Иуда Искариот

      - Нам не стоит здесь проповедовать.       Негромкие слова мгновенно привлекают внимание всех людей в комнате. Удивлённо оборачивается Иисус; Симон, расчёсывающий у зеркала свою густую шевелюру, опускает расчёску; отвлекается от разговора с Андреем Пётр. Все взгляды сосредоточиваются на стремительно вошедшем в комнату юноше, затянутом в чёрную кожу.       - Почему это? – недовольно хмурится Пётр. – Мы же для этого сюда прибыли.       - Здесь нам лучше помолчать, - сердито выпаливает Иуда, одаряя Петра раздражённым взглядом, и поворачивается к Христу. – Я навёл справки. Люди здесь богаты и благосклонны Риму. Если мы начнём их обличать, ничем хорошим для нас это не закончится.       Пётр встревоженно переглядывается с Симоном. Тихий шёпот летит по толпе апостолов, однако смолкает, едва начинает говорить Иисус.       - Ты зря беспокоишься, Иуда. Никто не причинит нам вреда за правдивые слова. Успокой своё сердце и отдохни перед проповедью.       - Ты что, не слышишь меня? – вспыхивает Иуда, стряхивая со своего плеча ладонь Христа. – Они не станут тебя слушать! Этим людям не нужна правда. Да они нас просто растерзают, стоит тебе поднять речь о равенстве и милосердии к нищим.       - Ты ошибаешься, Иуда, - мягко, но решительно возражает Иисус, и ученики поддерживают его согласным гулом.       - Ты ошибаешься!       - Слова учителя всех переубеждают.       - Нам нечего опасаться.       Они окружают его, беззаботно смеются, хлопают по плечам. Иисус тепло улыбается, кладёт Иуде ладонь на грудь, рядом с сердцем.       - Поверь. Нам ничего не угрожает. Мы не несём никому зла, и нам никто зло не причинит. Уверуй, Иуда.       Иуда поджимает губы и отводит глаза. Он слышит горький вздох Христа, чувствует, как исчезает с куртки ощущение тёплой ладони, и замечает, как Иисус выходит из комнаты, а апостолы – его верное стадо – тянутся гуськом за ним. Юноша судорожно выдыхает и закрывает глаза, предчувствуя беду.       …Немало времени прошло с того момента, как он присоединился к Иисусу и его апостолам. И если бы кто-то из старых приятелей увидел бы сейчас Иуду, то не узнал бы его. Забитый волчонок превратился в прекрасного волка. Распрямилась вечно согнутая спина, чёрная кожа затянула тренированное тело, вьющиеся волосы заблестели золотом. Однако изменившись внешне, внутренне Иуда поменялся мало. Стал мягче, терпимее – но всё так же угрюмо держался в стороне ото всех, избегая веселья и пустой болтовни. Лишь с несколькими апостолами сумел он найти общий язык – грубоватым, задорным Симоном, задумчивым Филиппом, недоверчивым Фомой.       И Иисусом.       С последним они разговаривали мало. Иуда никогда не сидел у ног Христа вместе с другими учениками во время проповедей, предпочитая держаться в стороне. Однако как-то так получилось, что именно Иуда везде сопровождал Иисуса, куда бы тот ни пошёл. Когда тот просил воды, рука Иуды протягивала ему бутылку. В дождь или холод куртка Иуды неизменно оказывалась на плечах Иисуса, даже если тот ничем не высказывал своего неудобства. Всеми делами по их обустройству занимался тоже он. Иуда всегда знал, где лучше всего остановиться, где купить еду, где и когда стоит обратиться с речью к горожанам. Самый молодой среди апостолов, он, тем не менее, успел многое испытать и увидеть за свою короткую жизнь, и другие ученики поневоле прислушивались к нему.       Но, увы, не всегда. Не всегда…       А зря.       Потому что и в этот раз Иуда не ошибся. Проблемы начались сразу же, стоило им начать читать проповедь. Люди, сперва просто неодобрительно хмурившиеся, скоро начали выражать своё недовольство ропотом, потом бранью. Ученики озабоченно переглядывались, Иисус пытался продолжать говорить, однако скоро его слова уже не могли заглушить несущихся со всех сторон оскорбительных выкриков. Толпа росла, и вместе с этим росло её недовольство. Апостолы сомкнулись вокруг Иисуса, с тревогой наблюдая за происходящим. Момент был упущен, и отпускать их никто не собирался. Напротив, намеренья толпы принимали всё более угрожающий оборот. Брошенная кем-то бутылка просвистела в какой-то паре дюймов от головы Петра. Кто-то из горожан толкнул Андрея, а в ответ на возмущённое восклицание попытался ударить в лицо. Андрея загородил Симон и оттолкнул наглеца, чем лишь подогрел всеобщую ярость. И когда уже казалось, что взбешенные люди сейчас бросятся на апостолов, громыхнул выстрел.       Люди в страхе пятятся, образовывая вокруг Иисуса и его учеников небольшое пустое пространство. А между толпой и апостолами стоит Иуда, сжимающий в руке пистолет. Юное лицо его застыло мрачной маской. Звонкий голос в повисшей тишине звучит пугающе громко.       - Следующий будет на поражение, - и, обернувшись, коротко бросает через плечо Петру и остальным. – Уводите учителя.       Иисус пытается сопротивляться, однако ученики утягивают его за собой. Так они и отступают к стоянке, где оставили свой фургон: апостолы впереди, Иуда, с пистолетом – замыкающий, а следом – озлобленная, только и ждущая, когда они оступятся, толпа. Однако всё проходит хорошо, и они успешно добираются до машины. Пока остальные забираются в фургон Иуда, видящий нарастающее в толпе напряжение, отвлекает её собственной «проповедью».       - Посмотрите на себя! Вы готовы наброситься на людей, которые ничего вам не сделали. Зачем мы вам? Мы уходим и оставляем вас с вашими убеждениями. Хотите жить так, как жили – живите. Мы вам мешать не собираемся.       Люди невольно притихают, прислушиваясь к его словам, и Иуда продолжает говорить, пока не остаётся около машины в одиночестве.       - Иуда, сюда! – Зовёт его Симон. Иуда быстро заскакивает внутрь. Машина трогается с места, но люди не собираются её останавливать, лишь провожают яростными выкриками и плевками.       В салоне Иуда с гордостью смотрит на товарищей, однако те угрюмо молчат. Молчит и Иисус. По его лицу видно, что он сердит и недоволен произошедшим. Иуда перестаёт улыбаться и напряжённо сжимается, точь-в-точь волк, готовящийся к обороне. И он первым нарушает тягостное молчание, пытливо вглядываясь в лицо Христа.       - Я сделал то, что считал нужным! Они растерзали бы нас, если бы я не вмешался!       Иисус молчит, и это молчание раздражает Иуду, беспокоит, вынуждает говорить дальше, оправдываться. Только теперь, охваченный смущением и злобой, он обращается к притихшим ученикам.       - Вы! Вы столько говорите нашему учителю о своей любви. Так почему вы ничего не предприняли, когда увидели, что люди вокруг представляют для него угрозу?!       - А что мы могли сделать? – неуверенно возражает Иоанн, и тут же становится мишенью для разъярённого Иуды.       - Вы могли увести его оттуда. Но нет, вы зашевелились лишь тогда, когда я пустил в ход оружие!       - А откуда ты вообще его взял? – хмуро интересуется Пётр.       Иуда смолкает, и на его лице появляется тень смущения и раздражения.       - Где надо, там и взял, - агрессивно огрызается он.       - Украл, - коротко констатирует Симон.       Иуда вспыхивает, как пропитанный маслом хворост.       - Я хотел защитить учителя. Сделать то, на что вы, похоже, не способны!       - Мне не нужна твоя защита.       Негромкий голос Христа всегда клал конец спору. Голоса остальных учеников мгновенно смолкают, но распалённый Иуда слишком возбуждён и взбешен, чтобы внять голосу разума. Он поднимается на ноги, выпрямляясь настолько, насколько позволяет низкий потолок вагончика, и нависает над Иисусом.       - Они бы убили тебя!       - Эти добрые люди не причинили бы мне вреда.       - Добрые люди?! – Иуда смеётся надрывно, зло. – Боже! Ты мудр, но порой ты наивен, как ребенок! Они не слышали тебя, неужели ты не понимаешь?! И то, что я сделал, я сделал ради твоей защиты!       - Я уже сказал, Иуда, мне не нужна твоя защита.       - Тогда что же тебе нужно? Что?! Иисус медленно поднимает голову, и Иуда отшатывается, словно получив пощёчину. Гнев в его взгляде сменяется растерянностью и страхом. Какое-то время они смотрят друг другу в глаза, после чего Иуда первым отводит взгляд и, притихший, опускается на своё место.       Больше за всё время поездки никто из апостолов не произносит ни слова.

**********

      - Дурак… Слепой идиот! Считает себя всемогущим, но ведь это не так! Он обычный человек!       Иуда, словно запертый в клетке лев, мечется по пустырю за гостиницей, в которой остановились Христос и апостолы. Тревога голодной крысой грызёт Иуду изнутри, терзает, мучает. Глядя, как беспечно веселятся его сотоварищи, как смеётся Иисус в объятиях этой проклятой шлюхи Марии, юноша не находит себе места от гнева, страха и… ревности? Да, ревности. Он хочет быть на месте Марии. Это его место! Рядом с Иисусом, за его правым плечом. Ангел-хранитель и мудрый советчик. Разве не он всегда находился рядом с Иисусом, поддерживал, оберегал? Теперь же Иуда чувствует себя брошенным псом, с тоской смотрящим вслед хозяину, нашедшему новую игрушку. И это чувство мучает и бесит его. Настолько, что сегодня вечером, бросив товарищей, он сбежал прочь из душной гостиницы, и теперь страдает здесь, в одиночестве, под безбрежным ночным небом.       - Всего лишь человек, ослепленный собственным величием. И окруженный толпой таких же слепых придурков.       Было кое-что ещё, гораздо более важное, не дававшее Иуде покоя. То, как вёл себя Иисус. Те власть и влияние, которыми он обзавелся в последнее время. Как человек, смотрящий на солнце и упивающийся его сиянием, не замечает сгустившейся под ногами тени, так и Иисус, купающийся в любви и почитании людей вокруг, не замечает сбиравшихся вокруг него грозовых туч.       - Глупец. Он же погубит себя! И нас тоже. Мы все погибнем из-за его гордыни, - шипит Иуда, яростно пиная камешки и вздымая облачка пыли на пустынной дороге. – Почему он не может понять?.. Не хочет понять, что Рим ему не одолеть!       Иуда вспоминает последнюю проповедь Иисуса. Про царство истины на земле, про равенство всех людей, про единого Бога, и горько, истерично смеётся.       - Божий сын... Божий сын! Они зовут его Божьим сыном, но ведь это ложь! Он обычный смертный, как Петр, как Фома, как я. Иаков рассказывал мне, как все началось. Твой отец был плотником, и сам ты работал с деревом, пленял всех своим умом и добрым сердцем. Так с чего же вдруг теперь ты уцепился за эту безумную идею с собственным божественным началом?!       От внезапно пришедшей ему в голову идеи Иуда вдруг замирает, бледнеет:       - Рим этого не потерпит. Они уничтожат его, и всех нас тоже, кто идет за ним.       С бессильным стоном юноша опускается на колени, и отчаянный крик, казалось, рвется из самых глубин его души.       - Ради Бога, Иисус! Почему ты не хочешь ко мне прислушаться?! Почему не хочешь понять? Я же люблю тебя, как другие апостолы... Нет! Гораздо больше, чем они! Я понимаю тебя, как никто другой, вижу глубже, чем они, дальше, чем они. И я вижу, в какую ловушку ты всех нас ведешь. Из-за тебя мы в смертельной опасности! Ты ведешь нас к гибели!       Отчаяние переплавляется в ярость. Иуда бьет кулаками по земле, сжимается, шепчет:       - Если бы я только мог заставить тебя понять... Бог, если ты есть, дай мне сил достучаться до него! Сделай так, чтобы он меня услышал. Помоги остановить его прежде, чем он совершит самую страшную ошибку в своей жизни и погубит всех нас.       Негромкая молитва тает в тишине окутавшей Иудею ночи. Черные небеса безмолвны, но Иуда ощущает необыкновенный покой и решимость, какой никогда не ощущал прежде. Он еще не знает, что ему делать, но уверен, что справится, придумает.       - Клянусь твоим излюбленным Богом, Иисус, - цедит он сквозь зубы, направляясь обратно в их убежище. - Я не позволю тебе погубить нас. И в первую очередь самого себя.