Норманнская теория

Гилберт проснулся и хорошо потянулся на мягкой кровати, осознав, как прекрасно просыпаться в родном Кенигсберге. И плевать, что некоторые отдельные личности называют этот город Калининград. Гилберт жил и здравствовал в своей отдельной квартире, после долгих и мучительных уговоров. А уговаривал он Россию жить отдельно, собственно, победных три часа и пять минут. Иван не выдержал такого напора и с радостью вложил ему в руку ключи от квартиры. Байльшмидт еще думал о том, чтобы переехать жить к брату, но вряд ли бы тот принял его с радушием, наверняка так же, как и Россия, раздражительно сунул ключи от квартиры в каком-нибудь отдаленном от Берлина городе. Если подумать, то теперь ездить в гости к Ивану через столько разделяющих их километров, будет трудно. Но ничего! Вон, Польша и Литва через дорогу живут. Почему же Гил взял свои вещи и уехал из любезного дома России? А все очень просто. Дом находился отнюдь не в Москве. И не в Санкт-Петербурге. И не в Оймяконе, слава тебе, господи (а хитрый русский часто упоминал свой маленький домик в Оймяконе, звал, говорил, что там почти не холодно и что там есть баня. Но Гилберт кое-какими знаниями в географии обладает, в отличие от Джонса, и даже под дулом пистолета дальше Урала и северного полярного круга не попрется.) Иван живет в Карелии, ближе к границе Финляндии (Тино пребывает в неведении, что, впрочем, лучше для него), около города, имя которого Байльшмидт никогда не выговорит. Да, там хорошо, свежий воздух, лес, далеко от цивилизации… Но Гил тамошние зимние температуры не выдерживает, а Ивану хоть бы хны – босыми ногами бегает по глубокому снегу. То ли дело Калининград! О-ой, простите, кхм-кхм, Кенигсберг, мы имели ввиду Кенигсберг, конечно. Вот в этом городе зима более-менее терпимая. Естественно, это не единственная причина, по которой прусс переехал. Он имеет необыкновенный дар – выносить из себя даже глухонемого слепца, а Иван в свою очередь – невероятное терпение. Но все мы понимаем, что Россия не железный. Зато его кран вполне себе железный. Пару раз Гил удостаивался чести встречаться с краном лицом к лицу, было больно. Проще говоря, Иван не выдержал. Как жаль, ведь он шел на рекорд. Но вернемся к сегодняшнему дню! Гилберт успел откусить большой кусок от цельной колбасы, не утруждаясь ту порезать, тем самым позавтракав. На его телефон одновременно пришли две смс-ки: от Германии и России. Сговариваются, что ли? Братан (на немецком): Завтра, в 8 утра будет собрание G20, в Брюсселе. Можешь прийти, но необязательно. Иваныч (на русском): Завтра будет конференция. Ничего нового там не будет, так что…[часть сообщения отсутствует]. Байльшмидт недовольно уставился на последнюю строчку в смс России. Прусс заинтригован. Поэтому, отправив Германии ответ «нефиг мне там делать», позвонил России. Оказалось, что Иван планировал все собрание играть в морской бой и приглашал его, Великого, на знатное побоище. Ну как же от такого отказаться? Согласившись, он послал Людвигу вдогонку еще одно сообщение. Договорившись встретиться в Брюсселе с Германией и Россией, Гил заговорщицки потер ладони, будто собрался захватить под шумок Арктику себе, пока державы спорят о том, кому она принадлежит, а не играть в морской бой на собрании стран. Гилберт отправился в святая святых – в туалет, место мудрых дум. Сидя на унитазе, словно греческий философ, он задумался. Глубоко и надолго. Он думал о вечном: о политике, об играх, о величии, о соседях-дембелях, о том, за кого болеть: за Германию или Россию, о том, откуда взялись страны и о том, почему именно сейчас закончилась туалетная бумага. Байльшмидт осмотрел маленькую комнату в поисках чего-нибудь, что могло заменить бумагу. Как хорошо, что рядом оказалась вчерашняя газета. Итак, беспокоиться более нет нужды и можно продолжать думать о своем. Гил задержался на предпоследней мысли. Откуда, зачем, почему? Был ли у Гилберта предшественник? Или родители? Насколько он знал, он в один раз появился и неизвестно, как и каким образом. У некоторых стран были родители. Например, у Италии (Дедушка Рим) или даже у России. Прусс до сих пор помнит, как выглядели родители Ивана. Киевская Русь и Новгород. Киевская была милой женщиной по имени Ярослава, а Новгород был добродушным мужчиной по имени Святослав (отсюда и отчество у Ивана в паспорте). Пруссия ненамного старше России (но старше ведь!), однако видел его младенцем. Помнится, Святослав, радостный, кричал о том, что у него родился сын. Тут Гилберт вспоминает душещипательный момент, когда вся семейка стояла вместе и счастливо улыбалась. Да-а, будь Гилберт чуть более ранимым, расплакался бы, сидя прямо на унитазе. Он скинул видение и трезво взглянул на мир. А точнее – на дверь туалета, но не суть. Гилберт протер глаза и подумал о Брагинском с сестрами. Украина очень похожа на мать, как внешностью, так и характером; России достались некоторые черты от отца; а Беларусь… Стойте. Придержите коней! Байльшмидт чуть с толчка не слетел, когда понял. Он понял, что Украина – единственный ребенок, унаследовавший многое от родителей. Вспомним хотя бы рост Ивана! Да-да, все дело в росте! Ни Ярослава, ни Святослав не были такими высокими. Оба были около 170 см. Тем более в жизни России была куча войн, что отразилось на жителях – средний рост россиянина составляет 173. Почему тогда Иван ростом в 182? – Так-так… Углубимся в углубляемое… Кажется, в истории был такой бздиг: давным-давно Скандинавия представила Рюрика на правление Новгородом, и тот стал первым русским князем… Скандинавия! Прусс ударил себя по лбу. А ведь вполне возможно! Возможно, что Украина, Россия и Беларусь родились от одной матери, только вот Россия и Беларусь родились от, например, кто там самый старый пердун… От Швеции! Или подождите… От Дании? Хенрик вроде как называет себя старшим братом скандинавов, так что вполне… Или, может, вообще от Норвегии? Беларусь вполне на него походит. А вот Иван… Черт возьми, да он же со Швецией одного роста! Открылась истина! Открылась тайна века! Если приглядеться со стороны, то можно заметить и между Швецией и Белоруссией сходства. Черт возьми, Гилберт достоин Нобелевской премии! Он, как ошпаренный, выбежал из туалета и схватился за телефон, набирая Ивана. Стоп, а зачем он ему звонит? А вдруг Ивана того… Кондратий хватит? А-а-а, плевать на последствия. Гилберт хочет правды, и он ее добьется! – Гил, чего еще? Мы же уже обо всем договорились. – Да не! Я, прикинь, я подумал и… – Матерь божья! – воскликнул с того конца Иван, на заднем фоне послышался звон, вероятно, от удивления Брагинский уронил кружку. – Гил, ты как, температуру мерил? – Да не! – повторился прусс. – Короче, знаешь, кто твой отец? Вопрос для России прозвучал неожиданно, и тот несколько секунд обдумывал. – Я уже совсем его не помню, но знаю, что его звали Святослав и что он с Византией дружбу водил… – Вообще не угадал! – В смысле? – Я думаю, твой биологический отец – Швеция! Ты же знаешь Норманнскую теорию? – Думать тебе определенно противопоказано, – диагностировал Россия. – Слушай, может, я Германии позвоню, он подберет тебе хорошего психолога… – Я на предельном серьезе, – заверил его Гилберт, важно кивая головой. – Ты пил? – Я серьезно. Я не пил. И не курил! – …я надеюсь, тебя завтра отпустит, – и повесил трубку. Гилберт начал что-то подозревать. На следующий день Гилберт, так уж и быть, Ивану о вчерашнем разговоре не напоминал. Байльшмидт имел гораздо далекие планы на родословную Брагинского. Поэтому он начал искать потенциального отца Ивана. Он обнаружил Швецию, прибывшего на собрание G20 как член Европейского союза, в коридоре здания, где проходила конференция, тот невозмутимо вставлял монетку за монеткой в автомат с напитками. Подождав, пока швед купит бутылку минеральной воды, чтобы раньше времени не шокировать его, а после подошел к нему и поздоровался в своей излюбленной манере: – Здаров, я тут очень хорошо подумал, не спеши падать в обморок от моего сногсшибательного ума, просто выслушай и ответь на вопрос, лады? Бервальд спокойно открыл бутылку. Его лицо приняло позицию «кирпич», в общем, как и всегда, и вопрошающе поднял бровь. Гилберт время от времени позволял себе удивляться таким характером большинства северных стран. Всегда спокойны, тактичны до усюра, могут замысловато обосрать, что даже не заметишь. Стоять рядом со Швецией, да и вообще просто говорить с ним, когда тот как-то странно помалкивает, – задание не для слабонервных трусов. Но наш Гилбо был не такой, хотя, признаться, мог уже пять раз сбегать и поменять штаны. Даже Россия Гилберту по секрету рассказывал, что ему несколько неуютно стоять рядом с Бервальдом. Мороз по коже проходится. Байльшмидт выждал, когда швед потянется к горлышку бутылки и отопьет воды, чтобы потом неожиданно ошарашить Бервальда, да так, чтобы тот подавился водой. Прусс немного злой и коварный. – Ты случаем не батя России? Гилберт усмехнулся, предвкушая реакцию Швеции, но все случилось совсем не так, как он планировал. Швеция сделал глоток, закрыл бутылку и спрятал ее в кармане синего пальто. А потом, поправив очки на переносице, взглянул, медленно поворачивая голову, сначала направо, потом налево, вернул голову на прежнее место и быстро сказал: – До св’дан’я. И развернувшись на пятках, пошел широкими шагами от шокированного Байльшмидта в далекие дали. Прусс не стал его догонять, уставившись на место, где только что перед ним стоял Швеция. Гилберт впал в ступор, не понимая, как оценить ситуацию и реакцию совершенно не падавшего признаки удивления Бервальда. – Это значит «да»? – вдогонку ему крикнул Гилберт, не услышав ответ, он добавил: – Ну я тогда у Дании спрошу! А если и не спросит, то хотя бы напьется с ним вдрызг. Потому что, кажется, его сломленная психика требует небольшой разрядки после встречи со шведом. А та теория… Да и хрен с ней!