Все хорошо...

      Я всегда любил смотреть на нее по утрам. Когда сам еле разлеплял глаза за 10 минут до будильника и смотрел на нее, не отрываясь. А она любила спать на животе, когда верхняя часть бутербродиком, а ноги звездой. Голова, затем подушка, потом рука, а ноги разметались по кровати, иногда сталкивая мои. Я слегка касался рукой ее волос, убирая их со лба, а она жмурилась во сне и чему-то улыбался. Если бы меня когда-нибудь спросили об этом каждодневном ритуале, я бы не признался и под пытками, но я всегда улыбался, смотря, как она забавно достает руку из-под подушки и чешет нос, а потом снова прячет конечность в стратегически важное укрытие.       Я наслаждался каждым ее утренним вздохом, когда она тяжело вставала, тысячу раз ворочалась, в надежде снова уснуть, но потом вдруг неожиданно внутренне одергивала себя, начинала чесать руки, пытаясь сконцентрироваться и слегка приоткрывала глаза, ища что-нибудь, на чем заострить внимание. В те моменты, я притворялся спящим, просто потому, что по статусу мне не положено, потому, что это ее прерогатива и вообще. Мужик, там, яйца у кого, куча спеси и самолюбования. Не мужское это дело – миловаться по утрам.       А она как будто все сразу просекла, выяснила тайны и открыла потайные замочки. Она продолжала играть в эту игру со мной и танцевала этот танец для двоих, отчего всегда казалась взрослее. Она мягко проводила руками по моим волосам, покрашенным в очередной раз в какой-то невероятный цвет, и я чувствовал сквозь закрытые глаза, как она улыбается. Поцелуй по утрам, когда ее мягкие губы касались моей правой щеки уже казался чем-то обыденным, но меня каждый раз бросало в дрожь, а тело покрывалось мурашками. Я сразу начинал ворчать, накрываться одеялом и прятать непрошенных гостей на руках и в особо чувствительных зонах. А она все сразу понимала, но делала вид, что ничего не заметила и пододвигалась ближе.       Мягкое «Доброе утро, соня. Вставай и пой, а, в твоем случае, читай рэп» до конца каждого дня стояло у меня в голове, я улыбался в глубине души, а в реальности ворочался еще сильнее и ворчал, как старый дед. Ты смеялась, слегка обнажая верхние зубы, еще раз целовала, уже в висок, вставала и в одной большой рубахе шла на кухню.       Я присоединялся к тебе уже там, когда запахи яичницы разносились по всей квартире, а лежать в постели не было смысла, ведь ты уже не рядом. Оправдывался тем, что проголодался, садился пить первый утренний кофе и читать газету. На самом деле, читая, не запоминал и строчки, а из-под опущенных ресниц смотрел на то, как ты стоишь на одной ноге. Ты поочередно меняешь их, потому что холодный пол, а на мои слова о том, чтобы ты надела носки, озорно улыбаешься, подмигиваешь мне и говоришь о том, что ты слишком горячая, нужно хоть как-то остужаться.       Со стороны мы всегда казались обычной парой, но на деле, никогда таковой не являлись. Мы редко были действительно вместе. Ты рано уходила на работу, но рано возвращалась. А я проводил первые пол дня дома, а потом уходил работать в студию допоздна.       Приходил за полночь и видел тебя. Ты лежала не на диване с огромной игрушкой в обнимку, как вечно показывают в дорамах. Ты спала в сидячем положении в коридоре, практически у двери. Всегда говорила, что именно таким образом, ты можешь встретить меня что называется «как только, так сразу». Да и я не целовал тебя, сразу как пришел. Сопливость мне вообще не свойственна (кого я пытаюсь обмануть?). Я двигал тебя в сторону и садился рядом. Мы засыпали вот так, у двери, ты в теплом халате, а я в рабочей одежде и только под утро переходили в кровать.       Мы никогда не были нормальной парой. Часто ругались, но от этого не менее любили. Могли во время ссоры за неделю не сказать друг другу и слова. Часто грозили разъехаться и кинуть все к чертям, но мирились так же страстно. Мне один раз повезло найти себе музу, и теперь все мои песни были о тебе. Страшно признаться, но и плохие, и хорошие, и веселые, и грустные. Все о тебе. Казалось, что вся моя жизнь была о тебе.       А теперь. А что теперь? Теперь все по-другому. Ни хорошо, ни плохо, просто по-другому. Я все также просыпаюсь и долго гляжу на девушку рядом с собой, только это уже не ты. Тебя нет и все так изменилось. Теперь она рядом. Она меньше, миниатюрнее что ли, у нее глаза голубее неба, а руки нежные и сладкие. Я часто целую их и думаю в очередной раз, как мне повезло. Она, как и ты, готовит мне завтрак, точнее пытается. Готовить не умеет совсем, отчего я всегда смеюсь над ней. Она не работает, как ты, и часто зависает у меня в студии, ее любят все ребята без исключения и весь стафф, а я каждый раз благодарю Бога за то, что он дал мне ее.       Мне говорят, что я должен забыть, так будет всем проще, но я каждый вечер, когда она засыпает, выхожу на балкон, где так много этого «нас с тобой», затягиваюсь и прокручиваю в голове старую, заеденную пленку.       Вы так похожи, что мне иногда становится страшно. Я боюсь сойти с ума и потому пытаюсь концентрироваться на настоящем. Она также, как ты, любит спать на животе и забавно чесать нос. Она также, как ты, ждет меня вечерами у двери, и мы с ней также спим вместе – она в халатике, а я в рабочей одежде. Мы также по выходным гуляем по парку, и я даю ей послушать свою музыку, какая поприличней. Она также, как и ты, часто целует меня, по утрам и вечерам и улыбается твоей улыбкой.       Единственная разница. Она твоя маленькая копия, и каждый раз она обращается ко мне по-другому, тихо спрашивая:       - Папочка, как твои дела?       А я беру ее за руку и поднимаю глаза к небу, обращаясь как будто к обеим:       - Не волнуйся, любимая, у меня все хорошо.