В болезни и в здравии (пожалуйста, пусть это будет снова здравие)

В определенный момент Елена долго и упорно думает над тем, что неплохо было бы свалить в импровизированный отпуск. Просто она, сама по себе, и ни одного из её мальчиков рядом с ней. К сожалению, не в её стиле убегать от ситуаций, когда они усложняются. Отпуск был бы кстати в любом случае, но особенно кстати он пришелся бы сейчас, когда все трое её возлюбленных слегли с гриппом. Три дня спустя она чувствует, что готова сбежать из страны. Простите, мальчики, случилось кое-что срочное, я должна идти! Как жаль, что вариант спасения бегством не был заложен в её генетическом коде. Сейчас, если уж быть с собой честной, она этого очень хотела бы. Все это было совсем не то, чего она ожидала, соглашаясь на полигамные отношения с тремя мужчинами, за одним из которых она была замужем. Фигурально выражаясь, если вы обмениваетесь телесными жидкостями, в конечном итоге вы передаете что-нибудь вроде гриппа всем вокруг. Елене пока что удалось избежать этого. Пока что! Это всего лишь вопрос времени. По крайней мере, у неё будет три человека, которые смогут ухаживать за ней, в отличие от нынешней ситуации, когда она одна заботится о троих. Елена тяжко вздыхает. Перед ней закипает вода для чая, так что она может начать готовить его для Рейфа. Ухаживать за Рейфом было легче всего. Он оказался на удивление послушным, и был, в принципе, рад просто отдыхать, читать книги или смотреть телевизор, дожидаясь, пока не выздоровеет. Он не жаловался на лекарственные мази, которые помогали ему легче дышать. И даже помогал с припарками. Единственное, что он иногда просил – это чай или таблетки. Елена с радостью приносила ему и то, и другое. Нейтан становился… эдаким плаксивым капризным ребенком, когда болел. Он жаловался на все, что только можно. То ему слишком жарко, то ему слишком холодно. То мазь ужасно пахнет. Ещё когда они жили вдвоем, такое иногда серьезно раздражало, но Елена любила своего мужа, так что это казалось даже милым. Забавно, что, даже когда он начинал дуться, если она смеялась над его поведением, ей было достаточно крепко обнять его, чтобы он перестал. Не то, чтобы это было тяжело. По крайней мере, теперь она может просто уложить его в постель к Рейфу. Тот позволяет ему прижиматься к своему теплому боку, и Нейт легко отрубается, засыпая буквально за несколько минут, если боль не слишком сильная. Что ж, двое мужчин на месте, и один неизвестно где. Елена скользит пальцами по волосам Нейта, и тот переворачивается, кратко обнимая её. Его лоб все ещё чувствуется слишком горячим даже через ткань майки, когда он прижимается к её животу, прежде чем отвернуться обратно к Рейфу. Сейчас был тот самый период, когда Рейф показывал свою мягкую сторону. Он только раздраженно что-то ворчит, когда Нейтан роняет его книгу, пытаясь поудобнее устроить голову у него на груди. Потом Рейф гладит его по волосам и кладет руку ему на плечо. - Тебе нужна помощь с Сэмом? – хрипит Рейф, глядя на Елену, пока Нейт откашливается и замирает. Елена вздыхает. - Нет, с ним все будет в порядке, - произносит она, склоняясь, и целомудренно целует Рейфа в лоб. Наверное, уже сейчас она тоже болеет гриппом, потому что в горле немного першит. Что же касается Сэма, то… С ним определенно ничего не было в порядке. Обход дома показывает, что он совершенно точно пуст и не имеет ничего даже отдаленно похожего на Сэма. На Сэма, который имел привычку мотаться где ни попадя даже с гриппом. Который ни в жизнь не мог просто постоять на месте. Елена встряхивает головой и выглядывает в окно. Он обнаруживается там, во дворе, только вот… сидит в кроне одного из деревьев, что является частью их сада. Его лицо красное, а глаза подернуты мутью, - Елена с такого расстояния этого не видит, но точно знает. Она проводит ладонью по лицу, от лба к подбородку, чувствуя, как за глазными яблоками собирается головная боль. Как он туда взобрался в его-то состоянии? Ни один из двух других мужчин не смог бы подняться, самое большое, на что они были способны – это еле переставлять ноги. В своем нынешнем состоянии они походили на зомби. Единственное, что Елену несказанно радует – они уже практически преодолели зенит болезни. Самое худшее, что могло случиться, уже случилось. И Сэм все ещё сидит в кроне дерева. Он из троих был, безусловно, самым трудным. Елена подозревает, что тринадцать лет в тюрьме выработали в нем стойкое отвращение к сидению на месте, даже если посидеть надо было совсем недолго. Сэм ненавидел неподвижность всей душой, хотя это стало понятно только после некоторого времени постоянного нахождения рядом с ним. Он никогда не рассказывал о своем прошлом, если там не было Нейта. К настоящему времени Елена знает почти все, что можно знать о Нейтане, и едва ли много чего о Сэме. - Сэм, что ты там делаешь? – зовет Елена, выходя во двор и вставая под деревом, задирая голову, так, чтобы видеть Сэма. Сердце подпрыгивает и застревает у горла, когда он пошатывается, смотря на неё сверху вниз. Он пытается себя убить, думает Елена. Как правило, испугать её не так легко, но она умеет распознавать бедственные ситуации, когда сталкивается с ними лицом к лицу. Она надеется, ей не придется сообщать Нейту о том, что его брат встретил свою скоропостижную смерть, потому что счел неплохой идеей полазить по деревьям, будучи больным. - Привет, дорогая, - слышится в ответ. Ласковое прозвище звучит мило, но не делает абсолютно ничего, чтобы успокоить её сердце или рассеять тревожное напряжение в животе. Что нужно сказать, чтобы заставить его спуститься? Сэм временами может быть очень упрямым. Елена выбирает правду. - Можешь ли ты сделать мне одолжение и спуститься вниз? Ты заставляешь меня волноваться, - произносит она, вглядываясь в его лицо. На одно долгое мгновение Сэм замирает, кажется, раздумывая над полученной информацией. - Ладно, - хрипит он, наконец, и Елена едва сдерживается, чтобы не стонать и не кидаться в панике из стороны в сторону, когда хватка Сэма проскальзывает по веткам. Ещё больше сил уходит на то, чтобы сдержаться и не влепить Сэму смачную пощечину, когда он встает перед ней, чуть пошатываясь. Это было бы все равно что пинать щенка. Сэм выглядит несчастным; он хлюпает носом и вытирает его рукавом, а глаза у него воспалено-красные. Елена обнимает его за талию, и его рука скользит на её плечи, когда он прижимает её к своему боку. Медленным шагом она ведет его к дому. К счастью, Сэм и правда не сопротивляется, хоть и горестно вздыхает, когда дверь за его спиной снова захлопывается. - Можем ли мы хотя бы окна открыть? – просит он, прежде, чем раскашляться; с гримасой боли он трет грудь. - Конечно, можем, - Елена гладит его по руке, а потом вручает носовой платок, когда Сэм перестает кашлять. - Ненавижу, когда меня запирают, - бормочет он себе под нос, едва ли достаточно громко, но Елена все равно его слышит. Сэм сморкается; потом, когда заканчивает, уходит на кухню, выбросить использованную ткань, и бредет обратно в объятия Елены. Вдвоем они буквально вваливаются в спальню, отрывая Рейфа от его книги. Он хмурится. Нейт валяется мертвым телом с другой стороны, совершенно ни на что не реагируя, его голова лежит на груди Рейфа, а рука перекинута через живот. - С тобой все хорошо? – интересуется Рейф, на что Сэм фыркает: - Нормально. Рейф обращает взгляд на Елену, прежде чем вернуться к своей книге, не произнося ни слова. Елена возвращает ему взгляд, а потом помогает Сэму переодеться в более удобную одежду. По крайней мере, от него больше не следует ни одной жалобы, до тех пор, пока он не забирается в большую кровать, любезно купленную Рейфом, и прижимается к другому его боку, делая чтение книги для него окончательно невозможным. После того, как все больные вернулись на свои места, Елена осматривает открывшуюся перед ней картину. - У вас есть все, что нужно, парни? – спрашивает она, и ей в ответ раздается приглушенное «Да» от Рейфа и жалобное «Нет» от Сэма. Елена вопросительно выгибает бровь. - Иди в кровать? – Сэм протягивает к ней руку, и Елена со вздохом подчиняется. Есть статья об их последнем приключении, которую она ещё не закончила писать. Есть материал, который она собрала, и который нужно отсортировать для её небольшого телешоу. Она знает: полчаса, максимум – час, и ей придется вставать. Ей с них троих многое причитается.