действовать чужими руками. – Я знаю… Мне оттого не легче. – Убивать врагов не в стиле Флеша? – бровь Снарта иронично дёрнулась. – Убивать людей не в правилах Барри Алена, – голос парня звучал ровно, спокойно. – Могу лишь выразить надежду на то, что в такой ситуации ты больше не окажешься. Хотя точно окажешься и не раз. – Может, не стоит об этом? Сейчас. И я, правда, виноват в том, что произошло… Я же не слушал тебя на ферме. Поэтому мы попались. – Ну, если бы мне пришлось работать с тем, с кем я не по своей воле переспал до этого… вряд ли бы я смог мыслить здраво. Так что есть ли смысл винить тебя? – С чего ты взял, что это было не по моей воле… – С того, что когда я спросил «Жалеешь ли ты», ты ответил: «Да», – Леонард отвернул голову, жалея, что из-за всех этих проводов не может отвернуть и корпус. Что это за раскаяние у постели смертельного больного? У Голоса есть право отвергнуть волка. Он им воспользовался. Тема закрыта. Только жалеть его не надо. Обойдётся. Обходился же раньше. – Лен… не отворачивайся от меня. Пожалуйста. Дай мне договорить. – Я тебя прекрасно слышу, – Лен не хотел видеть этого побитого щеночка. Потому что там в груди что-то заскребётся… Не то волчья душа, готовая простить любой грех, не то его собственная. Сохранившая надежду сама не зная, на что. – Как знаешь… – Барри закусил губу, собираясь с мыслями. – Да, я жалею…. Но не о том, что это произошло. А что это так произошло. Ты… был интересен мне – Интересная метафора, – фыркнул Лен. – Хорошо, я испытывал влечение к тебе, – Барри скрипнул зубами. – И сейчас, мне кажется, что это было ещё до всей этой истории. Но я хотел понять другое… То, что мы дошли до этого – это желание наше или какого-то знака с выше. – Чувствую себя персонажем Сумерек. Дрища с нарисованными кубиками не хватает только. – Ты их смотрел? – Когда залегаешь на дно в мотелях без спутника, особого выбора в каналах нет. – Ещё есть такие мотели? – Ты бы очень удивился. – И я не собирался спрашивать, как ты… Вижу, что хреново. – И этим ртом ты целуешь своего отчима? – С каких пор ты такой «лингвист»? – О, это всё дурное влияние родственной души. Медленно, но верно, превращает меня в пай-мальчика. – Ты хороший парень и без меня. К тому же я тоже могу выругаться. – Хотел бы я на это посмотреть, – Лен попытался не то улыбнуться, не то саркастично ухмыльнуться, но вместо этого болезненно сморщился. – А то, что с твоим лицом… это пройдёт? – кисть парня потянулась к ране, но в последний момент замерла. – А что с ним? – он лениво поискал глазами какую-нибудь отражающую поверхность, но не слишком преуспел. – Ну, у тебя улыбка Джокера. Я, конечно, фанат DC… но немного не уверен. – Заживёт через пару дней. Если обратное обращение происходит бесконтрольно, ущерб, мягко скажем, выше, – Лен даже через морфий чувствовал боль во всём теле, а не только там, где заживала рана от пули. – И я, правда, благодарен тебе… За всё. Пусть это только договор наш… Но спасибо. За твою помощь в поисках, за то, что ты терпел… – Барри шмыгнул носом, Господи, ну почему он так хочет расплакаться? – За то, что…. – Барри, – рука Лена прошлась по его сцепленным ладоням. – Угомонись… Всё в порядке. – Не всё. Если бы я меньше выёбывался, ты бы тут не лежал. – Если бы я не дал от тебя дёру, когда отогнал тех хулиганов, кто знает, как бы сложилась жизнь. Может быть, научил бы тебя основам грабежа, и ты не закончил бы жизнь в криминалистах. От услышанного зелёные глаза Барри в шоке распахнулись. Помимо бесконечного раскаяния в них мелькнуло что-то похоже на надежду. – Так… там на улице зимой, был ты? Я думал мне это только приснилось. Ты помнишь это? – В памяти волка всегда отпечатывается первый зов голоса, – Леонард переплёл их пальцы. – Я шёл со сделки… И обернулся, впервые со своих 13 лет, против своей воли. Пробежал два квартала и увидел всё это. Не знаю, почему их не перегрыз. Но очнулся от взгляда. Теперь понимаю, что твоего. И хоть ты и был перепуган, я чётко услышал: «Спасибо». – А говорил, что ничего не знаешь о голосах. — Это всё, что я помнил. Когда меня должны были учить этому… Я уже присел в колонию для несовершеннолетних. – Придётся учиться сразу на практике. – То есть? – Я не знаю, диктует ли тебе твоя природа тягу ко мне. Но в себе я абсолютно уверен. Меня тянет к тебе, потому что ты это ты, Леонард Снарт. – Меня к тебе тянет, Барри Аллен. Главным образом из-за твоего кожаного костюма, конечно. — Это вин! – возмущённо фыркнул Барри, коротко целуя своего волка. За дверьми куча нерешенных проблем. Вот только пусть они пока остаются там. Они слишком много думали о том, что касается других, а не друг друга. Они теперь имеют право подумать друг о друге. P.S. Меня зовут Барри Аллен, мне 25 лет, я обладаю супер способностью двигаться со сверхскоростью, у меня ускоренная реакция и метаболизм. А ещё я привязан к Волку. Моя подруга Кейтлин всё ещё ищет научное объяснение тому, что мой избранник может обращаться из мужчины средних лет в волка размером с белого медведя, всё ждёт того дня, когда сможет изучить связь Голоса и Волка. А Барри Аллена не особо интересовала наука, впервые в жизни. И даже тот факт, что он уже две недели находился в городе, который был трёхвековым поселением волков, не слишком его занимал. По сути ни чем не отличается от других городов. Разве что огромными входами во внутренний двор. И любовью к панорамным окнам, обычно не свойственной среднему классу Америки. Всё стало вторничным. Главное – лишь это царство снега. Кто бы из Централ Сити сейчас бы его видел. На горных лыжах на вершине хребта, на который он въехал без какого-то фуникулёра. – Когда вернусь, Циско мне не поверит, что я увлёкся горными лыжами и не убился. Он обращался к огромному чёрному волку. Тот стоял рядом с ним, смотря вниз склона. Можно было подумать, что он высматривает какую-то добычу, но опытный зоолог сказал бы вам, что ни один хищник не охотится так расслаблено, вальяжно шевеля ушами лишь в сторону ближайшего шума. Зверь фыркнул на слова Аллена. – Ну пожалуйста, не надо говорить, что, когда я встал на лыжи в первый раз, я вывихнул ногу. Всё же зажило к вечеру. Пусть думают, что к возможности связываться с тобой ментально, я перенял часть твоих качеств. Ловкость, например. Чёрный волк повернул в его сторону морду, скептично фыркая. – Не поверят? Ну да, даже я не верю. Может, пора домой? Скоро начнёт темнеть. Он уткнулся покатой головой и первым сбежал вниз. Выждав, Барри поехал за ним. Кто-то бы сказал, что для Флеша это верх эгоизма, сбежать из Централ Сити. Он ведь должен беречь город. Сражаться с новыми металюдьми. Карать преступников. Нет, не карать. Передавать правосудию. Ещё пара дней и он займётся этим. Вернётся из этого крохотного городка в 5 тысяч жителей на границе с Канадой, в город-миллионик. Будут новые дела на работе, новые задания для Флеша. Сейчас его восхищало совсем другое. Нет, не природа, почти не тронутая человеком. Нет, его восхищало то, как блестят синие глаза Леонарда Снарта. Леонард тоже не думал о том, как придётся совмещать жизнь криминального авторитета города и бойфренда хорошего парня. Пусть это заботит кого-то ещё. Его заботит одно, как бы его бойфренд не убился на спуске. А остальное это так, вторично.