Вся моя сущность порочна

Они завершают ужин в относительной тишине. Сидя по ту сторону стола, Ганнибал продолжает наблюдать за ним своими черными, как у пантеры, глазами, ленивыми, полуприкрытыми от самодовольства. Уиллу интересно, чем пахнет победа. Любопытно, захлестывает ли сейчас ее аромат чувствительные ноздри Ганнибала. Посуда убрана со стола, и Уилл ожидает десерт. Вместо этого Ганнибал опять занимает свое место, аккуратно складывая руки на старинной дубовой столешнице перед собой. Одно время они просто сидят и изучают друг друга. Уилл словно высечен из камня. Он выжидает, пока Ганнибал сделает первый шаг. Если понадобится, он будет ждать вечно. Ганнибал склоняет голову, Уилл наблюдает, как пантера лениво выпускает свои коготки. — Ты должен был бы гордиться собой, Уилл, — говорит Ганнибал. Его лицо — нечитаемая маска. — Эта овсянка была всего лишь последним из многих обрядов посвящения, которые ты проходил за эти дни. Достичь столь многого за короткое время — достойно восхищения. Он позволяет себе нотку благосклонности и почтительного признания перед тем, как надавить снова: — И все же я хочу спросить тебя: со всех ритуалов, которые ты начал, довел ли ты хоть один до завершения? Уилл приподнимает бровь, побуждая его пояснить. — Что ты имеешь в виду? — Любой обряд инициации состоит из трех этапов. — Глаза Ганнибала, пронзительные, отслеживают малейшее движение. — Первый этап — это отрешение от себя прошлого, отделение личности от прежних ориентиров в обществе, которые являлись для нее точками опоры. В воздухе зависают невысказанные имена, Рэндалл Тир, Фредди Лаундс, невидимые гости, которые сопровождают каждый их ужин, два Банко по цене одного. Уилл скалит зубы — кривая хищная усмешка — он все понимает. «Да, я отделился от себя прежнего». В ответ Ганнибал приподнимает самый уголок губ. — Второй этап — это перерождение, в процессе которого индивид покидает свое прошлое, но все еще не вступает в будущее. — Он поджимает губы. — Между этими двумя точками человек чувствует себя неполным, потерянным. Отплывшим от одного берега и не приставшим к другому. — Пороговое состояние, — констатирует Уилл. — Ты высвободился из кокона и высушил крылья, но все еще не пробовал летать. — Давление в голосе нарастает с каждым словом. — Ты еще не испробовал полные возможности того, чем ты стал. — Ну вот и все, маска дает трещину за ту долю секунды, пока Ганнибал смакует свою мысль перед тем, как высказать ее вслух. — Чем мы стали. Уилл тратит немало усилий, чтобы собрать всю выдержку в кулак, чтобы его лицо не дрогнуло. — И чем же мы становимся, доктор Лектер? Ганнибал едва уловимо пожимает плечом. Для него это само собой разумеющийся факт. — Единым, — отвечает он. И этот факт неоспорим. Тысячи невидимых нитей пересекаются, дрожат в воздухе, туго натянутые между ними — от лица к лицу, от сердца к сердцу. Стоит Уиллу отклониться, как он чувствует каждый крохотный крючок, цепляющий его кожу, словно он сейчас находится на самом краю отведенной для них с Ганнибалом дистанции, еще буквально чуть-чуть, — и крючки будут вырваны с мясом. — Итак, — продолжает он, сейчас определенно нужен еще один бокал вина. — Какой же третий этап? — Переподключение. — Ганнибал употребляет технический термин, но благоговение в его голосе выражает истинную суть этого слова: посвящение. — Переход необходимо довести до конца. Традиционно инициация завершается обрядом, который бы связывал личность с ее новой сутью. Он не объясняет. Он выжидает, пока Уилл попадется в ловушку. Уилл вступает в нее аккуратно, полушагами, готовясь вовремя придержать петлю, затягивающуюся вокруг его лодыжки. — И что же ты предлагаешь? — интересуется он. — Я думаю, чтобы познать свое новое «я», тебе следует проверить границы его возможностей. — Мои границы, — осведомляется Уилл, — или твои? — Наши, — отвечает Ганнибал. — Это мог бы быть ритуал доверия, если ты согласен. Уилл сдерживает язвительный смешок. — И мы будем по очереди падать навзничь друг другу на руки? Ганнибал не улыбается. Он серьезный как на похоронах — спокойный, тихий, погруженный в себя. Уилл начинает его отражать: прячет едкую улыбку, принимает ту же позу, в которой сидит его визави, и теперь вдвоём они образуют идеальную безмолвную картину. Когда Ганнибал решается заговорить вновь, его голос звучит низко и невероятно тихо. — Ранее ты говорил, что хотел бы убить меня своими руками. Мне хочется, чтобы ты рассказал подробнее. Уилл знает — это приманка. Ганнибал рыбачит. Он жаждет чего-то особенного от Уилла, настолько особенного, как еще не прозвучавшее признание. Уилл уклоняется от ответа. — Убить кого-то своими руками — это интимно, говорить об этом кажется… еще интимнее. — Он подается вперед со своего стула, руки сложены на столе. — Вы этого добиваетесь, доктор Лектер? Близости? — Я добиваюсь ясности. — Ганнибал отклоняется. — Есть множество способов убить. Твой выбор метода свидетельствует о широте твоего мышления. Уилл тоже откидывается на спинку стула в молчаливом согласии. — Я думал, что забью тебя до смерти. — Он смакует эти слова, их пугающую, жесткую честность — Ганнибала бы не удовлетворил иной ответ. — Я видел твое лицо, когда убивал Рэндалла Тира. Я думал, что никогда не смогу тебе врезать как следует. Бил вновь и вновь, пока не начало сводить плечи, а костяшки не были сбиты в кровь об твои зубы. Я бил пока твои глаза не превратились в опухшие синяки, а ты сам не захлебнулся собственной кровью. Я чувствовал, что поступаю правильно. Пауза. Уилл не смотрит на Ганнибала прямо, но при этом прекрасно знает, как едва заметно искривляются его губы, а дыхание замирает в предвкушении. Уилл не отказывает себе в удовольствии собрать весь яд на кончике языка и прямо взглянуть в глаза, впивающиеся в него по ту сторону стола. — Этого было недостаточно. Ганнибал восхищен. — Развитие замысла меняет и саму суть твоей фантазии. Однажды воплощенная, в следующий раз она уже не сможет доставить настолько же сильное удовольствие. Скажи мне, — настаивает он, — что бы могло удовлетворить тебя сейчас? — Сейчас? Уилл показательно рассматривает его, выбирая идеальный вариант смерти. Ганнибал отвечает невозмутимым взглядом — один хищник изучает другого. После некоторых размышлений, Уилл спокойно и сосредоточенно сообщает свое решение. — Я хотел бы задушить тебя. Ганнибал мягко выдыхает. — Претенциозный выбор, — подтверждает он приглушенным голосом. — Но помни, что я крупнее тебя и почти заведомо сильнее. Это не будет просто. — Игра стоит свеч. — Уилл саркастично улыбается. Проницательный, хищный взгляд, суженные зрачки. Ганнибал ждет его. Уилла посещает странное чувство… приглашения. Добро пожаловать. Полное понимание пронзает его, когда Ганнибал приподнимает подбородок — слегка, не более, чем на дюйм. Даже подставляя горло, он делает это с бесцеремонным нахальством. Это вызов. Уилл понимает его истинную суть — подношение. — Я думаю, — начинает он медленно, — что если бы я хотел задушить тебя… ты бы позволил мне это. Ганнибал не отвечает. Уилл удивлен тем, насколько ровно бьется его собственное сердце. — Думаю… — Голос крепнет с каждым словом. — Тебе интересно, как бы это было. Любопытство губит кошек. Они никогда не проговаривали, насколько далеко это может зайти. — Покажи мне, — говорит Ганнибал. У Уилла аж руки чешутся. Он с трудом подавляет желание перемахнуть прямо через стол, опрокинуть все эти цветочные декорации, заломать Ганнибалу руки и впиться в его шею. Но это не то, чего жаждет сам Ганнибал. Это то, чего хочет Уилл, а прямо сейчас его желания не играют роли. Все это представление — для Ганнибала, а Ганнибал не хочет диких гладиаторских зрелищ. Ганнибал нуждается в церемонии. Он требует ритуал. Уилл поднимается со своего места нарочито неспешно. Инстинктивно Ганнибал повторяет его движения, пока Уилл резко не обрывает его командой «Не двигаться», и тот послушно возвращается на свое сидение, не выронив ни слова. Все с тем же размеренным спокойствием Уилл снимает пиджак, аккуратно складывает его и вешает на спинку стула. Он демонстративно обходит стол, отделяющий его от цели, расстегивает пуговицы на манжетах рубашки и закатывает рукава до самих локтей. Ганнибал не сводит с него глаз, он дышит медленно и ровно. Уилл останавливается рядом с его стулом. Ганнибалу приходится запрокинуть голову, чтобы сохранять зрительный контакт, но даже в такой уязвимой позиции он не проявляет ни капельки страха. Уилл предполагает, что он слишком рассудителен для этого. И если он до сих пор сомневается в преданности Уилла — приходится постоянно помнить об этом — то знает, что Уилл никогда не убьет его именно так: хладнокровно и вне закона. Время этих игр утекло. Если сейчас Уилл решится его предать, то сделает это именем закона. Убить его сейчас — незаконно, поэтому Ганнибал с абсолютным спокойствием наблюдает, как Уилл склоняется над ним. — Не двигайся. — На этот раз Уилл говорит шепотом. Затем он заходит за спинку стула. Ганнибал наблюдает за ним, насколько позволяет его зрение, потом поворачивается обратно к столу, неспособный увидеть, что происходит за его спиной. Уилл изучает его макушку, удивляясь отсутствию на ней рогов. Происходящее вслед за этим подобно хорошо отрепетированному танцу, их тела движутся так, словно они проделывали это уже тысячу раз. Уилл заводит правую руку и обхватывает шею Ганнибала. В ответ Ганнибал своей правой рукой сжимает его запястье, левой рукой Уилл ловит его предплечье — и они сцепляются в замок. Левая рука Ганнибала, единственная свободная, покоится на колене. Он делает глубокий вдох. Уилл грубо сжимает хватку. Реакция — острая и незамедлительная. Тело Ганнибала выгибается словно под действием электрического тока, отрывается от сидения, пока он силой не возвращает себя назад, левой рукой цепляясь за столешницу в качестве рычага. Его хватка на запястье Уилла усиливается — но не жестче, чем Уилл ожидал. Скорее наоборот, это придает им равновесие. Он еще сильнее сжимает пальцы вокруг горла и удивлен, когда Ганнибал не прикладывает никаких усилий, чтобы оттянуть его руку. Его тело мучительно содрогается, грудь бесполезно поднимается и опускается, рот открыт в немом крике. Взглянув вниз, Уилл замечает, как ногти на левой руке Ганнибала исцарапывают идеальную поверхность стола дергаными полумесяцами. Он борется с желанием сражаться со мной. Уилл смотрит на его побелевшие костяшки и всеми чувствами поглощает ощущения Ганнибала, судорожно вздрагивающего в клетке его рук. Секунды тянутся словно года. Вот ноги Ганнибала начинают скользить по полу — инертно, судорожно. Если он хочет прекратить это все, стоит только оттолкнуться ногами и опрокинуть стул назад, но вместо этого он старается продержаться как можно дольше, пока Уилл выдавливает из него жизнь. Он не будет бороться. Он не будет бороться. Он доверяет мне. Ощущение тотального контроля взрывается в голове Уилла фейерверком, озаряя небо яркими вспышками. Он отпускает хватку. Воздух врывается в легкие Ганнибала так быстро, что он чуть не захлебывается. Пока Ганнибал кашляет и вздрагивает, Уилл наклоняется, касаясь щекой его волос, и с закрытыми глазами вбирает в себя каждый рваный вздох. Он доверяет мне. Ганнибал тянется к нему, охватывая своей левой рукой его оголенное предплечье. Грудью Уилл прижимается к спине Ганнибала, к плечам, которые поднимаются и опускаются, поднимаются и опускаются. Дыхание возобновляется, становится все более уверенным. Он доверяет мне. Он хочет доверять мне. Уилл запечатывает в памяти это чувство. Я тоже хочу тебе доверять. Он скрипит зубами. — Этого все еще недостаточно. Ганнибал замирает в его руках. Уилл переходит на зловещий шепот. — Я хочу смотреть в твое лицо, когда буду убивать тебя. Уилл обходит стул, хватает Ганнибала за лацканы рубашки и выдергивает с места. Хоть Ганнибал определенно более крупный и сильный из них двоих, он позволяет это рукоприкладство и не оказывает ни малейшего сопротивления, когда Уилл впечатывает его в ближайшую стену. — В конце концов, разве не в этом весь смысл убийства голыми руками? — рычит Уилл, зажимая кулаками дорогую ткань костюма, упираясь костяшками в грудь Ганнибала. — Близость. Мне нужно видеть, как свет покидает твои глаза. Сейчас Ганнибал держит обеими руками запястья Уилла, всем телом он борется с желанием наброситься на него в ответ. Куда девалась мужественная, безукоризненная статуя — рот открыт в тяжелом дыхании, волосы спадают на лицо, кожа лоснится от пота. Уилл находится достаточно близко, чтобы видеть, как расширяются от возбуждения его зрачки. — Покажи мне, — повторяет Ганнибал. Он поднимает запястья Уилла вверх, приближая их к своей шее. Какими бы ни были его сознательные намерения, Уилл обнаруживает, что улыбается. Это сумасшедшая, исступленная улыбка маньяка — чем больше Ганнибал поддается ему, тем глубже он осознает, как же сильно на самом деле наслаждается этим. Он все еще улыбается, когда его руки оказываются на горле Ганнибала и сдавливают его. Ганнибал всем своим весом вжимается в стену, избегая того, чтобы ринуться вперед. Когда он делает это, Уилл чувствует его силу, неоспоримую возможность одолеть Уилла, стоит ему только захотеть этого. Но он не хочет. Он доверяет мне. Ладони Ганнибала медленно сползают вдоль рук Уилла, дрожащие пальцы цепляются за предплечья и локти. Уилл вжимается все ближе и ближе, одурманенный, опьяненный тем, как Ганнибал вздрагивает и хватает губами воздух, как язык выпадает из его расслабленного рта, а лицо наливается красным от напряжения. Разум выше, чем тело, но тело Ганнибала не сдается без борьбы. Его сотрясают взрывные волны, резкие схватки, которые он пытается подавить. Руки блуждают по плечам Уилла, туго хватают, содрогаются от усилий, которые Ганнибал прикладывает, чтобы тянуть, а не толкать. Один особенно сильный спазм передается в ногу, но он старается перенаправить защитный удар в стену, каблук врезается с грохотом и с глухим шарканьем обдираемой краски. Уилл рычит в ответ, в диком восхищении от этого инстинкта выживания. Он вбивается в его тело еще ближе, впечатывая Ганнибала выступающими тазовыми костями. Потом он ощущает это бедром. Ганнибал возбужден. Уилл резко, автоматически отступает назад, и между ними образовывается внезапная ноющая пустота. Он даже отпускает хватку на шее Ганнибала, позволяя ему заглатывать драгоценный кислород резкими глубокими хрипами. Ганнибал бесстыже впивается взглядом в Уилла, его глаза — темные манящие дебри. Уилл возвращает такой же испытующий взгляд, изучающий, изучаемый… пока в какой-то момент не появляется ощущение, что они начинают поглощать друг друга. «Мы единое целое, — шепчет его подсознание голосом Ганнибала. — Переход необходимо довести до конца». Ганнибал не разрывает зрительный контакт. Что удовлетворит тебя сейчас? Уилл смотрит, и он видит, и он понимает. Конечно же, он был прав. Ганнибал жаждет близости. Уилл отпускает свои мысли и позволяет себе проникнуть в разум Ганнибала. Да, он жаждет близости. Он страстно желает ее. Но его никогда не удовлетворит нечто столь простое и пресное, как обычный физический контакт. Ему нужно найти равного телом и духом, кого-то, кто поймет и примет его истинную природу. Это должна быть не мягкая простота соития. Страсть должна быть закалена в крови, боли, смерти и перерождении. Близость должна быть куплена дорогой ценой. Она возможна только с тем, чья преданность пройдет высший уровень испытаний. Она возможна только с тем человеком, кому доверяешь настолько, чтобы вверить в его руки свою жизнь. Уилл чувствует, как бьется сердце Ганнибала под его ладонями. Он выдыхает, ошеломленный приливом крови к паху. Все разом обрушивается на него, так долго подавляемое, так старательно отрицаемое, — воспоминания об их первых совместных днях, когда его неожиданно настигла лихорадочная отчаянная надежда, что возможно, всего лишь возможно, он сможет найти кого-то, способного увидеть и понять его настоящую природу. Встретить Ганнибала — словно внезапно увидеть родное лицо в проходящей мимо толпе незнакомцев. Уиллу никогда не доводилось прежде чувствовать себя комфортно в присутствии другого человека. Для него безопасность была возможна только в состоянии одиночества — пока совершенно внезапно перед ним не открылась возможность дружбы. Я хотел доверять тебе. Никакое предательство не способно было поранить глубже. Уилл зажимал руками рану и утверждал, что с ним все в полном порядке, но на самом деле он скрывал ужасающую правду: он так и не смог вытащить нож, которым Ганнибал ударил его в спину. Рана все еще открыта, она гноится и кровоточит, потому что Уилл неспособен извлечь лезвие. Он бы это сделал, если бы мог, но как только он пытался, наружу всплывали воспоминания, как это — чувствовать. Связь была слишком настоящей, слишком непреодолимой, слишком… Он хотел не просто доверять Ганнибалу. Он желал его, в каждом сокровенном значении этого слова. Именно это признание он старался спрятать ото всех. Все это время ему удавалось сохранять эту тайну внутри себя, секрет, к которому больше никто не имеет отношения. Чувственная память спокойно спала под его кожей, скрытая, сознательно отрицаемая… …до этого момента, только что, когда он бедром упёрся в эрекцию Ганнибала, и все эти чувства пробудились из спячки, вырвались наружу, ядом отравили его кровь. Сейчас слишком поздно. Глаза Ганнибала кажутся почти черными. Влажные волосы съехали на лоб, его рот приоткрыт, открывая зубы. Он никогда еще не выглядел настолько диким, и Уилла еще никогда так сильно не влекло к нему. Никто не видел его таким раньше — с настолько открытым развратным желанием. Уилл практически тонет в этом желании. Мощь неистовой схватки вскруживает голову, все подавляемые фантазии лихорадочного прошлого разбиваются вдребезги перед лицом того кошмара, в который превратилась его жизнь. Ганнибал Лектер, раскрасневшийся и задыхающийся от влечения, влечения к нему — когда-то Уилл просыпался, тяжело дыша, мокрый от пота, с этой картиной, выжженой под его веками. Он привык считать, что их соединяют тысячи невидимых нитей. Только сейчас он понимает, что на самом деле это одна длинная нить, пронизывающая его тысячу раз, и каждый раз Ганнибал дергает за нее, чтобы связать его еще сильнее. Ганнибал облизывает губы, и Уилл чувствует собственную эрекцию, прорывающуюся через ширинку брюк. Слишком поздно. Они сейчас слишком близко. «Я качусь в ад, — думает Уилл. — Но по крайней мере я буду там не одинок». Он подается бедрами вперед и упирается своей эрекцией в ляжку Ганнибала. Ганнибал издает глубокий гортанный стон удовольствия. Его руки с плеч Уилла быстро опускаются на грудь, чтобы задержаться на талии, длинные пальцы обвивают пояс — притянуть еще ближе. Уилл ударяет его по лодыжке, чтобы ноги разъехались в стороны, и просовывает между ног колено, прижимаясь ещё крепче к чужому телу, пока в конечном итоге их бёдра не соединяются. Дыхание Ганнибала на шее Уилла тяжёлое и рваное. Пока они стоят так, не выронив ни слова, кажется, проходит миллион лет. Так хорошо, чертовски хорошо чувствовать тело Ганнибала, зажатое между ним и стенкой. Уилл отчаянно пытается задержаться в текущем моменте, но мысли ускользают и безрассудно погружаются в различные «что будет, если» и «возможно», пока его не накрывает осознанием, что это все могло случиться раньше. До тьмы. До разбитого доверия. Уилл задается вопросом, могло ли у них быть нечто, настоящее, нечто еще тогда, давно, когда он искренне верил, что Ганнибал желает ему только самого лучшего. Он никогда не узнает. И он ненавидит Ганнибала за то, что все произошло именно так. Сжимая зубы от приступа ярости, он снова подается вперед, двигая тазом так, чтобы тереться эрекцией о ногу Ганнибала. В этот же момент его руки смыкаются вокруг горла, перекрывая доступ воздуха. Рот Ганнибала растягивается в немом крике, но абсолютно невозможно определить, каким из двух действий это вызвано. Он дергает за пояс Уилла, раз, еще раз, снова и снова, приводя их тела в параллельное движение. Уилл сначала поддается ему, а потом перехватывает инициативу. Они шаркают и трутся друг о друга со все нарастающим ритмом, Уилл вжимается всем своим весом, упираясь в его руки, его бедра, вталкивая Ганнибала в стену на максимуме своих возможностей. Ганнибал цепляется за пояс Уилла, его тело дрожит, а в глазах видно, как в его воспаленном уме борется затóченный годами инстинкт выживания и всепоглощающее возбуждение. Они толкаются снова и снова, и Уилл может чувствовать, как Ганнибал сам вдавливается в него, горячий, возбужденный, и сейчас их разделяют не прутья тюремной решетки или даже расстояние за столом между двумя стульями, а всего лишь тонкие слои одежды. Он никогда не чувствовал себя настолько близко к другому живому существу. В сравнении с этим, их с Марго разделяли тысячи миль. Уилл скрипит зубами, во рту горько-кислый привкус. Не ослабляя хватки на шее Ганнибала, Уилл отрывает его от стены, разворачивает и со всей силой толкает на пол. Дрожащий, задыхающийся, Ганнибал инстинктивно сопротивляется этому движению, упираясь мелкими шажками и, словно на поводке, увлекая за собой Уилла. Он настолько силен, что Уилл теряет равновесие, спотыкаясь, чтобы не отпускать его горло. — Вниз! — гаркает Уилл. Он повторяет свою попытку, и Ганнибал закрывает глаза, позволяя бросить себя на пол. Он ударяется спиной о твердую поверхность, и в этот момент Уилл позволяет ему длительный мучительный вдох, кашель, борьбу за воздух прежде, чем продолжить пытку. Он садится сверху на бедра Ганнибала и всем своим весом придавливает его к полу, откидываясь чуть-чуть назад, чтобы любоваться всей картиной целиком. Ганнибал лежит под ним обессиленный, и хотя его дыхание все еще обрывистое, он сохраняет медленный темп движений, даже если это простая борьба за власть. Они не разговаривают. На данный момент это абсолютно бессмысленно. Вместо этого, все так же без слов, Ганнибал тянется к собственному горлу и развязывает узел на галстуке. Его руки слегка дрожат — он вот-вот утратит самоконтроль. Тем не менее, он пытается снимать галстук со всей присущей ему элегантностью, и этот эффект усиливается, когда он все так же изысканно расстегивает две верхних пуговицы на рубашке и расправляет воротничок, оставляя горло полностью открытым. Уилл присвистывает. Кожа на шее Ганнибала воспаленная, покрыта раздражением, расписана темно-красными следами, отчетливо приобретающими форму пальцев. Завтра его горло будет все в кровоподтеках, багровых, черных и грязно-желтых по краям. Он будет прятать эти следы несколько дней, возможно даже недель, — но сейчас он выставляет их напоказ, хвастается, как ребенок — цветком с оборванными лепестками, любое сомнение «он не любит меня» выброшено, позабыто. Не играет роли, что было ранее. Все события вели их к этому моменту. Склоняясь над Ганнибалом, Уилл нежно-нежно скользит руками по его обнаженной шее. Теперь его не скрывает ни ворот рубашки, ни толстый шелковый галстук — сейчас они кожа к коже, и Ганнибал такой теплый. Уилл очерчивает большими пальцами кадык, вздрагивая, когда он сокращается от прикосновений, когда Ганнибал сглатывает в его ладонях. Ганнибал проводит рукой по лицу Уилла, еле касается его щеки пальцами, легко, с обожанием, потом погружается в спутанные волосы. Затем обеими руками хватает темные волны его кудрей, и приподнимает бедра грубым, резким толчком. Уилл обрывает эти фрикции, резко охватывая коленями его талию. «Не делай этого», — шепчет слабый голос где-то в глубине сознания, но все сливается в сплошной белый шум, он сжимает руками горло Ганнибала и начинает двигаться на нем со слепой звериной яростью. Они смотрят друг другу в глаза. Ганнибал вбивается в него с каждым движением, выгибаясь, отталкиваясь от пола, чтобы довести до максимума силу ударов. Руками он все еще сжимает голову Уилла, тянет, давит, сминает, будто бы пытается разорвать ее на части, в то время как его бедра поднимаются и опускаются в диких, неконтролируемых движениях. Уилл сжимает его все сильнее, неумолимый, беспощадный. Чем сильнее сопротивляется Ганнибал, чем приятнее это чувствовать, тем жестче дикие судороги проходят сквозь его тело, тем отчаяннее он сражается за глоток воздуха. Уилл придавливает его к земле. Ганнибал так долго не продержится. Это происходит спонтанно. Уилл чувствует, как напряжение Ганнибала все нарастает и нарастает, тело становится жестким, надрывно содрогающимся, и от особо дикого спазма он почти сбрасывает Уилла с себя. Лицо искривляется в острой агонии, окрашивается багровым от недостатка кислорода, из искривленного рта стекает слюна. Он полностью побежден — Уилл даже не допускал мысли, что такое вообще возможно. Но этого все еще недостаточно. Никогда не будет достаточно. Ничего не сможет заменить то, что они уже утратили, потому что даже на вершине своего яростного экстаза Уилл не прекращает думать о том, как легко было бы сейчас сломать Ганнибалу шею. Но цель не в этом. Это не то, чего он желал. Он был так близко к тому, чтобы обрести родную душу в другом человеке. Так близко. Я хотел доверять тебе. И в тот момент, когда следовало бы отступить, Уилл рычит и снова наваливается на него всем своим весом. Теперь даже Ганнибал чувствует, что игра зашла слишком далеко, но ничего не может с этим поделать. Он отпускает голову Уилла и пробует оттолкнуть его, но настолько ослаб от потери кислорода, что вместо этого просто бессильно цепляется руками за ткань рубашки на его груди. Уилл все еще яростно сжимает его, со всей своей ненавистью, ненавистью от осознания того, как сильно на самом деле нуждается в нем, от того, что отдал бы все на свете, чтобы вернуться в самое начало их истории и предотвратить эту встречу, ставшую впоследствии роковой. Ганнибал лягается и корчится под ним. Уилл молится, чтобы хватило сил удерживать его, пока тот не прекратит дергаться. Так просто было бы убить его сейчас. Но тогда он будет виновен. Виновен в том, в чем все и так его тайно подозревают. Виновен в том, в чем Ганнибал считает его виновным. Если он убьет Ганнибала сейчас, то убьет самого себя, даже после смерти оставив победу за ним. И это даже не самое худшее. Уилл знает, что будет невыносимо скучать по нему. Ганнибал прекращает бороться. Глаза закатаны, тело содрогается в финальных судорогах. Это было бы так легко. — Черт побери! — Уилл всхлипывает и отрывает руки от бордового, в кровоподтеках, горла. И в этот же момент его накрывает оргазм, тяжелый, жесткий, ничем не похожий на удовлетворение. Истощенный, Уилл растягивается на теле Ганнибала, прижимает ухо к его груди, отчасти для собственного удобства, отчасти чтобы убедиться, что тот все еще дышит. И вот — он вознагражден слабыми, ритмичными хрипами, сопровождающими удары упрямого, не прекращающего биться сердца. Он без сознания, но жив. Уилл приподнимается на руках, смотрит на обезображенное лицо, и прежде, чем успевает себя остановить, тянется к искривлённым губам и запечатывает на них искренний, жаркий поцелуй. После этого он приподнимается с истерзанного тела и усаживается рядом, ожидая. Ганнибал приходит в себя всего через несколько секунд, двигает конечностями, испуганно хлопает широко открытыми глазами, справляется со своим нескрываемым смущением и наконец останавливает взгляд на лице Уилла. — Все в порядке, — шепчет Уилл. — Я рядом. Ганнибал неотрывно глядит на него. Затем протягивает руки и заинтересованно ощупывает собственное горло. В один резкий момент он пытается встать, слишком быстро, и сразу же откидывается назад, от внезапного головокружения прижимая руку к виску. Уилл приобнимает его со спины, чтобы успокоить. — Ты в порядке. — Слова звучат успокоительно для них обоих. — Да, — подтверждает Ганнибал хриплым рваным голосом. — Я в порядке. Уилл помогает ему подняться и дойти до своего стула, все еще стоящего рядом с обеденным столом. Ганнибал просто падает в него, после этой изнурительной пытки его природное чувство равновесия дает сбой. Уилл оставляет его здесь и спокойно направляется на кухню, чересчур обеспокоенный расплывающимся по брюкам пятном. С каждым шагом внутри разливается теплый, вязкий дискомфорт, мучительно напоминающий о том, что же он натворил. Он берет из буфета пустой стакан, наполняет его холодной водой из кувшина, возвращается и все так же спокойно ставит на стол, вкладывая в ожидающую руку Ганнибала. — Выпей! — командует он. Ганнибал механически кивает, но даже не думает двигаться, взгляд упирается в пол, а размышления зациклены внутри него самого. Уиллу все равно, даже если он просидит так всю ночь. Он снимает со спинки пиджак и направляется к двери. — Уже поздно. Мне пора. Ганнибал отвечает долгим взглядом, нотка разочарования проскакивает на его лице, прежде чем оно обретает привычно-отстраненное выражение. — Да, тебе пора, — с несменной вежливостью хрипит он в ответ. — Спокойной ночи, Уилл. — Спокойной ночи, доктор Лектер. Уилл почти ушел. Почти спасся, — но, подобно Орфею, возвращающемуся с Преисподней, не выдерживает и оборачивается на пороге, вглядываясь в темноту. Кончики пальцев Ганнибала прижаты к губам, брови сосредоточенно изогнуты, словно он безуспешно размышляет о том, какое же неизведанное доселе послевкусие осталось на кончике его языка. Они пересекаются взглядами. В глазах Ганнибала горит невысказанный вопрос, который застает Уилла врасплох. Не раздумывая, он медленно и великодушно кивает в подтверждение. И Ганнибал отвечает незаметным слабым подобием искренней улыбки. Уилл мягко закрывает за собой дверь и, стиснув кулаки, уходит в пустую ночь. С каждым его шагом тысячи невидимых нитей натягиваются все сильнее и сильнее. «Не влюбляйся в него, — умоляет он самого себя. — «Пожалуйста, не влюбляйся в него». Но, конечно же, уже слишком поздно.