Иллюзии Воображариума или Безумие Доктора Дрима

      Тик-так-тук… Тик-так-тук… Серебристое звучание карманных часов, скорее подобное мелодии, что таится под крышкой антикварной шкатулки, заставило девушку удивленно распахнуть глаза. Сердце затрепетало от сладкого предвкушения. Шутка ли — но прямо сейчас она стояла напротив старого богатого поместья и чувствовала себя настоящей придворной леди. Словно бы время обернулось вспять и на дворе восемнадцатый век точно. Лондонская погода лишь усиливала впечатление: улица, казалось, была опутана потусторонним туманом, в котором тонули любые звуки и пропадали все живые силуэты. Полной власти безмолвной тишины мешал лишь недовольный шорох листьев, возмущенных баловством ненароком потревожившего их ветерка. Слишком тихо. Слишком спокойно. Почти идеально. Однако небольшая тучка на совершенно круглой, будто цилиндр шляпы, бледной луне казалась лишней и раздражала своей кустарностью: её хотелось немедленно стряхнуть, смахнуть, сдуть как назойливую мошку со стерильно чистой тарелки. Словно услышав сокровенные мысли девушки, проказливый ветерок перестал играться с перешёптывающимися листьями и умчался к хмурой туче, увлекая её за собой. Сотканная из сладкого ожидания и томительного наваждения атмосфера, царящая вокруг, теперь казалась волшебной. Наверное, такой же волшебной, как и странный друг.       Оставшись без задорного вихря, полуночный туман стал увереннее завоёвывать свои позиции: стирая ясные очертания, он с каждой минутой плотнее окружал два одиноких силуэта, заставляя их угодить прямо в его ловушку; заползал всё глубже, просачиваясь под одежду, норовя опутать странников своими липкими щупальцами, как паутиной; сковывал движения, желая подчинить их плоть себе. Еще чуть-чуть, и…       Девушка нетерпеливо дернулась в сторону кованной калитки, и странное оцепенение тут же исчезло. Возликовавший было туман начал мгновенно уступать, отползая дальше и позволяя девушке теперь беспрепятственно распоряжаться её телом. Но стоило Алисе взяться за ручку ворот, как уже в следующее мгновение рука спутника крепко схватила её за локоть, потянув за собой.       — Почему мы стоим? Почему не заходим? — Алиса непонимающе разглядывала Шляпника, взволнованно переминаясь с ноги на ногу. Зачем он её сюда привёл, если теперь не разрешает даже немножечко войти и чуточку посмотреть?       — Видишь ли, я слегка суеверен! — театрально вскинув руку и недоуменно покрутив ею перед своим лицом, мужчина вдруг поднёс к губам указательный палец, боязливо посмотрел по сторонам и нарочито громким шепотом, словно ребенок, пересказывающий чужой секрет, продолжил: — И — кто бы мог подумать! — всеми своими шляпами ненавижу число «тринадцать». А еще боюсь его. Даже больше, чем голодный волк боится заплутавшей овечки. Но, впрочем, уже четырнадцать минут двенадцатого, и мы можем войти!       — Но ведь волк не может бояться овечку? — в которой раз бросив полный недоумения взгляд на своего спутника, Алиса спешно зашагала следом, с любопытством озираясь по сторонам.       Тихий скрип неподатливой калитки не нарушил таинства обитающего здесь духа, возможно, являясь чем-то привычным для местной атмосферы. На мгновение застыв в воздухе, девичья ножка наконец неуверенно опустилась на тропинку, возникшую сразу за воротами. Дорожка, выложенная из разноцветных камней, под светом уличных фонарей начинала играть бликами, словно стеклянная бутылка, по обе стороны от которой раскинулся благоухающий сад: пушистые кусты диковинных цветов затерялись среди многообразия самых странных растений, которые Алисе случалось видеть. В самом центре цветника, что был по левую сторону от ее руки, довольно незаметно разместилась причудливая беседка; её форма до странности напоминала перевернутую чашку с блюдцем: широкое помещение у основания к потолку начинало плавно сужаться, образуя купол над головой, на вершине которого расположился круглый плоский навес. Красивое плетение прутьев беседки походило на кружевную роспись на ослепительном фарфоре, придавая ей еще больше сходства с пиалой. Завороженно разглядывая чудной сад, девушка не заметила, как её спутник резко остановился, невольно вынудив Алису от неожиданности врезаться в него носом. Разгладив появившуюся на пиджаке складку, Шляпник резко развернулся на каблуках туфель и внимательно уставился на девушку.       — Это пока она его не съест, превратившись в курву! — возразил он тоном нравоучительным, словно несмышленый ребёнок теперь уже Алиса. — Но если ты не заметила, у меня даже розовых кустов четырнадцать, а вот тринадцатый я даже не сажал!       — Но тогда получается, что всего у тебя их тринадцать? — осторожно не согласилась девушка.       — Да? — испуганно воскликнул Шляпник. В глазах мужчины заплясали огни ужаса, и он, схватившись за шляпу, начал кидаться из стороны в сторону, но вдруг застыв на мгновение, задумчиво закусил губу, потом резко замотал головой и через минуту уже отмахнулся, словно от чепухи: — Нет!       Решив не перечить ему, Алиса безразлично пожала плечами и медленно побрела в направлении дома, у самой лестницы которого разросся густой розовый куст.       — Какие они странные… — выдохнула девушка. — Будто с них начал сходить цвет… Облезлые, как ржавчина… Их красят краской? Зачем? Ой! — Желая дотронуться до цветка и огладить его лепестки, девушка ненароком задела острый шип, уколов безымянный палец. На фарфоровой коже мгновенно начала проступать красная точка.       — Какая чепуха и вздор! Покажи мне того болвана, кто красит краской цветы. Они же погибнут от этой едкой отравы! Что за наивная глупость: красить краской мои дорогие розы… Нет, однозначно! Никогда! Только биологический продукт! Свекольный сок, вишневый джем, свежая кровь…       — Свежая кровь? — Алиса с ужасом смотрела, как тёплая струйка стекала по пальцу к цветку, окрашивая белоснежный лепесток в насыщенный алый оттенок. Точно такой же, как и у других цветов.       Отрешенно наблюдая за меняющейся розой, не в силах оторвать от неё взгляд, Шляпник задумчиво заметил:       — Однако ты права: давно пора их освежить. — Снова схватив девушку за локоть, Шляпник потянул её на себя и стал торопливо подниматься по ступеням к двери. Его пальцы немного подрагивали, а на лице читалось волнение. Однако, достав из кармана ключ, он не торопился отворять дверь, а медленно повернулся к Алисе и внимательно посмотрел ей в глаза: — Алиса, доверяешь ли ты мне настолько, чтобы я мог доверить тебе свою самую жуткую тайну?       — Но ведь хочешь рассказать мне свой секрет ты, — растерянно возразила девушка, — а это значит, что твой вопрос не корректен и должен звучать иначе: «Могу ли я доверять тебе настолько, чтобы смог доверить тебе свою тайну?»       — Но если ты не веришь мне, значит, ты не веришь в меня, а если ты не веришь в меня, то я лишь плод твоего воображения и никакой тайны у меня от тебя в твоей голове быть не может!       Шляпник явно был обескуражен и не понимал, почему Алиса просто не может ответить однозначно. Выжидающе скрестив на груди руки, он сосредоточенно наблюдал за её выражением лица. Девушка же, устало прикрыв глаза, примирительно улыбнулась:       — Ты безумен.       — Ничего не поделаешь, — возразил Шляпник, — все мы здесь не в своем уме — и я, и ты. Иначе бы ты сюда не попала.

***

      Уютно устроившись в своём кресле, Доктор Дрим задумчиво разглядывал расписные узоры тонких водяных линий на окне, что оставил после себя бесконечный проливной дождь: медленно стекавшие по стеклу по ведомой только им одним траектории струйки воды он невольно сравнивал с людскими судьбами: «Такие же бесполезные, глупые, бестолковые и ничем не обоснованные попытки сойти с верной дороги, изменить свою участь, перехитрить саму Жизнь и свернуть с предрешенного пути. Но как бы они ни извивались, какие бы усилия ни прилагали — Судьбу не обмануть и не провести, и единственные, кто останется в этой неравной схватке в дураках, — это только мы сами. Тропа, уготованная нам самой Судьбой, — единственно верная, в конце которой от любого из нас останется лишь нечеткий размытый след, да и тот испарится и найдет своё забвение при первых лучах восходящего солнца».       Погрузившись в свои мысли, — чего никак нельзя было допускать на сеансах — Дрим слушал пациентку вполуха и не сразу заметил, когда та вдруг замолчала после продолжительного монолога. Звенящая тишина насторожила мужчину, и он нехотя перевел взгляд с открывавшегося за окном вида на девушку, при этом постаравшись придать своему лицу как можно более заинтересованное и участливое выражение.       — Правильно ли я понимаю, что именно это событие наложило на Вас некий отпечаток, следствием чего и явилось так называемое «опустошение», после которого Вы не можете писать?       Пациентка раздраженно закатила глаза, устало откинув голову назад: «Я больше не могу. Полная бессмыслица! С таким же успехом я могла бы поговорить со своим отражением, к тому же не тратить при этом двести евро в час». Нервно теребя непослушный локон, так и норовивший залезть ей то в рот, то в глаза, Элис выдавила из себя напряжённую улыбку:       — Не совсем, — возразила она. — Я могу писать, но мне не о чем. Вдохновение пропало. Понимаете?       — Понимаю настолько, насколько Вы хотите мне дать это понять.       — Но ведь я прихожу к Вам уже в третий раз, а Вы всё никак не потрудитесь разобраться с моей проблемой!       — Отнюдь. Мы как раз сейчас ищем её корень, чтобы не дать Вашей проблеме разрастись еще сильнее. Однако Вы зажаты, и я не могу добиться от Вас откровенной беседы.       Девушка недовольно нахмурила брови и сердито уставилась в окно, в который раз пожалев, что пошла на поводу у друзей и записалась на сеансы к этому пустоголовому болвану: «Бессмысленная трата денег и времени. От антидепрессантов и наркоты толку было во сто крат больше — хоть что-то писалось». Мысленно пообещав себе, что этот визит станет последним, если ничего дельного с ней так и не произойдет, Элис выдохнула:       — Ну и что же Вы хотите услышать?       — Думайте о смысле, а слова придут сами.       Хотя все слова и пришли к девушке сами, как она ни пыталась, не смогла найти в них ни тени смысла и лишь недовольно поджала губы.       Дрим, всё это время задумчиво разглядывавший свою пациентку, был заворожен её внезапной красотой. Действительно, в глазах Элис, до этого не выражавших никаких эмоций, вдруг заплясали гневные огоньки, а бледное личико залилось сердитым румянцем. Отметив всю прелесть живых чувств, преобразивших до того неестественно равнодушное лицо девушки, Хэтт страстно возжелал протянуть руку к выбившейся прядке волос Элис и заправить её за ухо. «А ей бы подошла фиолетовая шляпка. Или черный бантик. Атласный. Да, определенно. Хороший контраст: черное на золотом…» Потрясённый внезапной догадкой мужчина яро недоумевал: как же он раньше мог пропустить такое и не заметить поразительного сходства? «А вдруг это она?» — словно навязчивая муха, эта мысль не давала Хэтту покоя, заставляя нервно покусывать губы и щелкать пальцами.       — Хотите чай? — стараясь сдержать волнительную дрожь в руках и голосе, Хэтт с надеждой взглянул на пациентку. Получив в ответ благосклонный взор девушки, а затем и утвердительный кивок, мужчина стал неспешно доставать из серванта чайный сервиз на подносе, пиалу, доверху наполненную шоколадными конфетами, и большой чайник. Ожидая, когда в соседней комнатке на плите закипит вода, Дрим принялся скрупулёзно расставлять столовые приборы на кофейном столике так, что когда в заварочном чайнике наконец появилась вода, на столе уже сложилась волшебная композиция: фарфоровые белоснежные чашки стояли на противоположных концах стола строго симметрично друг к другу, разделенные небольшой конфетницей и таким же белоснежным чайником с задорно вздёрнутым носиком, из которого сейчас выходил полупрозрачный притягательный дымок.       Осторожно придерживая указательным пальцем обжигающую крышку, Хэтт начал аккуратно разливать напиток по чашкам.       — Почему Вы не пользуетесь кулером? — полюбопытствовала Элис. — Это ведь намного проще. И вода горячая всегда есть.       Стряхнув с носика чайника тёмную каплю, мужчина лукаво прищурился и улыбнулся:       — Попробуйте задать мне этот вопрос позже, и, возможно, к тому времени я уже придумаю ответ. — Не обращая внимания на озадаченное выражение лица девушки, мужчина ненадолго замолчал, чтобы сделать глоток чересчур горячего, но такого ароматного чая, и спустя минуту задумчиво продолжил: — Элис, быть может, Вам знакома теория о том, что любимые детские сказки становятся сценарием для нашего будущего? В подтверждение своих слов спешу добавить, что я проводил различные тестирования среди своих пациентов, и все респонденты, сами того не ведая, уже с детства запрограммировали себя на определенный сценарий будущей жизни, закладывая в голову четкий план, соответствующий сценарию сказки. Наши детские мечты, фантазии и амбиции — это не что иное, как навязанные сказками иллюзии. Выбранный сценарий — это тонкопсихологический толчок, побуждающий человека идти вперед, навстречу его судьбе, и зачастую независимо от его желания. Хотите конкретный пример? Была у меня одна пациентка, вечно жаловалась на своего мужа. Покопался поглубже, оказалось — передо мной самая что ни на есть настоящая Белль… Девушка очень любила читать и, будучи из обеспеченной семьи, могла посвящать этому всё своё время, не беспокоясь о достатке. Проживая жизнь в сказочных иллюзиях и фантазиях, она верила в вечную любовь и в неизведанные миры. Но пришло время, когда родители начали беспокоиться об одиноком будущем единственной дочки и стали срочно выдавать её замуж. Выбор родных пал на достойного мужчину. Однако всегда покладистая дочурка неожиданно для всех начала противиться и бунтовать: вполне вероятно и скорее всего, ей понравилась подобранная пассия, но воспитанная на книгах и сказках девушка искренне верила в то, что истинная любовь должна завоёвываться, а то, что приносят на блюдечке, — конечно же, окажется фальшивкой. Ведь ни тебе злых драконов в оболочке матери будущего жениха, ни непреодолимых преград в виде разбросанных по дому ядовитых носков и непроходимой топи из пустых баллонов пива. И вот красавица и умница Белль уже замужем за ленивым чудищем-алкоголиком — поросшим от безделья мхом и прикипевшим одним местом к любимому дивану — которого она всем сердцем надеется спасти и перевоспитать. И все подобные сценарии планируются в детстве. Психотерапевту, анализирующему чью-то модель поведения, зачастую известен финал главного героя, если он знаком с сутью интриги основного события и ее действующими лицами. Более того, в процессе анализа он может в корне изменить саму ситуацию и ее конец. Так, например, мне ясно, что Белль, витающую в облаках всю свою жизнь и слишком инфантильную для своего возраста, вполне возможно будет образумить, спустить с небес на землю и помочь ей принять реальный мир. Итак, к чему я веду… Полагаясь на эту теорию, докторам довольно легко определить, с каким героем Вы себя ассоциируете, дать Вам развернутую характеристику и описать скорую развязку. Однако конкретно наше с Вами дело усложняется тем, что Вы сами — писатель и Вы творите свои собственные сказки, каждый раз проживая новый сценарий, поэтому Вас сложно отнести к какому-либо персонажу. Хотя одна догадка у меня всё же есть…       — Какая же? — на судорожном выдохе прошептала Элис. Всё это время девушка сидела тихо, завороженно слушая своего психотерапевта и не смея перебивать. Хотя вопросов было много: почему развелось столько Чудовищ с Золушками, есть ли в реальном мире настоящие Прекрасные Принцы и с какой героиней можно всё-таки сравнить её?       — Видите ли… Мы, дилетанты, страстно желаем понять, откуда вы, писатели, черпаете свои темы и как вам удается ими так увлечь, заинтересовать, вызвать в нас такое возбуждение, на которое мы не считали себя способными. И здесь мне хочется сравнить вас с детьми. Самое любимое занятие ребенка — игра. Играющий ребенок ведет себя подобно писателю, создавая для себя собственный мир или, скорее, подстраивая вещи реального мира под организацию своего, выдуманного, мирка. И было бы ложным то утверждение, что чадо не воспринимает свой мир всерьез; напротив, он очень ответственно подходит к своим фантазиям, затрачивая на них большую долю страсти. Но несмотря на свой энтузиазм, ребенок здраво отличает мир своей игры от реальности и с удовольствием вводит в игру настоящие предметы, разыгрывает естественные события в воображаемом мире. Как и ребенок, писатель, по сути, делает то же самое: он создает вымышленный мир, воспринимаемый им очень серьезно, таким образом затрачивая на него много страсти, но в то же время ясно отделяя его от реальности. Когда же дети подрастают, они перестают играть в свои игры, но не перестают мечтать и питать какие-то иллюзии. Однако фантазирование взрослого человека заметить гораздо сложнее, чем игру ребенка. Ребенок может начать играть в любое время, даже наедине с собой, но, пусть даже он и не вовлекает в свою забаву взрослых, он ведь и не скрывает от них свои развлечения. Взрослый же стыдится своих фантазий и тщательно прячет их от других, поскольку понимает, что от него ждут уже не игр, а действий в реальной жизни. Кроме того, среди его иллюзий и желаний есть такие, которые он в принципе не может озвучить и показать из-за их запретности или аморальности. Вы же, Элис, напротив, не боитесь показывать свои мысли. Вы так и остались с восприятием ребенка, что помогает Вам чувствовать новизну и свежесть всего вокруг. Этим Вы напоминаете мне одного персонажа. Так же, как и Вы, Она живет в своем мире, не боится мечтать и рассказывать об этом другим. Она не скрывает ни своих желаний, ни своих фантазий. Наоборот, её фантазии настолько сильны, что постепенно они обретают оболочку.       Девушка удивленно захлопала глазами: по описанию Доктора Дрима этот персонаж был явно либо не в своем уме, либо Крёстной Феей. «А поскольку волшебства не существует, а я не похожа на толстую старуху, то даже в сказке я оказываюсь с мозгами набекрень». Элис нервно хмыкнула:       — И кто же я?       — Давайте поиграем с Вашим воображением? Я даю Вам два варианта, а Вы предлагаете мне третий. Отвечайте не задумываясь: гербарий или козел?        Недоуменно посмотрев на мужчину, девушка слегка пожала плечами:       — Ну пусть будут ветвистые рога на стене.       — Атлас или копье?        — Червонный валет.        Вцепившись руками в подлокотники кресла, Хэтт затаил дыхание, почувствовав, как сердце вдруг пропустило удар, ухнув куда-то в пятки. Побледнев от напряжения, мужчина всё же задал последний вопрос:       — Пустой диск или вымышленный друг?       — Болванщик.