Мне нравишься ты

Танька мне всегда нравилась. Не в том смысле, как может нравиться девушка, просто я всегда мечтала с ней подружиться. Обладательница длинных светлых волос, шикарной фигуры, специфического чувства юмора и потрясающего сопрано, Танька к тому же ещё и хорошо училась. Она возглавляла иерархическую пирамиду не только нашего класса, но и, не побоюсь преувеличения, всей школы — с ней хотели дружить все. Я же довольствовалась уже хотя бы тем, что не телепалась позорно в районе плинтуса — место моё находилось приблизительно там, где на пищевой пирамиде фрукты плавно переходят в бобовые… Словом, ни рыба ни мясо. Танька же была шоколадом, недосягаемым и желанным. Когда завуч школы неожиданно поручила нам с Танькой подготовить стенгазету для учительской, у меня возникло такое чувство, будто я выиграла долгожданный джек-пот — вроде понимаешь, что тебе ничего не светит, но втайне продолжаешь надеяться, а вдруг повезёт?.. Клара Поликарповна, как она сама заявила нам обеим, вызвав в свой пропахший мышами кабинет, руководствовалась принципом равновесия, мол, если она поручит оформление стенгазеты Таньке, то та получится слишком смелой, откровенной, а если мне — то слишком кислой и пресной… Да, именно так и сказала. Я от подобного комментария ещё больше съёжилась, а Таня запрокинула голову и заливисто рассмеялась. Я обзавидовалась такой её естественной реакции: для того, чтобы вот так свободно себя держать в присутствии школьного руководства, мне ещё расти и расти, и вообще маловероятно, что на своём выпускном я позволю себе бокал шампанского в присутствии кого-то из учителей — это почти то же самое, что поцеловаться с мальчиком на большой перемене на виду у всех. Хотя откуда мне знать!.. Даже мои родители называли меня не иначе как девушкой, потерявшейся в девятнадцатом веке, что уж тогда о других говорить. Я задыхаюсь в рамках, в которые загнала себя уже давно. Мне хочется перемен! Хочется нравиться мальчикам, хочется ловить на себе их восхищённые взгляды, хочется стать недосягаемой мечтой для таких, как… Коля Барсуков. В дверях кабинета заместителя директора мы с Танькой столкнулись бёдрами — она по привычке устремилась на выход первой, гордо вздёрнув подбородок, а я просто хотела побыстрее сбежать от человека, которого привыкла бояться. — Слушай, Оль, — выйдя в коридор под сень растущих в кадках гибискусов, Танька окинула меня скользящим взглядом, остановившимся на коленях (неужели стрелка на колготках пошла?!), — как насчет того, чтобы после уроков пойти ко мне домой? Посмотришь, как я живу. Закажем суши. Накалякаем эту идиотскую стенгазету… Ты любишь суши? — Никогда не пробовала, — честно призналась я. Танькины брови-ниточки удивлённо поползли вверх, а потом она рассмеялась так заливисто и так громко, что на нас с интересом воззрились не только выходившие из столовки парни из школьной сборной по баскетболу, но и два студента-практиканта противоположного пола, стоявшие в другом конце холла у кабинета директора. Парни смотрели, конечно, в основном на Таньку, но кое-что перепало и мне. Это так ново, так волнительно, так желанно!.. Мне необходимо с максимальной выгодой использовать то время, которое Клара Поликарповна выделила нам на подготовку стенгазеты. А именно два дня. Два дня для того, чтобы стать для Таньки Котовой незаменимой подругой. Миссия практически не выполнима… Таня приблизила ко мне лицо и, обдавая запахом мятной жвачки, сказала, надеюсь, не настолько громко, чтобы нас услышала та самая группа баскетболистов, что резко сменила траекторию своего маршрута и теперь приближалась к нам: — Так ты у нас, можно сказать, девственница в этом плане? Говоря Танькиным языком, я во многих аспектах была того, но вслух ничего не сказала, сделав вид, будто подобные темы меня не колышут. — Значит, после уроков завалимся к тебе? — Я не знаю, насколько правильно и непринуждённо прозвучала эта фраза в моих устах, но: во-первых, симпатичные одиннадцатиклассники в этот момент находились шагах в трёх от меня и слышали, как по-свойски я общаюсь с самой популярной девушкой школы, во-вторых, Танькины брови снова взлетели вверх — значит, я её снова удивила, а удивление — это ли не признак заинтересованности?.. — Идёт. После уроков — у меня. Будет много суши, белого вина и… — Танька бросила выразительнейший взгляд в сторону парней, — и никаких мальчиков.

* * *

— Именно в этой комнате, можно сказать, проходит добрая половина моего бренного существования. Проходи, не стесняйся. Здесь я делаю уроки, наряжаюсь, кривляюсь перед зеркалом, слушаю музыку, сплю, предаюсь мечтам, мастурбирую. — Танька плюхнулась на круглую кровать, накрытую розовым пледом, с горой розово-красных подушек у изголовья. Её короткая клетчатая юбочка задралась, обнажая больше, чем следовало. — Кстати, мои родители раньше девяти с работы никогда не возвращаются, — зачем-то добавила она. — Очень красиво у тебя здесь, — соврала я. На самом деле мне не нравились комнаты, оформленные в стиле розовых Барби, и сейчас я, можно сказать, очутилась прямо в сердце Татьяны — в нескольких смыслах. — Тебе правда нравится? — просияла Танька, но тут же сменила тему: — Присаживайся. Да вот хоть на мою кровать. А я с твоего позволения переоденусь. Я не успела ни позволить, ни запретить (моя реакция иногда меня подводит), а Танька уже вскочила с кровати и стянула через голову нежно-розовую кофточку. Моим очам предстала немаленькая грудь, упакованная в кружевной бюстгальтер. Странно, но он был не розового, а сочного фиолетового цвета. Моего любимого. Когда до меня, наконец, дошло, что я разглядываю женскую грудь, поспешила отвести глаза. Пока Таня переодевалась (впрочем, краем глаза я всё же имела честь лицезреть её отражение в большом, в пол, зеркале), моя персона покоилась на краешке её чересчур мягкой кровати и изо всех сил старалась чувствовать себя на верху блаженства — как же, я в гостях у самой популярной девчонки школы и, вполне возможно, стану её подругой, чем чёрт не шутит? Послышалось соловьиное треньканье — стандартная мелодия на устаревших звонках. — О! — оживилась Танька. — Доставка суши! Я мигом! И она не то в пеньюаре, не то в лёгком полупрозрачном халатике, едва прикрывавшем её пятую точку, выскочила из комнаты, точно горная коза. Пока моя потенциальная подруга отсутствовала, я немного осмотрелась. Когда от пурпурно-лиловых обоев, красно-белых занавесок, розового постельного белья и пушистого кораллового коврика на полу у меня перестало рябить в глазах, я даже нашла Танькину спальню в некотором роде милой. И даже постер Джастина Бибера, во многих местах покрытый следами губной помады, не вызвал у меня отторжения. Наверное, всё-таки нужно избавиться от висевшего у меня над письменным столом изображения Эйнштейна. Таня явилась с какой-то белой коробкой и бутылкой вина. Её глаза сияли. Господи, неужели она и правда не шутила?! До сих пор я позволяла себе алкоголь только три раза в год — бокал шампанского на Новый год, несколько глотков красного вина на Пасху и немножечко бабушкиной вишнёвой наливки на свой День рождения. Но сейчас!.. Хотя… Если я хочу популярности, необходимо пересмотреть многие из своих принципов, если не все. Тем более, как говорят, алкоголь сближает, а мне ведь так хочется подружиться с Танькой! — Ну что, за дружбу? — подмигнула она, разливая по бокалам вино. — За дружбу и выпить не грех, — поддержала я. Мы чокнулись бокалами. Танька отпила прилично, я же едва пригубила, желая растянуть удовольствие. Закусила роллом с кусочком авокадо внутри. Нежно, но ничего особенного. — Оль, ну что ты всё «грех» да «грех», — жевала Танька, — может, пора уже тебе зашагать в ногу со временем? Девушка ты умная, видная, просто засовываешь себя в какое-то старьё, в общем, не умеешь себя подать. Она не права. Я никогда не отличалась излишней религиозностью, а в остальном, конечно, мне нужны перемены. — Ты находишь меня видной? — переспросила я. — Не только я! — хмыкнула Танька, подливая себе ещё. — Я уже давно заметила, как на тебя Барсуков пялится, ты просто отпугиваешь его инициативу своими монашескими нарядами и манерами тургеневской барышни… Что? Только не говори, будто это для тебя новость! Да, да, да, Коленька Барсуков давно и безнадёжно в тебя влюблён, это всем известно. И не красней ты так! Прям детский сад какой-то. Я выпивала вино большими глотками, стараясь скрыть своё пылающее лицо за бокалом и чувствуя, что непоправимо пьянею. — Ну, признайся, он тебе хоть немножечко нравится, этот барсук напыщенный? — Танька придвинулась ко мне, совершенно игнорируя тот факт, что полы её воздушного халатика распахнулись, обнажая загорелые бёдра и резко контрастирующие с ними белые трусики. — Ну… э-э-э… — язык немножечко заплетался, — я бы сказала, он не лишён тех качеств, которые делают молодых людей привлекательными в глазах девушек. На самом деле я была по уши в него влюблена, только, по моим подсчётам, Николай Барсуков находился на лесенке популярности на целую ступень выше меня, а значит, вряд ли у нас с ним что-то выйдет. Тем временем Танька сложилась пополам в каком-то хрюкающем хохоте. Но она всё равно мне нравилась. Потому что не побоялась приоткрыть для меня своё истинное лицо — красивый заливистый смех она демонстрировала на людях, естественный же показала сейчас. — Ну ты, мать, и загнула! — отсмеявшись, сказала Таня. — Значит, будем преображать тебя из средневековой дамы в современную девушку! — Тут она, как всегда, резво вскочила, открыла шкаф и принялась рыться в его недрах, то и дело бросая на кровать какие-то пёстрые вещи. — Постой, а как же стенгазета?.. — Что? — не поняла девушка. — Ну… стенгазета ко дню учителя. Нам поручили её нарисовать. — О Боже! Забей! — отмахнулась Танька и снова нырнула головой в шкаф, и оттуда уже раздалось: — Миссия под кодовым названием «Чудесное перевоплощение Оли Красиковой» гораздо важнее! Я пожала плечами и отправила в рот ещё один ролл. Перспектива изменить свой стиль под чутким Танькиным руководством неимоверно мне нравилась. — Допивай своё вино и шагай сюда! — скомандовала сияющая Танька, держа в руках какую-то небольшую алую тряпочку, которую платьем можно было назвать только с большой натяжкой. Платьем для лилипутки — да, но не для девушки ростом метр семьдесят пять!.. Но я не стала спорить, допила второй бокал и, горя желанием примерить это, на нетвёрдых ногах зашаталась к подруге. — Это брендовая вещь, — хвасталась Танька, — купила на распродаже, даже не примерив. Но платье, увы, не для моей груди. Она в него даже не влезла. А тебе будет как раз впору. — Что ты, у тебя потрясающая грудь! — Я и не подозревала, что когда-нибудь скажу это девушке! — Спасибо, — без ложной скромности ответила Таня, — примерь. Я взяла из её рук платье — на ощупь оно было просто восхитительным! Мягкая струящаяся ткань так и просилась ко мне на тело. — Ты же меня не стесняешься? — прищурилась Танька. — Нет, ты же не мальчик, — без всякой задней мысли ответила я. Таня усмехнулась и сделала жест рукой, чтобы я поторапливалась. Не желая заставлять себя ждать, я принялась стягивать с себя пиджак и юбку-карандаш. Танька почему-то не отрывала от меня глаз, и я решила, что она просто задумалась. — А у тебя неплохо получается, — хрипло проговорила она, — давай я включу музыку. Пока я выпутывалась из узкой юбки, Танька успела включить какую-то медленную песню — я плохо разбираюсь в современных зарубежных исполнителях — и, закинув ногу за ногу, усесться в кресло с бокалом в руке. Я покачала головой и вдруг, сама от себя не ожидая подобной вольности, плавно задвигалась в такт музыке, медленно, одну за другой расстёгивая пуговки на белоснежной блузке. — О-о-о, какой талант в тебе пропадал! — засмеялась Таня. — Да ты просто не огранённый бриллиант, Красикова! — То ли ещё будет! — неопределённо ответила я и картинным жестом отбросила блузку. Танька поймала её на лету. Мне нравилось делать то, что раньше я осуждала в других. Как там говорят, в тихом омуте черти водятся? Значит, я выпустила своих бесенят на волю. Надев платье, я осмелилась взглянуть на себя в зеркало. Оттуда на меня удивлённо взирала стройная брюнетка в потрясающем дизайнерском платье, идеально сидевшем на её фигурке. Глубокое декольте открывало красивую ложбинку между грудей, а длина мини — две точёные ножки. У меня захватило дыхание. Была бы я парнем, не прошла бы мимо такой красотки. Однозначно. Но Танька была несколько иного мнения о моём новом образе. — Неплохо. Но плотные колготки сюда не нужны. Наложить косметику не помешало бы. И с твоими волосами срочно нужно что-то решать. Она подошла, стала позади меня и не без некоторого труда стянула резинку с моих собранных в пучок волос. Каскад блестящих шёлковых локонов заструился по плечам, закрывая остро выступающие ключицы. Танька немного взлохматила волосы, отчего таинственная брюнетка в зеркале только выиграла. — Да ты секси, Красикова! — Танька облизнулась — в зеркале была видна её рожица. — Видишь, что может сотворить с девушкой одно красное платье! Я засмеялась. — Я знала, что стоит лишь снять с тебя это бабушкино убожество и переодеть во что-то приличное, — продолжала подруга, — ты сразу засияешь как тот бриллиант. Своё тело нужно любить, Оля, оно у тебя одно. — Ты преувеличиваешь! Не такой уж я бриллиант. — Я нарывалась на комплимент. На самом деле я себе уже нравилась. — Хм. Посмотри же на свои плечи, — с этими словами Таня убрала мои локоны за спину и подушечками пальцев, едва касаясь кожи, провела от основания шеи к ключице, обведя округлость плеча. Кожа тут же покрылась мурашками. — Разве это не произведение искусства? Сколько поэтов воспевало лебединые изгибы девичьих шей и покатость плеч! А грудь? Я очень сильно подозреваю, что и она прекрасна! — Танькины руки переместились на грудь и слегка сжали её. — Твои родители постарались на славу! — О Боже! — Я видела в зеркало, как покраснела. Не столько, впрочем, от Танькиных прикосновений, сколько от её слов. — Я уже молчу об этих шёлковых, дивно пахнущих волосах! — Она зарылась носом в мои волосы. — Об осиновой талии!.. О шикарной попке! — Её ладони не успевали за словами, медленно перемещаясь с моей груди на плоский живот, а оттуда — на ягодицы. Мне стало щекотно. — Тань, что ты творишь!.. — Тебе не приятно? — Она выглянула из-за моего плеча. — Просто представь, что тебя касается Коля Барсуков! — О! — только и смогла вымолвить я. — На самом деле я всего лишь прощаюсь с платьем, — пояснила Татьяна, — ткань — просто космос! — Да, я заценила, — улыбнулась я. — Я дарю тебе эту вещь. И не благодари! — царственным жестом отмахнулась от меня Танька. — Давай ещё что-нибудь на тебя примерим. Только, умоляю тебя, избавься от этих колгот! Я послушно стянула с себя этот предмет одежды, затем — платье, причём, боясь порвать дорогущую вещь, делала это медленно, плавно, в такт музыке покачивая бёдрами. Когда я его, наконец, сняла, перехватила взгляд Тани, отчего она, похоже, смутилась. — Держи! — Мне в руки полетели какие-то шмотки. Маечка и джинсовые шорты, из которых Танька выросла, даже не успев поносить. Я примеряла то одно, то другое, то третье, и каждый образ она неизменно хвалила, обращая моё внимание то на идеальной формы пупок, то на шелковистость кожи, то на плавную линию бёдер, при этом оглаживая все мои «достоинства», отчего хотелось… стонать. Танька, конечно, всё преувеличивала и перехваливала, награждая мои корявости-угловатости гордым словом «изгибы», но главный посыл я уловила — никто сильнее тебя самой любить тебя никогда не будет, и ничего постыдного нет в том, чтобы немного собой полюбоваться. Моя самооценка стремительно взлетала вверх. А когда Танька навела мне марафет, я окончательно уверовала в то, что красива. Мы доели роллы, допили вино. Лирическая музыка бередила душу. За окном сгущались сумерки. Стенгазета была благополучно забыта. — Олька, ты когда-нибудь целовалась с парнем? — Нет. — Давай научу? — А как? На помидорах? Танька снова зашлась своим коронным хрюкающим смехом. Потом, приблизив своё лицо, долго смотрела мне в глаза, словно заглядывала в душу. Мне сложно анализировать то, что происходило в этот момент со мной, но то, что на попятную я ни в коем случае не пойду — уже знала. Едва я закрыла глаза, как почувствовала на своих губах губы своей новой подруги, слегка запрокинула голову, позволяя Тане вести и задавать темп. Всё так ново, необычно, волнительно и… приятно. Я сто раз представляла, как делаю это с парнем, но и с девушкой мне тоже понравилось. Это так мягко, нежно, влажно, вкусно. Я окончательно расслабилась, полностью отдаваясь во власть новых для себя ощущений, и не оказала совершенно никакого сопротивления, когда ловкие Танькины пальцы спустили обе бретельки — майки и лифчика — с моего плеча и, лёгкими, едва уловимыми касаниями прочерчивая замысловатые узоры на стремительно и густо покрывающейся мурашками коже, добрались до чашечки бюстгальтера, отодвигая её вниз. Тем временем поцелуи переместились с губ ниже, на шею, опаляя чувствительную кожу горячим дыханием. Танька легонько меня толкнула, опрокинув на спину, и нависла сверху, а я буквально утопала в розовых перинах её кровати, словно в предрассветных облаках. А подруга выцеловывала каждый сантиметр моей, как она сказала, «лебединой шеи, воспетой ещё до моего рождения гениями отечественной поэзии», попутно ловко освобождая меня от лифчика. И вот его уже отбросили за ненадобностью куда-то в сторону. Мне почему-то не стыдно — то ли от выпитого вина, то ли от слишком долгого воздержания. — Я же говорила — произведение искусства, — прошептала Танька, на мгновение прервав поцелуи. Подушечки пальцев очертили круг вокруг соска, другой, третий, потом сжали его, отчего я непроизвольно громко выдохнула и вцепилась ей в плечи. Танькин язычок прочертил дорожку от шеи к соску, губы сомкнулись вокруг него, и я улетела в неизвестном направлении. Возможно, это место называется именно «верхом блаженства». Губы соскользнули с соска на живот, нос погрузился в выемку пупка, дыхание защекотало кожу. Тёплая ладонь прохаживалась по внутренней стороне бедра, чему короткая юбчонка из Танькиной коллекции абсолютно не препятствовала. Я целенаправленно сходила с ума. Мне хотелось всего и сразу! Я ещё толком не насладилась поцелуями в губы, но уже успела понять, насколько чувствительны у меня шея и грудь, поэтому, подрагивая всем телом от дарящих восхитительные ощущения прикосновений своей подруги, покусывала нижнюю губу, водя по ней пальцем и представляя, будто всё ещё целуюсь с Татьяной. А другой рукой ласкала свою грудь, прислушиваясь к собственным ощущениям. Я словно сорвалась с цепи. Мне хотелось извиваться и плавиться в нежных объятиях, задыхаться от охватившей меня страсти, дарить ответные ласки, стонать и умолять дать мне больше… Танька перевалилась на бок, я, повернувшись к ней лицом, тоже. Я не успела ни улыбнуться, ни вообще подумать о чём-либо, как почувствовала, что меня освобождают от трусиков. Стало немного неловко оттого, что они уже изрядно намокли, да и вообще, но я решила, что в данном случае благоразумнее всего было бы на жалкие остатки стыда просто наплевать и отдаться чувствам. Начать и не дойти до логической развязки — всё равно, что, умирая от голода, съесть одну вишенку с торта, всё остальное оставив другим. Нет уж, я не мазохистка. Почувствовав моё замешательство (было уже достаточно темно, чтобы различать всё, что написано друг у друга на лицах), Танька хрипло спросила: — Мне продолжать? — Да. — Никогда бы не подумала, что разбужу в Оле Красиковой женщину! — Она хихикнула. У меня в голове мелькнула та же мысль, поэтому я не обиделась. Ещё один предмет нижнего белья был благополучно отброшен, и Танька, прильнув своими губами к моим, принялась осторожно массировать мне клитор. Я, казалось, только начала постигать смысл фразы «умереть от удовольствия», но тут Танька задела какую-то излишне чувствительную точку. Я дёрнулась и случайно схватила подругу за грудь. — Оу, давно бы так! Но ты что, редко себя ласкаешь? Тебе же не больно? — Нет, — ответила я только на второй вопрос. — Понятно, значит, редко, — неопределённо сказала Танька. — Не бойся, я аккуратненько. Расслабься. И представь Колю. — Ах, — мне стало смешно, — не могу я представить Колю. Мне кажется, мальчики не способны на такие нежности. — Ты права. Они более грубы, но в этом тоже есть своя прелесть. Но мы, девочки, знаем, как доставить себе истинное удовольствие. Я послушалась и расслабилась. Потакая своим бесстыжим бесенятам, которые, казалось, полностью завладели моим рассудком, я согнула ногу в колене, открывая доступ в самое сокровенное. Пальчики моей подруги легко скользили по складочкам, задевая клитор и тем самым вызывая миграцию мурашек от лобка к груди и обратно. Я впилась в её губы поцелуем, достаточно ловко, как мне показалось, стянула бюстгальтер, немного помяла мягкую грудь, потеребила крупный сосок и запустила свои пальцы ей в трусики, пытаясь повторить те же движения, которые доставляли удовольствие мне, и услышала в ответ довольный стон. Мудро решив, что и ей будет приятно получить от меня подтверждение того, что мне безумно нравится всё то, что она со мной вытворяет, я перестала сдерживаться и застонала громче. Танька ускорила движения, я погрузила два пальца в её влажное разгоряченное лоно, и наши стоны слились воедино, возвещая о том, что две девушки одновременно дошли до той стадии, которую принято называть кульминацией сексуального возбуждения. — Не знала, что тебе нравятся девочки, — сказала я, откатываясь на подушки и стараясь восстановить сбившееся дыхание. — А мне они и не нравятся. Мне нравишься ты. Такой, какая ты есть. Ты не представляешь, Олька, какая на самом деле классная! Просто тебе нужно перестать стесняться себя. — Но… — Господи, забудь о том, что я тебе только что сказала! Может, просто я давно мечтала сделать это с девушкой, и ты идеально подошла для моих похотливых шалостей! — Танька засмеялась, но я почему-то не обиделась. Значит, это был бесценный опыт не только для меня, но и для неё. — Ты мне тоже нравишься, — осмелилась признаться я, — только не пойми меня превратно… — Я думаю, мы подружимся, — Танька сжала мне руку, всё ещё тяжело дыша. — Если ты, конечно, не против. — Ничуть, — ответила я, сумев скрыть рвущуюся наружу радость.

* * *

Клара Поликарповна глядела на меня во все глаза. Я думаю, дело тут было не в том, что впервые в жизни я явилась в школу в джинсах в облипку и розовой водолазке (подарок моей новой подруги), с новой причёской и макияжем. Её удивили мои слова. — Надеюсь, с Барсуковым вы общий язык найдёте? — с сомнением проговорила завуч. — Да-да, здесь проблем не будет, — заулыбалась я, поймав себя на мысли, что совершенно не робею перед этой дородной женщиной. — Ему только нужно услышать просьбу из Ваших уст, боюсь, меня он просто проигнорирует. — Ну, смотри, Оленька, стенгазета мне нужна завтра к половине восьмого утра. И чтобы больше без эксцессов, договорились? — Конечно, Клара Поликарповна, даю Вам слово! — И скажи своему «художнику от Бога», что я жду его у себя в кабинете. Не-ме-длен-но! Вышла из пропахшей мышами комнаты довольная как слон, чувствуя себя гением интриг и вершителем судеб. Мой план должен сработать — или вчерашний вечер меня абсолютно ничему не научил.

* * *

Таинственный полумрак, тихая лирическая музыка, настраивающая на соответствующий лад, ароматические свечи, на столе — вино и фрукты. Я одета в то самое алое платье, идеально сидящее на моей фигуре. Но уже не женские руки медленно скользят по моей спине вниз и не Танькин голос нашёптывает мне на ухо… — Ну вот, смотри, я сделаю фон в виде жёлтых листьев, посередине напишу «С днём учителя» в стиле граффити, а внизу, шрифтом помельче — «от благодарных учеников». Что скажешь? Я возвращаюсь из грёз в реальность. Что он там только что сказал? Граффити?.. Ну да, это же Барсуков. Идея не нова, конечно, тем более, логичнее было бы вместо листьев изобразить кирпичную стену, но мне надо его подбодрить. — Я думаю — вау. — Правда? — Коля почесал затылок. — Ну, тогда приступим. — Ага. Он стал подбирать краски, я же, делая вид, будто страшно занята, взяла в руки точилку и простой карандаш. Я их вообще припасла целую коробку — стареньких, требующих ремонта. Удобное занятие для того, чтобы время от времени бросать взгляды на гордый римский профиль, плотно сомкнутые губы, сосредоточенно сдвинутые брови, на выгоревшие на солнце волосы, собранные на темени в небольшой пучок, на его руки с проступающими синими венами и крупными ладонями… И в моих мыслях он уже раздевает меня этими руками, нежно сжимает грудь. Касается губами затвердевшего соска, проводит по нему языком. Пальцы скользят вниз по животу и отодвигают резинку трусиков… — Оля, какой у тебя любимый цвет? «Оля»… Я вздрагиваю и на мгновение теряюсь от пристального взгляда синих глаз, как будто меня только что поймали с поличным. Сглатываю. Память так некстати подсовывает мне картинку с двумя полуобнажёнными девицами в розовой комнате на розовых простынях… Но Коля, похоже, моим замешательством вовсе не удивлён. Надеюсь всё же, что он нашёл ему достойное объяснение. — Так каким цветом сделать основную надпись? — А-а-а, так бы сразу и спрашивал, Барсуков. Вообще мне нравится фиолетовый, но на фоне жёлтых листьев, я думаю, выгоднее всего будет смотреться красный — яркая надпись на тёплом фоне… — Коля. — Что? — Называй меня по имени, хорошо? Мы же не в школе. Да и в школе тоже… Можно? — Он, несмотря на горку уже пригодных для рисования карандашей, лежавших рядом с отобранными ним красками, взял карандаш у меня из рук, слегка коснувшись своими пальцами моих. Но мне хватило и этого, чтобы сердце пропустило пару ударов, а вся кровь, что циркулировала в теле, прильнула к органам малого таза. Надеюсь, ничего такого на моём лице написано не было, но, тем не менее, щёки и лоб Барсукова (ах, да — Коли) покрылись лёгким румянцем, он поспешно отвернулся и склонился над пока ещё белым листом ватмана, и размашистыми штрихами стал прорисовывать контуры листьев, которые позже покроет жёлтой, бледно-оранжевой и — по краям — багряной краской. Итак, мы перешли на новый уровень. Здорово. И я снова погружаюсь в хаос собственных мыслей — Колины губы на моих губах, наши тела обнажены, разгорячены и вот-вот сольются в одно, он шепчет на ушко, что я свожу его с ума, что я — единственная девушка, с которой ему бы хотелось засыпать и просыпаться, и всё в таком духе, прикусывает мочку уха, мои ноготки оставляют розовые отметины на его сильных плечах… — Оля, а что ты скажешь, если… ну, в общем, если мы с тобой в день самоуправления пойдём к пятиклашкам вместе? — О, — только и позволила себе вымолвить я, — я подумаю. Вообще, меня уже спрашивала Таня Котова, не хочу ли я помочь ей с шестиклассниками, но… всё ещё под большим вопросом. Лёд тронулся! Мне хотелось кричать об этом на весь мир. И я едва сдержалась, чтобы не броситься ему с поцелуями на шею. И ещё усерднее принялась чинить свои карандаши. Как там говорят: парни любят завоёвывать девушек? Пусть завоёвывает, я не против, я с удовольствием ему подыграю. — Ясно, — Коля вздохнул, — я буду это… ужасно рад, если ты передумаешь в отношении Котовой и пойдёшь со мной. Ого, кажется, становится по-настоящему горячо! — Я подумаю, — повторила я, даже не отвечая на его взгляд, буквально обжигающий кожу на моём лице. А в мечтах Коля уже шепчет мне на ушко, чтобы я потерпела совсем немножечко и, покрывая нежными поцелуями пылающее лицо, осторожно входит в меня, растягивая девственную плеву, а потом — резко, одним рывком… Запищал мобильный. Эсэмэска от Таньки. Читаю: «Ну как???» Покусывая нижнюю губу, чтобы не расплыться в довольной улыбке, отвечаю: «Всё точно по плану:)». Эйнштейн над письменным столом, казалось, хитро мне подмигнул…