Любовь - это я

У Кихена глаза подведены черным, в руках бутылка воды, а рыжая челка падает на глаза, и он постоянно ее сдувает. Из клуба орет музыка, а вышибалы спокойно смотрят на толпу желающих попасть внутрь. Кихен заглядывает в глаза Чангюну и предлагает ему деньги. Приличную сумму за кусочек сердца и души. — Я хочу твои песни, — повторяет Кихен. На запястьях у него несколько браслетов-цепочек. — Я хочу вас послушать. Кихен кивает и, взяв Чангюна за рукав, проводит в клуб с главного входа, мимо толпы и охранников. «Эта группа играет в самых крутых ночных клубах. Их вокалист хочет твои песни», — написал сегодня утром Чжухон. «Они хорошо заплатят. Тебе же нужны деньги?» Деньги Чангюну действительно нужны, чтобы платить за учебу и за квартиру. И он соглашается встретиться с этими ребятами сегодня вечером. Чангюну строчки и ноты свои не жалко, лишь бы хорошо заплатили. Но, если честно, для него главное — чтобы не испортили. Потому что в этих текстах — его или чужая любовь или боль. Хотя в некоторых из них всего лишь ночи, а в некоторых — немного работы и несколько испорченных листов. Но Кихен поет так, как нужно. Так, как Чангюн хочет, чтобы пели его тексты. Так, как он представлял себе в те бессонные ночи или тяжелые дни, когда писал буквы карандашом на бумаге или синей ручкой прямо на ладони. Кихен ищет его глазами в зале, там же, где и усадил. Под потолком дым, а толпа тянет к нему руки и хочет еще. Кихен знает только две песни, которые передал его группе Чжухон, но двух песен достаточно. Чангюн, заметив, что Кихен смотрит на него и не обращает никакого внимания на публику, утвердительно кивает. Он думает, что мог бы влюбиться в Кихена просто за то, как он поет, но уже глубокая ночь. Ничего хорошего не происходит глубокой ночью. Поэтому Чангюн просто берет деньги, передает флешку и пару листов и уезжает на такси. — Напиши мне еще. Кихен не здоровается, но Чангюн узнает его голос даже спустя месяц после встречи. — У тебя есть еще? У Чангюна есть пара новых текстов, но Кихен как будто не песни просит, а наркотики. — Приезжай, заберешь, — Чангюн решает тоже не здороваться и диктует адрес. Днем Кихен не выглядит как рок-звезда. Он одет в обычные синие джинсы, свитер, и никаких подведенных глаз или цепочек, только одна совсем тоненькая на правой руке. На этот раз он здоровается и ждет приглашения войти. Они разговаривают обо всем на свете, а Кихен складывает стопками листы и конспекты Чангюна, умеет варить кофе и улыбается. Платит наличкой и дружески обнимает Чангюна на прощание. — Ты записал мой номер телефона? — Позвонить тебе, когда напишу что-нибудь еще? Кихен кивает. Он такой радостный и теплый, и красиво поет. У Чангюна почему-то сердце громко бьется и, наверное, сейчас проломит ему ребра и выпадет прямо на ладони этому Кихену. А вдруг Кихен удержать его не сможет? Вдруг он только улыбаться и петь умеет, а любить — нет? Чангюн закрывает за ним дверь и запрещает себе даже думать об этом. И только через неделю Чангюн вспоминает Кихена. Кихен ему снится. Он сидит на полу, уронив голову на грудь, спиной к Чангюну, и одет весь в черное. А Чангюн привязан к нему толстыми черными нитками, и с места сдвинуться не может. Только путается в этих нитках, дергает их так сильно, как только может, и нервничает, что так все и останется. Не понимает еще, что это только сон, что в реальности никто его никуда не привязывал и не привяжет насильно. А потом Кихен поднимает голову, просыпается будто. Замечает, что его сильно то за руки дергают, то за плечи. Оборачивается и смотрит на Чангюна внимательно. У него подводка немного размазалась и на губах кровь запеклась. И тогда Чангюн понимает наконец, что это все не правда. И в этом сне Кихен вздыхает, встает и начинает обрывать нитки. Так легко, как будто Чангюн не пытался до этого рвать их долго и истерично. Только тонкую цепочку от правого запястья Кихен, даже ненастоящий, порвать не может. И смотрит немного разочарованно. И пожимает плечами. Мол, я пытался, смотри, все оторвал, у меня теперь вся одежда клочьями. Давай, неси кусачки там какие-нибудь, сделай хоть что-нибудь сам. И Чангюн не успевает ничего сделать, просыпается. Истерично ищет чистые листы и тянет из себя новые строки цепочками на бумагу. Отправляет Кихену рано утром: «Приезжай. Я хочу подарить тебе песню». — Ты подаришь мне песню? Кихен радостно смотрит на младшего и чуть покачивается из стороны в сторону. В нем сейчас абсолютно ничего от рок-звезды. Чангюн кивает и протягивает ему немного исчерканный лист, а сам подходит к синтезатору. — Спой как хочешь, — говорит он, дождавшись, когда Кихен дочитает и разберет все буквы. — Я всегда пою твои песни как хочу, — осторожно уточняет Кихен. — Ну да. Твой голос, мои песни. — Мой голос, твои песни, — повторяет Кихен и больше не улыбается. Он хочет сказать что-то еще, но Чангюн начинает играть. «Я знаю, любовь это я» Они долго смотрят друг на друга и ищут одобрения. «Я хорошо справился? Я не зря не спал полночи? Я делаю все правильно? Тебе это нужно?» Потому что если нужно, Чангюн готов тянуть из себя строчки с жилами, вытянуть все, что сможет, даже если умрет потом, пусть и не по-настоящему умрет. — Я делаю все правильно? — спрашивает наконец Кихен. — Тебе нравится? — Да. Кихен успокаивается и снова смотрит на текст. — У тебя талант. Не хочу никому тебя отдавать, но так не честно. Познакомить тебя с кем нужно? Твои песни будут бить рекорды в чартах. Я так думаю. Чангюн пожимает плечами. — Почему ты выбрал меня? Вы же пели раньше свои песни? Кихен кивает. — Мы пели свои песни. Но твои лучше. Я хочу все твои песни. Они… жгутся. Не все. Есть просто хорошие. Но некоторые жгутся. Бред какой-то. Чангюн обнимает Кихена на прощание дольше, чем можно. Закрывает глаза и прижимает к себе крепче. Ему не хочется вроде, чтобы Кихен знакомил его «с кем нужно». И ночью от Кихена приходит сообщение. «Я знаю, что любовь — это я» Наверное, он пел новую песню уже сегодня. Но откуда он знает? Чангюн сонно щурится в яркий экран и облизывает сухие губы. Кихен держит его в объятиях и укачивает. Поет тихо на ухо, чтобы солнце засыпало. Целует в висок, укладывает на подушку, собирает листы и уходит. Так продолжается уже несколько недель, и никто не хочет ничего менять. За это время Чангюн подарил ему еще пару текстов и много-много поцелуев. Иногда Кихен остается на ночь. Иногда уходит. А иногда не приходит. Что настоящее в этих отношениях? Кихен знает, что любовь — это он сам. А Чангюн чувствует, как что-то шевелится у него в груди. Наверное, это просто душа. — Я бы любое солнце отдал, лишь бы то, что в тебе, не гасло, — говорит Кихен. С неба падает снег, и никакого солнца не видно совсем. — Солнце когда-нибудь погаснет? — уточняет Чангюн. Кихен только кивает. Кихен жадный, и не хочет делиться не только текстами, но и самим Чангюном. А Чангюн все не может оборвать ту цепочку из сна, даже мысленно. Кихен подставляет ладони, снежинки падают на них и медленно тают. У него потрясающая улыбка и невероятный голос. Чангюн понимает наконец, что влюбился. А тот напевает строчки и забывает продолжение. Выжидающе смотрит на Чангюна, но младший тоже пожимает плечами. Он не помнит все свои тексты наизусть. Натягивает длинные рукава кофты Кихена ему до кончиков пальцев и забывает отпустить. — Когда мы расстанемся… — начинает Кихен и вздыхает. — Если мы когда-нибудь расстанемся, ты же не забудешь меня? — Никогда. Мои песни и твой голос. Никогда. Кихен кивает. Он позволяет держать свои рукава и морщится, когда снежинка падает прямо ему на нос. — Ты запомни снег, а я буду помнить солнце, которое в тебе горит. Хорошо? Чангюн согласно кивает. Цепочка в его сознании не рвется. Они медленно замерзают во дворе его дома. С неба падает белый снег, а кругом тихо-тихо. — Вся моя любовь — это ты.