Родственная связь.

- Папочка, - Мирон выгибается, почти пытаясь переломиться пополам, массивные икры Хинтера сжимают его ноги, не оставляя ни единой возможности выбраться. Это тяжелое «папочка», то, что должно было уже давно сорваться с уст Фёдорова и вылететь каркающей вороной в комнату. Блядь, если Шокк когда-то и был отцом русского рэпа, то – отцом Окси. Он научил его всему, что узнал сам, показал множество граней, которые были скрыты от амбициозного подростка, дал испробовать русский рэп на вкус. Сейчас это родительское обозначение звучит, как что-то личное, ёмкое, разделенное на двоих. Сейчас Мирон вовсе не скрывает, что Дима мудрее, выше, в плане мыслей, он знает больше и уже изредка делится собственными познаниями с евреем. - Повтори, кто я? – громом обрушивается на голову несчастного, заставляя пальцы ломаться, ещё крепче сжиматься в кулаках и умолять Хинтера о большем. - Па-аах…Папочка… - практически моментально выдает Окси, наслаждаясь этим словом, заставляя голосовые связки дрожать и упиваться данным обозначением. Он не в силах больше терпеть, внутри всё сжимается, а сам рэпер шумно выдыхает и изливается в руку партнёра. - Молодец, - Дима похлопывает парня по щеке, поощряет за преодоление себя, ибо Фёдорову всегда трудно делать шаг навстречу, принижать себя под довольно крупным телом Шокка и выдавать желаемое за действительное. Они ещё некоторое время лежат рядом, а произнесённое ранее слово витает в воздухе. Диме хватает того, что он властвует над Мироном, но он уверен, вскоре станет мало и этого. Он боится момента, когда не сможет остановиться сам, когда Мирон по-настоящему будет умирать под его пальцами, обхватывающими шею, с подаренной немцу злостью. Он боится самого себя, и, наверное, впервые отрекается от всего совершённого ранее. Диме неприятно, что-то узкой змеёй скользит по мятой простыне, разделяет их тела, пока они ещё не сплелись в крепких объятиях. - Я научил тебя всему, что знал, - Хинтер мельком обращает беглый взгляд на Мирона, - пора повзрослеть. Тебе пора, отрекись от отчего дома, парень. Прощай. Ты теперь свободен, - слова выблёвываются с трудом, Дима лежит на разрозненной постели и его внутренности кто-то очень изощренно накручивает на лопасти машины по изготовлению немецких колбасок, из плоти подобных слабаков. - Папа, - обречённо срывается с губ жида, кажется, он плачет, но сам не ощущает этого, слёзы вытекают из глазниц с присущей покорностью.

Отец бросил сына.