Девочка на мраморе

- Отпусти её! – Кирк крикнул это где-то впереди, и Боунс нахмурился, не оставляя, однако, раненного парня, рыбой хватавшего воздух. За капитаном уже бросился Спок, поэтому сперва нужно помочь этому малому. Сан-Франциско сотрясло от амбиций ещё одного преступного гения, который задумал разнести вдребезги главный штаб Звёздного Флота. Бессмысленные потери, и Леонард не понимал, как такое происходило изо дня в день. Люди, и не только, гибли сотнями, тысячами просто из-за того, что где-то кто-то чего-то не поделил. Гипошприц с шипением впустил в пострадавшего офицера обезболивающее, и МакКой уже застегивал свою сумку, когда послышался крик. От этого крика Леонарду показалось, будто бы его кости заледенели, а внутренности скрутились в морские узлы. Детский крик. Крик девочки. Испуганный, болезненный, совсем детский. И этот голос. Боунс вскочил на ноги, отшатываясь от уснувшего раненого. Он нетвердым шагом двинулся в сторону поворота, за которым скрылись старпом и капитан. Через некоторое время Боунс уже мог разобрать голос Кирка - Джим пытался договориться с кем-то, кто удерживал в заложниках ребёнка. - Ты хочешь, чтобы я её отпустил? – раздался полубезумный голос в ответ. – Да пожалуйста! Леонард в этот момент выбегал из-за горевшего здания, когда яркий свет его почти ослепил, но его взгляд всё равно напоролся на яркие и заплаканные голубые глаза, полные страха и внезапного узнавания. Причина, по которой МакКой когда-то зацепился взглядом за Джима Кирка – были его глаза. Точно такие же глаза были и у его дочери. У Джоанны были глаза её матери. И такая же дыра в груди, как у её отца. Выстрел был тихим, не был громом среди ясного неба или подобен взрыву. Нет, совсем нет. Он был едва слышен, особенно среди какафонии звуков горящих зданий, кричащих людей, пальбы и взрывов. Но звук этого выстрела Леонард услышал. Ноги его, до этого бежавшие, как-то автоматически перешли на шаг, когда узнавшие голубые глаза напротив отпустили его, и в поле зрения попали взметнувшиеся вверх русые волосы. Шелковистые и длинные. Он любил их гладить и целовать, когда Джо сидела рядом с ним, слушая сказку или историю. Тельце ребёнка опустилось на развороченный мрамор, и легкий «стук» Леонард тоже услышал. Сорок один килограмм – столько весила его дочь. Он знает. Он, даже будучи в космосе, следил за её питанием и весом. Следил за здоровьем, за всем, чем мог следить, когда был далеко. МакКой не видел, как Джим что-то кричит, не слышал, как стреляет Спок. Вокруг все исчезло, и он лишь медленно шёл по узенькому мостику, что связывал его с мёртвой девочкой на мраморе. Сто метров. До неё осталось сто метров. Доктор не мог объяснить тишину и лёд, царящие внутри. Но если бы кто-то другой видел его со стороны – но никто не видел, некогда видеть на войне – то смог бы сказать, что это затишье перед бурей. Леонард шёл в надежде. Шёл медленно, не торопясь, оттягивая момент, когда он узнает, была ли там, на мраморе, его плоть и кровь. Хотя, он уже знал. Просто не верил. Спок склонился над ребёнком, слегка вторгаясь в поле зрения медика, и Леонард перевёл удивлённый взгляд на вулканца. Тот погладил волосы девочки, а потом поднял взгляд на капитана. «Она мертва»: прочитал МакКой по губам. Уж эту фразу он узнает где угодно. Взгляд с любопытством перекочевал на Кирка. Тот грязно выругался, судя по яростной мимике и жестикуляции, а потом прикрыл глаза. Забавно - подумал Боунс – я ведь никогда ни ему, ни Споку не показывал Джоанну. Взгляд снова упал на тело девочки. Он прошел пятьдесят пять метров. Осталось сорок пять. Его жена должна была быть сегодня в Сан-Франциско вместе с их дочерью. Он прилетел домой вчера. Энтерпрайз была на диагностике, и ему удалось уговорить бывшую приехать и хоть на пару часов позволить остаться с Джо. А что случилось? Как так получилось, что в штаб проник человек, совершенно обезумевший, лишённый морали, человек, который, убегая по центральным улицам, сумел взорвать несколько домов, взять в заложники маленькую девочку и протащить её с собой через полгорода, чтобы добраться до своего шатла? Почему Леонард не видел ту, кого ухватил этот безумец? Потому что он шел по следу из тел. Он лечил тела чужаков, не замечая, как собственную душу у него забирают. Двадцать метров. И Спок, и Джим его заметили. Они выглядели расстроено, но не понимали, кто лежит на мраморе рядом с ними. Коммандер уже поднялся на ноги. - Как ему удалось? – Леонард услышал голос Кирка. Совсем отдалённый. - Всё наше внимание было приковано к ребёнку. А он просто активировал щит шатла. Значит, ребёнок виноват, вулканец? - Зачем он… - голос Джима, чуть сдавленный, но это стандартная реакция на смерть. - Он психически нестабилен, капитан. Это всё объясняет. Логично забыл добавить. Над телом девочки на мраморе. Пока еще просто девочки на мраморе. Не Джоанны. Просто девочки. Десять метров. - Боунс? - голос Кирка был встревоженным, слегка сочувственным. – Ты уже тут ничем не поможешь. Этот ублюдок просто вышиб ей сердце и добрую часть лёгких, - Джим говорил довольно просто, отворачиваясь в сторону, жмурясь и смаргивая. Да, когда умирают дети – это всегда слегка грустно. Но когда умирают свои дети… Девочка на мраморе умерла? Это очевидно. Пять метров – и Леонард может видеть эту дыру уже со спины. - Доктор, вам следует взять эмоции под контроль до того, как они возьмут над вами верх. Скоро прилетит шатл, и мы сможем продолжить погоню. Этот человек должен быть пойман за… - Заткнись, вулканец, - иронично, что это первые слова, что произнес МакКой после смерти девочки на мраморе. Но эти слова были произнесены голосом, какого никто никогда не слышал от Леонарда. Даже Спок ощутил холод, бегущий по спине, и удивленно с беспокойством посмотрел на врача. - Боунс? – Кирк тоже почувствовал эту волну, но не мог понять, почему стало так страшно. Страшно от голоса МакКоя, севшего задушенного голоса умирающего человека. Два метра. Кольцо на мизинце. Маленький мизинчик с серебряным ободком. Рука девочки лежала на мраморе немного неловко, совершенно безвольно. «Я хочу такое же, как и у папы!»: когда-то крикнула Джо, тиская в пальчиках его собственное кольцо. Хотя тогда у него было два кольца: на безымянном и на мизинце. Вот он и подарил ей этот блестящий ободок. Метр. Шаг. Два. Три. Стоп. Спок и Кирк молча смотрят на него. Они не знают, не знают, что из тысячи случайностей, из тысячи совпадений, сегодня умер ребёнок их друга. Нет. Сегодня умер их друг. Боунс медленно опустился на колени – сумка соскользнула с плеча и упала рядом. Леонард нерешительно погладил влажные и запутанные волосы ребёнка. Он поднёс пряди к лицу и понюхал. Да, этот запах он знал. Знал из тысячи других. Его дочь лежала на мраморе. Его дочь умерла на ледяном грязном камне. Леонард подтянул к себе безвольное тело – ещё тёплое – и перевернул ребёнка на спину. Голова девочки запрокинулась, и голубые остекленевшие глаза впились в небо всё с тем же жутким выражением узнавания. И растерянное, неверящее лицо МакКоя застыло в её зрачках. - Джоанна, - тихо прошептал Боунс, рукой отводя длинные пряди с лица мёртвого ребёнка, - Джо, эй, девочка моя, - её щёки были ещё детскими, округлыми и мягкими. Заплаканными. – Ну, ты чего? – Леонард неосознанно улыбался, покачивая дочь на руках, но всё ёще её не узнавая. Не видя её смерти. Зато Кирк и Спок всё поняли. И застыли. Только теперь они поняли, что это было за чувство, чувство ужаса, будто что-то сломалось в их жизни. А сломался Леонард МакКой. Точнее, ещё не совсем. Они могли слышать, как из последних сил ухает генератор его существа, видели, как тонкий машинариум внутри их друга начинает дымить и разлетаться на части. И только у Спока и Кирка в голове стоял жуткий гул от ужаса, когда в голове МакКоя по-прежнему была тишина. Общее у всех троих было лишь чувство ледяного мороза внутри. Капитан и коммандер молчали, даже не смели пошевелиться, во все глаза смотря на МакКоя, который покачивал в руках ребёнка с дырой в груди. Они трое могли бы вечность быть в этом замороженном состоянии, если бы в этот пузырь не ворвались два голоса. - Мэм! Туда нельзя! Мы оцепляем район! – орал какой-то военный, на что в ответ взвился женский голос матери. - Там моя дочь, тупорылая ты свинья! И я иду за ней! Ясно тебе! Отпусти меня! Отпусти…! Женщина со светлыми волосами застыла в руках офицера, который даже слегка оторопел от её бездействия. Она смотрела на них, смотрела отчаянно и испуганно. Тоже не понимая, что происходит. Кирк, Спок и Леонард посмотрели в ответ. Но только Боунс теперь имел для женщины значение. Только та, кого он сжимал измазанными кровью руками. Они встретились глазами – офицер медицинской службы, бывший муж, бывший отец и сломавшая его женщина, бывшая жена, бывшая мать. И она первая отвела взгляд. Она развернулась в руках военного и сжала его плечи в стальной хватке матери, лишившейся самого дорогого в своей жизни. И тогда Леонард наконец-то понял. Понял, кого он сжимает в руках. Понял, кого потерял сегодня он. Его руки – руки хирурга – задрожали, голова рывками развернулась обратно к дочери, а воздух с сипом влетал в грудь. Спок, так же как и Кирк, был растерян, был в ужасе, и даже его вулканские корни были бесполезны перед эмоциями, перед бурей, ветер которой долетал даже до него. Вулканец хотел пошевелиться, хотел приблизиться к доктору, но он не мог двинуть даже рукой. А потом Леонард заорал. Жуткий, глубинный, единственный в мире звук. МакКой орал за двоих – за себя и свою бывшую, что тряслась рядом с испуганным офицером. А возможно он орал еще и за Кирка и Спока. Коммандер чувствовал, как всё его тело укутало мурашками, как внутри его существа всё дрожит. И он узнавал эти эмоции, узнавал их отголоски. Он чувствовал то же самое, когда потерял мать. По крайней мере, что-то очень близкое. Потому что одно дело, когда уходят родители, но совершенно иначе, когда это делают дети. Потому крик Леонарда был самым жутким звуком, который когда-либо слышал Спок. Сильный и упрямый – МакКой сейчас становился собственной тенью, как будто бы с криком из него выходила душа. Старпому хотелось упасть рядом на колени и закрыть его рот. Зажать руками, не давать кричать, только бы Леонард не потерял себя. Остался внутри этого тела. Не отправился вслед за дочерью. Но Спок не мог пошевелиться, так же как и капитан. Кирк, казалось, вообще заиндевел, а по щёкам его текли слёзы. Первый офицер не удивился, что и его глаза оказались влажными. Звук постепенно стих, эхом гуляя среди зданий, а Леонард хрипел, выжимая из себя остатки воздуха и прижимаясь щекой к телу дочери, обнимая её, укачивая, и снова вдыхая. Спок вздрогнул всем телом и резко опустился на колени, пытаясь заглянуть в невменяемые глаза доктора. Если он сейчас это не остановит, они не смогут вернуть МакКоя. - Леонард, - он звал его по имени, звал сюда, в реальность. – Леонард, посмотри на меня! Старпом сумел положить руку на плечо СМО, сжать пальцы, не смотря на то, что все тело было деревянным. МакКой поднял глаза, воспаленные, красные, но без слёз. Отчего-то Боунс не мог плакать. Не получалось. Слишком много всего внутри. Тут не плакать нужно. - Позволь мне, Леонард, позволь разделить, - Спок судорожно прикоснулся к лицу врача, уже обжигаясь от простого контакта. Слишком сильные эмоции. Смертельно опасные. - Убирайся, - прошипел МакКой, но взгляд его оставался испуганным и ужасающе пустым. - Ты не один! – заставил себя рявкнуть Спок, хватаясь за Леонарда обеими руками. И Бонус прислушался. Голос Спока прорвался через вакуум, что образовался вокруг. – Позволь мне быть рядом. И он позволил. Сжимая в руках мёртвую дочь, Леонард обрушил на вулканца, так просто подставившего ему свой разум, бурю, что ревела внутри. С очередным криком, таким, что Спок прижался лбом к его лбу и тоже заорал, разрушаемый эмоциями, Боунс выпускал ураган наружу. Горе, боль, обида, потеря. Мёртвая девочка на мраморе. Мёртвая дочь с дырой в груди. Образы и видения лились из сознания Леонарда, перетекая в Спока, а тот лишь принимал-принимал-принимал. Потому что он мог понять, мог выдержать, мог помочь. Хоть как-то. Хоть чем-то. И вот так, в слиянии разумов, они оба потеряли сознание. А между ними, в крепких отцовских объятиях лежала Джоанна МакКой. Леонард не знал, что видит перед собой. Теперь он не мог в точности определить, куда смотрит, что ищет. Он был потерян в жутком мире. Очнувшись в самый первый раз, он не понял, что происходит. Не мог вспомнить, как оказался на больничной койке, и почему Спок лежал рядом с ним, прижимая руку к его лицу. А потом он почувствовал сознание коммандера, окутанное какой-то странной разрушительной тьмой. Вулканец ещё не очухался, и поднапрягшись, МакКой вспомнил, что у тех может наступить эмоциональный шок, если напор эмоций будет слишком мощным. Но что могло вызвать такое? Спок пришёл в себя ещё не скоро, и всё это время Леонард послушно лежал, не пытаясь думать – тьма в разуме коммандера накрывала и его собственный. - Доктор, - хрипло позвал тот, и Леонарда кольнуло беспокойством и обречённостью, какими повеяло от вулканца. Спок хотел стереть эти воспоминания, удалить их, уничтожить, а потом увезти доктора куда-нибудь подальше от всех людей, которые их окружали. Сутки, проведённые в слиянии разумов, наложили свой отпечаток, но вулканец не жалел. Жалел он только об одном. О том, что МакКой должен помнить. Это не скрыть. И Леонард вспомнил. Он лежал под воспоминаниями, как под капельницей, переживая всё снова, но на этот раз он расплакался, и Спок обнял его, совершенно сломанного и разбитого. На похоронах вулканец тоже был рядом. А ещё там была мраморная плита, установленная над маленькой могилкой. И она совершенно не нравилась Леонарду. Он скандалил со своей женой на этот счёт, но она всегда брала верх. Даже сейчас. Но Спок был рядом. И когда бывшая вновь со слезами обвинила его в том, что он не спас её дочь, вулканец лишь молча взял его за руку и увёл прочь, позволяя Джиму сказать кое-что этой женщине, после чего она вообще никогда больше не могла смотреть в глаза Леонарду. МакКой не понимал, как полгода слились в один длинный серый день, но больше он не понимал Спока, который теперь не отходил от него. Иногда МакКой ловил себя на мысли, что он как сложный сломанный механизм, который было бы здорово починить. А сам Спок видел лишь дыру в груди Леонарда. Точно такую же, как и у его дочери. И она кровоточила, гноилась и болела. И всё, что стало для вулканца важно – залечить её. Но он не знал как. Поэтому не отходил ни на шаг. Сперва в больнице – он дежурил у кровати слёгшего СМО, иногда прибегая к слиянию разумов, чтобы вновь и вновь усыпить бурю в человеке. Сперва он боролся с пустотой, которую постепенно стали заполнять ненависть и жажда мести. Леонард мечтал найти того психа, мечтал вынуть ему сердце и сожрать его. Чтобы свою собственную дыру в груди заполнить. И с этим Спок тоже боролся. Лечил, как мог, впуская всю эту жажду в себя, болея всё сильнее и сильнее, пока сам не слёг под капельницу. Но это дало результат – хоть и сомнительный – Леонард перестал бредить преследованием. Он тогда сам ухаживал за Споком – безучастно и безразлично, но через касания Спок чувствовал, что пустота снова заняла место в его душе. Видимо, МакКой осознал, что, даже отомстив, он не избавится от этого. И оба они знали, что Леонард мертвец. И если один начинал смиряться с этим, то упрямый вулканец не хотел так просто сдаваться. Поэтому Боунс снова был назначен в качестве СМО на Энтерпрайз, после полугода реабилитации. Но Спок по-прежнему оставался рядом. Кирк тоже, но старпом почему-то выступал на первый план, пытаясь отодвинуть сам окружающий мир прочь от МакКоя. Даже в каюте СМО не оставался один. Ночью Спок просто приходил, укладывался рядом и устраивал руку на его лице. Сон был целебным для обоих. Спок пил из чаши, послушно, старательно, упорно. Пил всю пустоту человеческого существования, чуждую любому вулканцу. И иногда МакКою становилось неуютно осознавать, что он даже благодарности не испытывает. А лишь мрачное удовлетворение, потому что даже в горе зеленокровый ублюдок не дал ему пойти путём человека, а свёл его на какую-то странную и скользкую дорожку. Добрыми намерениями… И всё же ночью Леонард крепко обнимал его, прижимался тесно и прятался в нём, отдавая всю пустоту на ночь ему. А иногда стараясь подарить своё тепло, что осталось в нём. Хоть какую-то благодарность за то, что Спок делал. - Я люблю вас, - как-то просто утром сказал вулканец. - Это человеческая эмоция, Спок, - бесстрастно ответил МакКой. - Я – человек. И Леонард не нашёлся с ответом. Промолчал. Нет, Спок был вулканцем. А для вулканцев эмоции – яд. Медленный, доступный раз в семь лет в Их Время, и лишь тогда безвредный. И Боунс это знал. Серое полотно, в какое превратилась его жизнь, не имело смысла для него, но почему-то имело для Спока. Может из-за того слияния разумов над мёртвой девочкой, а может ещё из-за чего… Глупо всё это. И сложно. Зачем усложнять то, что просто решается. Когда Энтерпрайз снова пришла к Земле, МакКой ушёл в отставку, попрощавшись с Кирком, который пытался, видит бог, изо всех сил, хоть как-то помочь. С экипажем, что едва смели поднять на него взгляды. Но не со Споком. Упрямец пошёл вслед за ним. Сказав, что будет рядом. Он хотел подать в отставку, но Леонард уговорил его повременить. Пару дней. И они заселились в отель. В небоскрёб. И Спок почти сразу догадался, почему. В Сан-Франциско. Выходя окнами на мраморную площадь. - Я тоже люблю тебя, Спок, - произносит тем вечером Леонард, подходя к кровати. - Вам не следует мне врать, - вулканец смотрит на него затравленным зверем. Постоянная эмоциональная нагрузка истощила его, истончила черты лица, чуть ли не убивала. МакКой провел пальцами по чёрным волосам и сел рядом. - Я не вру, - а потом, помешкав, он прикоснулся к руке коммандера. – Я хочу кое-что тебе показать. Подарить. Объяснить. И Спок послушно объединил их разумы, привычно съёживаясь в ожидании пугающей пустоты или уродливого гнева. Но ничего такого он не почувствовал. Внутри к нему тянулись свет и покой. Умиротворение. И лёгкая печаль. Или же это его собственная? Оттого, что это умиротворение доктору принес не он, а решение, которое тот уже принял, и теперь помешать ему Спок не в силах. - Запомни это, ладно? Хорошо запомни, - прошептал МакКой, и поцеловал его в уголок губ. – Это всё, что я могу дать тебе. Ничего больше. - Есть ещё, Леонард, - Спок скользнул пальцами по волосам, приобнял за шею. – Время. Ещё время. Ещё немного. И эту ночь они проводят вместе. Как и все предыдущие. Не разделяясь ни на секунду. Утром Спок проснулся от сквозняка, гулявшего по квартире – балконная дверь была распахнута настежь. Он пил, пил из этой чаши. Но осушить её не смог.