Мы когда-нибудь будем счастливы?

      Элиот проснулся оттого, что кто-то усердно тряс его за плечо. И этот кто-то не был Лео, потому как глава Баскервилей до сих пор дремал в его объятьях. Элиоту понадобилось около двух минут, чтобы разлепить глаза, смыкающиеся после бессонной ночи, и медленно, так, чтобы не потревожить прижимающего к нему Лео, перевернуться на спину. Рядом с кроватью оказалась Шарлотта. Её приход удивил Элиота, но нисколько не смутил — за столь короткий период времени девушка стала ассоциироваться у него с чем-то вроде костыля. Всегда поддержит и не осудит. Никого из них.       Но зачем она пришла так рано? Рано? Или как раз-таки вовремя? Догадка пронзила разум Элиота, прогоняя весь сон:       — Пора? — тихо спросил он, почувствовав, как горло мгновенно пересыхает.       Шарлотта кивнула.       — Я не смогла разбудить господина Глена… Попробуй ты сделать это. Я пока принесу вам одежду, — спокойно, словно это не было последнее утро в их жизни, сказала она, а затем, подумав, добавила: — И кофе.       Элиот с благодарностью посмотрел на неё, понимая, что без последнего вряд ли сможет оторвать своё тело от кровати.       Когда Шарлотта покинула комнату, пришло время будить Лео. Это было его последнее пробуждение в этой жизни, и Элиоту хотелось хоть немного скрасить ощущение неизбежности смерти, повисшее над ними. Он немного отстранился от спящего, а затем немного приподнялся на предплечье и навис над ним. Лицо Лео было непроницаемым и будто даже слегка застывшим, словно маска. Элиот невольно вспомнил, как в прошлой жизни он не раз ворчал на своего бывшего слугу в академии за то, что тот много возился или бормотал что-то сквозь сон, мешая молодому герцогу спать. Сейчас Элиот ловил себя на том, что лучше бы он лишний раз справлялся с желанием запустить в Лео тяжёлой подушкой, чем смотрел на это безжизненное, словно кукольное, лицо. Наверное, Бездна действительно высосала его до конца, раз он был в таком состоянии.       Элиоту захотелось убрать несколько прядей непослушных волос, упавших на лицо Лео. Он протянул к ним руку и подушечками пальцев прикоснулся к ним. Лёгким движением он начал заводить волосы за ухо Лео, и… В испуге отдёрнул руку. Несколько прядей, тех, к которым притронулся Элиот, переломились в месте прикосновения, а затем отсечённая часть мгновенно превратилась в чёрную пыль. Элиот отшатнулся, не понимая, что ему следует сделать: а вдруг весь Лео рассыплется, как только Элиот прикоснётся к нему? Он отодвинулся на самый край кровати, опасаясь случайным движением убить самого дорогого человека. Но разум всё же немного потеснил панику, и Элиот подумал, что Шарлотта ведь как-то пыталась разбудить Лео? Ответственная девушка точно не осталась бы такой спокойной, если бы от обожаемого Глена отвалился кусочек из-за её прикосновений. Значит, возможно, его тело в относительном порядке. Осторожно приблизившись, Элиот собрал в кулак несколько толстых прядей Лео, разметавшихся по подушке, и облегчённо выдохнул, когда, разжав кулак, увидел, что они спокойно возвращаются в исходное положение, а не превращаются в пыль.       Чуть осмелев, Элиот вновь навис над Лео и, оперевшись на одно предплечье, нежно погладил спящего по плечу другой рукой. Не отметив никакой реакции, он наклонился ниже. На глаза попалась мочка уха, и Элиот несильно прикусил её. Лео что-то проворчал сквозь сон, и тогда Элиот уткнулся носом в шею, прошептав: «Пора вставать». Лео не ответил. Разочарованно выдохнув, Элиот скользнул губами до ключицы и, чуть помедлив, прикусил теперь её, в этот раз немного болезненно. Лео вздрогнул и едва различимо попросил:       — Элиот, пожалуйста, давай отдохнём, я очень устал.       — Я знаю, — так же бесшумно ответил ему Элиот, — но нам пора вставать.       Лео недовольно завозился, но приоткрыл глаза. Элиот поймал его рассеянный непонимающий взгляд, который тут же потемнел. Видимо, Лео вспомнил, что сегодня за день.       — Шарлотта обещала принести одежду и завтрак, — сообщил Элиот, чтобы разрядить обстановку, как будто что-либо действительно могло повлиять на сгустившуюся в комнате угнетающую атмосферу.       Ничего не ответив, Лео задумался о своём, уставившись в одну точку.       — Знаешь, я часто задумывался о приближающейся смерти, но в конце концов всё равно оказался совершенно не готов к ней, — признался он через некоторое время. — Когда я говорил об этом с остальными Гленами в своей голове, они утверждали, что к концу жизни многое становится безразлично, душа черствеет после того, что приходится переживать кончины многих людей, не связанных с Баскервилями, и смерть будто становится давней знакомой, близкой подругой. И иногда даже ждёшь её прихода. Почему со мной не произошло то же самое? Элиот, мне больше ста лет, а я до сих пор… Боюсь.       Тихо прошептав последнее слово, Лео отвернулся, словно стыдясь своей слабости и не желая признавать её, будто бы после какого-то возраста было стыдно испытывать страх, или же боясь показать Элиоту в своих глазах что-то такое, что могло оттолкнуть его.       — Я думаю, это нормально, — отозвался Элиот после непродолжительного молчания. — В конце концов, это в каком-то смысле неизвестность. Ты знаешь, как умирали остальные Глены, и готовился именно к этому, но никто из них не был свидетелем того, что произойдёт сегодня.       Лео повернулся обратно, внимательно посмотрел на Элиота и прищурился. Трудно было понять, о чём он подумал в этот момент, и Элиот продолжил говорить, надеясь, что его слова помогут хоть немного развести в стороны нависающие тучи.       — Кроме того, мне кажется, что ты не столько боишься смерти, сколько будущей жизни. Ведь действительно непонятно, как она сложится, но… — Элиот уткнулся лбом в лоб Лео и заглянул ему в глаза, словно стараясь добраться через них и до души, — Я уверен, что как бы ни получилось, мы всё равно встретимся и будем вместе.       В голове заскреблись мысли о том, что шанс, на самом деле, не так велик, но Элиот отправил их в самый дальний уголок сознания. Хотелось верить, что всё будет хорошо, и ещё большим желанием было заразить Лео этой надеждой. Вроде бы у него даже немного получилось. Но сказать наверняка было трудно: Элиот никогда не считался хорошим психологом и не мог достоверно рассудить. Но всё же он надеялся на то, что знает Лео достаточно хорошо для того, чтобы быть уверенным в том, что даже под застывшим холодной и чужой маской лицом тот услышал его. Тем не менее, воздух в комнате продолжал тёмным неподъёмным грузом давить на плечи. Особенно Элиот почувствовал это, когда Шарлотта вернулась с ворохом одежды и небольшим завтраком. Всё в движениях девушки выдавало беспокойство, которое никак не вязалось с спокойствием и уверенностью, которые пытался распространять Элиот.       Одежда для ритуала оказалась проще, чем представлял себе Элиот: тёмно-серые штаны, напоминающие шаровары, заправляемая в них рубаха такого же цвета. Сверху надевалась иссиня-чёрная мантия, имеющая длинные, расходящиеся к низу рукава и разрезы, достигающие бедра, по бокам. Сверху она была расшита золотистыми нитями, сплетающимися в герб Баскервилей на спине. Красивое, но траурное одеяние, однако Элиоту вдруг подумалось, что умереть так будет куда приятнее, чем в запачканном своей и чужой кровью парадном камзоле, как случилось в прошлый раз.       Его ощущения вообще были… Странными. Чувствуя приближение смерти уже второй раз, он не осязал пробегающих по телу мурашек. Элиот соврал бы, сказав, что совершенно ничего не ощущает, но это не было похоже на страх. Живот периодически скручивало, а к горлу подкатывала тошнота, однако… Элиот скорей бы списал это на волнение о предстоящем ритуале. Элиот поймал себя на том, что для него это в каком-то плане как будто просто очередная важная встреча, от которой зависело ближайшее будущее дядиной компании. И, как и на встрече, следовало взять себя в руки и делать всё, что от тебя требуется, раз уж сама ситуация от тебя уже мало зависит. Такие бытовые рассуждения успокаивали. И, помогая Лео одеваться, Элиот старался как можно чаще притрагиваться к нему, надеясь хотя бы через прикосновения вместе с теплом передать каплю своей уверенности.       К тому моменту, как они разобрались с одеждой, Элиот уже было уверился в том, что он сумел сменить настрой Лео, но за завтраком всё ещё чувствовалась какая-то не то тоска, не то печаль. Или Элиоту так показалось оттого, что Лео, окинув взглядом приготовленную для них пищу, отодвинул её подальше от себя, а затем, всё-таки взяв чашку с кофе, неожиданно отсалютовал ей Элиоту и сказал:       — За успех нашего предприятия.       Наверное, это должно было звучать торжественно, но в конце голос Лео дрогнул, и произнесённое получилось скорее паническим. Элиот повторил его жест, а затем осознал, что и ему есть как-то не хочется. Слишком это напоминало последний завтрак осуждённого на смертную казнь. И пускай ни он, ни Лео не были преступниками, эта параллель проглядывалась весьма чётко.       Кофе был украшен взбитыми сливками и щедро сдобрен каким-то сиропом, но несмотря на всё это всё равно казался горьким, и этот вкус противно оседал на языке, несмотря на то, что качественность зёрен не вызывала сомнений. Не сумев допить до конца, Элиот отставил свою чашку, поднялся и отошёл к двери. Остановившись у неё, он обернулся и окинул взглядом комнату. За несколько дней помещение успело стать родным, в то время как его комната в доме тётушки и дяди вспоминалась лишь в общих чертах. Наверное, потому что не только душа, но и что-то в мозгу, отвечающее за память, признавало, что его настоящее место здесь, в семье Баскервилей, рядом с Лео.       Взгляд Элиота остановился на разворочанной кровати и сидящим на самом её краю Лео. Он был бледен, а на его лице ясно читалось, что слова Элиота всё же не были убедительными до самого конца. В сердце что-то кольнуло, и Элиот почувствовал, как в груди разливается сожаление. Захотелось проснуться и забыть всё, как страшный сон. Проснуться в Академии из прошлой жизни, или здесь, в поместье Баскервилей — без разницы; главное, открыв глаза, осознать, что никто из них не подходит к порогу смерти, и впереди их ждёт очередной прекрасный день. Хотя скорее Элиот желал понять, что Лео находится в безопасности, потому как его самого в любом случае ждало перерождение, а вот судьба Лео находилась в подвешенном состоянии, из-за чего нельзя было не переживать.       Элиот сжал руки в кулаки, больно впечатав ногти в тонкую кожу. Этого уже не вернуть, зачем травить душу? Тем более так хотелось верить в то, что это все прекрасные дни из его воспоминаний повторятся. Разве не собирался он передать Лео свою уверенность? Да, это всё обязательно ещё повторится, что бы там ни высчитывала Шарлотта по поводу шансов!       Дышать вдруг стало легче. Почувствовав уверенность, Элиот попробовал вцепиться в неё настолько сильно, насколько у него только хватало решительности.       Заметив, что Лео отставил свою чашку, Элиот распрямил плечи и, приблизившись, решительно протянул ему руку. Лео легко подал свою в ответ. Их глаза встретились, и Элиот попытался вложить в свой взгляд всю решимость, какая у него только была, прибавив капельку спокойствия и безмятежности. Кажется, уловив этот посыл, Лео сильнее вцепился в руку Элиота, и в этот момент ледяная маска безэмоциональности словно треснула. Элиот увидел, как в глазах Лео будто загораются яркие огни. Не звёзды, но что-то настолько же красивое и намного более загадочное.       Поднявшись, Лео переплёлся пальцами с Элиотом и прошептал:       — Надеюсь, у нас всё получится.       — Обязательно получится.       Атмосфера в комнате переменилась. Грусть продолжала витать над ними, но теперь она не давила своей тяжестью, а скорее обволакивала и будто бы даже невесомо ласкала, провожая в последний путь. Элиот потянул Лео к выходу.       За дверью их ждала Шарлотта. Скользнув по ним взглядом, девушка попросила их следовать за ней, и быстро повела их лабиринтам коридоров к выходу из поместья. Оказавшись в саду, прилегающем к поместью Баскервилей, Элиот подумал, что они так быстро пробежали по дому, что Лео, наверное, даже не успел попрощаться со стенами, в которых прожил столь долго. Но сам Лео, казалось, не придал этому никакого значения. Теперь он увереннее шёл вперёд и тянул за собой Элиота. Или же он спешил завершить начатое, пока хватало на это сил? Впрочем, Элиот вскоре осознал, что прощания просто были ещё впереди.       Когда они ушли — или скорее убежали — настолько далеко, что поместья не было видно за деревьями, они вышли к широкой поляне, на которой уже собрались все Баскервили. Замерев на секунду у границы деревьев, Шарлотта вдруг резко обернулась на них и вцепилась одной рукой в рукав Лео. Другой она показала куда-то в сторону, и, посмотрев в указанном направлении, Элиот увидел там своих сестёр и, к своему удивлению, Гилберта. Поняв, что Шарлотта намекала на то, что пришло время прощаться, Элиот кивнул и направился к своим родственникам, пока Лео отошёл к Баскервилям.       Его сёстры были одеты в такую же ритуальную одежду, на всех троих были плащи Баскервилей. Гилберт неуверенно мялся, ничуть не изменившись за прошедшие годы, а девушки, кажется, были в смятении. Не зная, с чего начать, Элиот просто обнял их, стараясь загрести руками всех троих.       Ближе всех оказалась Беитрис, и Элиот смог почувствовать её бешеное сердцебиение. Элиот удивлённо посмотрел на сестру. Уж для кого, а для неё происходящее должно было быть интересным, она ведь так увлекалось различной магией. Но девочка скорее была напугана. Поймав взгляд Элиота и как обычно безошибочно определив направление его мыслей, она шёпотом затараторила:       — Шарлотта сказала, что у Баскервилей не было двоих Гленов настолько давно, что сохранились лишь упоминания об их существовании, а отголоски их душ ушли из голов преемников сотни лет назад. Она переживает, что ритуал освобождения совершенно не похож на обряд передачи цепей, и непонятно, что именно должно произойти, и как оно свершится. Раньше было всё ясно. Есть Глен, есть преемник, которому передаются силы и цепи, после чего освободившийся от обязанностей предводитель медленно уходит в тень, теперь же… Это скорее напоминает убийство, и она не может предугадать, как распределятся отобранные силы между законным преемником и тем, кто, по сути ритуала, отбирает…       Кажется, Беитрис хотела сказать ещё что-то, но Меррон ущипнула её, прозрачно намекая, что это вряд ли то, что хочет услышать Элиот сейчас, после чего перехватила инициативу:       — Удачи вам. Я правда надеюсь, что у вас всё сложится.       Элиот благодарно кивнул ей, а затем посмотрел на притихшего Гилберта. Он склонил голову так, что чёлка упала на глаза, и нельзя было разобрать их выражение, но почему-то Элиоту казалось, что тот сейчас разрыдается. Он обнял Гилберта отдельно, и услышал тихое:       — Я снова тебя теряю.       Элиоту нечего было возразить, но он всё же попытался успокоить Гилберта:       — Но у тебя теперь есть тот, о ком ты всегда хотел заботиться. Просто удели ему всё время, которое у тебя есть. Я уверен, это принесёт тебе радость.       Гилберт провёл рукой по глазам и, ещё раз обняв Элиота, отстранился, давая возможность сёстрам затискать напоследок любимого брата. Из их объятий Элиот увидел, как к ним приближаются Лео с Шарлоттой. Лео о чём-то тихо переговорил с Гилбертом, а затем все трое посмотрели в их сторону, явно ожидая окончания прощаний. Похоже, Беитрис и Меррон тоже заметили это, а потому, пожелав ещё раз удачи, отстранились.       Шарлотта привела их в центр поляны. Элиот заметил едва различимые в предрассветной мгле чёрные линии на траве. Оставив их без должного внимания, — всё равно ничего не понимая в них, — Элиот повернулся к Лео. Они остались вдвоём, пока Шарлотта разводила Беитрис и Меррон по их позициям. Элиот почувствовал необходимость как-то заполнить образовавшуюся паузу, и подумал о том, что можно сказать в такой момент, но Лео не дал ему поразмыслить. Несколько резко развернув Элиота к себе, он посмотрел в его глаза, и Элиот облегчённо выдохнул, осознав, что его попытки всё же увенчались успехом — во взгляде Лео всё ещё был страх и волнение перед неопределённостью, но теперь рядом с ними плескалась решительность и желание бороться с препятствиями. Но Элиоту не дали сполна насладиться радостью, сменив её более глубокими чувствами — нежностью, трепетом и любовью: подавшись вперёд, Лео, наплевав на то, что они не одни, страстно поцеловал Элиота, одновременно обнимая так крепко, будто пытаясь сломать пару рёбер.       Элиоту хотелось простоять так вечность, но подошедшая Шарлотта сказала, что пора начинать. Сначала она отвела Лео примерно в центр поляны, попросив его лечь, после чего поставила Элиота чуть в стороне, сказав просто стоять прямо.       Ожидая начала церемонии, Элиот поднял голову к небу. Оно было совсем пустым — стоял самый тёмный предрассветный час. Но это было ничего. Он ведь обязательно ещё раз насладится звёздами вместе с Лео?       А затем зазвучал сильный голос. Неизвестные Элиоту слова пронзили пространство, заставляя линии под ногами сверкать белым. Элиот почувствовал, как его тело деревенеет. Ноги он перестал чувствовать достаточно быстро. Затем немота перекинулась и на туловище. Когда эти ощущения добрались до груди, примерно до туда, где находится сердце, мир стал окрашиваться в золотисто-жёлтый цвет. Белые рисунки на земле преобразились первыми и, разлив по окружающему пространству тёплый свет, вдруг стали расщепляться на неясные брызги и огни. Иногда Элиоту начинало казаться, что они превращаются то в бабочек, то в цветы, взлетающие вверх.       В какой-то момент то ли поющий, то ли читающий голос показался неприятным, словно был режущим по нервам инструментом. Элиот попытался закрыть уши руками и осознал, что даже коснувшись себя, он оставил конечности недвижимыми. В испуге секундной слабости он отпрянул и наступил на линию. Она вспыхнула, выплеснув новую порцию огоньков, а Элиот вдруг понял, что видит их сквозь себя. Или уже не было никакого «себя», и он стал их частью? Элиот почувствовал, как что-то тянет его вверх, и с каждым сантиметром, на который он отрывался от земли, он становился всё легче и легче. Вот он уже поднялся над каменной статуей, в которую обратилось его тело. Вот видит с высоты, как по телу Лео пошла рябь — он вздрогнул, но его тело осталось недвижимым. Сверху было прекрасно видно, как Лео, испугавшись своего состояния, резко садится, и, осознав себя вне тела, вновь пугается, а затем заливисто смеётся, поняв, что всё удалось, перед тем, как так же стать всего лишь частью потока сверкающих золотых огней.       «Так же».       Элиот вдруг понимает, что перестаёт ощущать себя, как себя. Теперь он просто волна в сияющем море, золотистая песчинка, летящая навстречу бесконечности. Но радость оттого, что обряд удался, всё ещё с ним. Как и надежда на будущую встречу с Лео.       Элиот всё ещё смотрит вниз. От Лео осталась лишь белая тень, прямо на глазах распадающаяся на такие же огоньки. А рядом с теперь бездыханным телом Глена уже сидела плачущая Шарлотта, закончившая читать древний текст.       Элиот уже не помнит, с кем должен встретиться, но до сих пор уверен, что это произойдёт, вопреки крошечным шансам.       Ему хочется надеяться несмотря ни на что. Надеяться на что? Он уже не помнит. Да и кто «он»?       И что такое «надежда»?       Но она теплится до конца. И только когда Элиот окончательно становится частью никому недоступного потока, не умирает, но затухает вместе с ним.