Крысы

Горло нещадно жгло, но Вэрди продолжала делать большие глотки, будто содержимое фляги могло помочь ей избавиться от всех кошмаров. Частично, это было так. Алу редко удавалось добыть алкоголь, но каждый раз они ждали, пока все улягутся, нарочно оставаясь на дежурство — коты все еще были в городе и могли найти заброшенную станцию в любой момент, — а после садились на два небольших бревна в паре метров от вагона Вэрди и выпивали эту жалкую копию нормального алкоголя из стащенной в запамятные времена, пылившейся в углу вагона фляги, иногда перебрасываясь парой слов. С Аланом, в принципе, и говорить-то не надо было, он все понимал и так. В нытье, в принципе, смысла не было. В принципе, как и в их крысиной жизни. С каждым глотком, отдающим отвратительным привкусом отвратительного спирта, прожигающим горло так, что, казалось, наутро она сможет увидеть там вполне реальные ожоги, Вэрди все же ощущала где-то глубоко внутри спокойствие. Где-то среди рвущего грудь, царапающего глотку, пробирающегося в голову, становящегося едва ли не материальным страха. Где-то чуть глубже тотальной, всепоглощающей усталости она могла наконец почувствовать маленький, посылающий теплые импульсы по всему телу огонек успокоения. Она бы с радостью прижалась к теплому телу Ская, но хорошо понимала, что сейчас он был бы здесь лишним. Она не могла объяснить, просто эти моменты были чем-то личным, принадлежащим только им, Алу и Вэрди, двоим, такая маленькая традиция. Кажется, рассвет уже должен был наступить, но небо оставалось таким же аспидно-черным, как и в полночь, а через несколько минут/часов крупные капли медленно рассыпались по земле. — Иди в вагон, Ал, — кивнула она, натягивая на голову красный капюшон. Парень поджал губы и сухо кивнул, закинув почти пустую флягу в карман. На скулах заходили желваки, оповещая девочку о том, что он явно не доволен сложившейся ситуацией. Но ведь главная она. Как она сказала, так и будет. И парень молча пошел в сторону своего вагона. Вэрди шумно выдохнула, запустив холодные пальцы в темные волосы. Капли стали тяжелее, вскоре ее байка промокла насквозь, и она направилась к вагону, где лежал найденный когда-то старый дырявый зонт — уже не ничего. Она даже не заметила, когда дождь превратился в стоящий стеной ливень, не было видно ничего дальше своей руки, но мелкое, едва заметное движение в метрах десяти уловить она смогла. Вэрди решительно зашагала в ту сторону, молясь, чтобы это не были коты. Не были. Она резко остановилась, почему-то считая себя лишней в этой атмосфере. Карвен стояла там. Одна. И, наверное, Вэрди посчитала бы это идиотским видением, чертовой обсессией, глупой галлюцинацией. Но нет, на инстинктивном уровне она чувствовала — это Карвен. Настоящая. Тощая, похожая на призрак, босая, в одной сорочке, промокшая насквозь. Но настоящая. Тоненькая рука вскинута к небу в момент, когда молния разрезает пепельно-серое полотно. Разбойнице на мгновение кажется, что сейчас Карвен исчезнет вместе с секундной вспышкой света. Но она не двигается. Не двигается она и тогда, когда эфемерное тельце вопросительно поворачивается к ней. Она смотрит на полупрозрачную/полупризрачную девочку несколько минут/часов, пока ее не приводит в себя оглушающий рев грома. Наверняка живые овощи уже подняли истерику. — Какого черта ты здесь делаешь, Карвен?! — ей пришлось перекрикивать стук капель о землю. Ответа не последовало. Худая фигура развернулась и пошагала в сторону торчащего где-то рядом рояля. Ориентироваться казалось практически невозможным, капли падали прямо на лицо, и Вэрди почти потеряла размытую фигуру. Ринувшись за Карвен, она забралась в ее вагон и опустилась напротив прижавшейся к стене девочки. В тусклом освещении седых волос не было видно, вода стекала по фарфоровому личику, скапливаясь в углублениях ключиц. Вэрди подтянула колени к груди и, прикрыв глаза, вскинула голову. И в этот момент она почувствовала то, чего никогда не хотела признавать. Легкие застыли, превращая кислород в куски льда, взрывающиеся в тонких капиллярах, превращающие в крошево сосуды, иглами вонзаясь в сердце. Она ощутила это очень явно. Они вовсе не крысята. Они крысы. Самые настоящие. Глупые, ворующие, больно кусающиеся, выживающие. Это осознание заставило ее взглянуть на силуэт напротив и хриплым, не своим голосом обратиться к самой слабой и в то же время самой сильной из них: — Почему мы еще живы, Карвен? — Этот театр абсурда дает нам шанс, — она пожала худыми плечами, и несколько капель стекли по тонким рукам на пол. Девочка приоткрыла сухие губы, с тихим всхлипом ловя воздух. Вэрди только что заметила, как трясло Карвен. Воспоминания ворвались иглами, каждый раз попадая куда-то в область желудка, вызывая спазмы и заставляя прерывисто вдыхать. Карвен не любит ласку. Карвен скорее будет терпеть, как коты обгладывают ее кости, нежели попросит помощи. Карвен не смеется. Карвен не плачет. Хлоп. Капкан закрылся. От резкого рывка у Вэрди потемнело в глазах, и она едва удержалась, чтобы не упасть. Карвен, испуганно глядя на девочку, сделала робкий шаг вперед. Лишь для того, чтобы, больно ударившись позвонками, снова оказаться вжатой в стену. Разбойница остановилась в сантиметре/километре от нее. Руки остервенело сжимали твердые плечи. — Чепуха, — выдохом, — мы уже давно мертвы. А потом ее губы с силой впечатались в Карвен. И будто в подтверждение произнесенных слов, поцелуй не был обжигающим или даже теплым. Ничего кроме нескончаемого холода. Карвен даже подумала, что таким, наверное, должен быть поцелуй с призраком. Она не чувствовала ничего, кроме неприятной скручивающей боли в шейных позвонках, скользящих по твердой поверхности стены. Разбойница целовала ее так, будто ее губы — последнее живое, что здесь осталось. Не осталось, Вэрди, не осталось. Холодные пальцы легко опустились к шее девочки, и Карвен тихо выдохнула. Обхватив маленькими ручками лицо Вэрди, прижимая его к себе. Ближе. Сильнее. Кусая, сминая чужие губы. В надежде почувствовать немного тепла. Вэрди медленно пятится назад, уводя за собой Карвен до тех пор, пока бедра не касаются твердой поверхности рояля. Тонкие пальчики никак не справляются с мокрой байкой, так некстати липнущей к телу. Она тихо шипит, когда Карвен все-таки удается поднять края непослушной вещи, а ледяное дерево обжигает кожу поясницы. Губы Вэрди бродят где-то на шее, опускаясь ниже, к ключицам, больно прикусывая тонкую косточку. Байка летит куда-то к поломанной магазинной корзине одновременно с тем, как под ноги падает белая сорочка. И в эту секунду Карвен понимает: она чувствует. Легкие сжимаются, а воздух, кажется, становится твердым, дышать нереально тяжело, и она просто пытается поймать чужие выдохи, ведь осознание того, что их хватит на них двоих, почему-то заставляет стальную хватку ослабнуть. Она издает полустон/полувыдох, и Разбойница ловит его. Едва ощутимое, такое слабое, что, кажется, его и не было. Тепло. И это начисто сносит Вэрди крышу. Она сжимает запястья, неуверенно расстегивающие молнию на чужих джинсах, стискивает так, что Карвен шипит от боли и прикусывает тонкую кожу ее шеи. Слегка отталкивает девочку, но лишь для того, чтобы теперь она оказалась прижатой к старому инструменту. Худое тело покрывается мурашками, жадно хватает воздух, когда Разбойница приподнимает ее за бедра и подсаживает на рояль. Прохладное дыхание касается ее груди, полукружья ребер натягивают бледную полупрозрачную/полупризрачную кожу так сильно, что кажется, будто сейчас она разорвется к чертям. Вэрди обводит языком горошину соска, нежно проводит губами, а потом кусает, резко и сильно, так, что Карвен, неожиданно для себя, глухо вскрикивает, тут же закусывая губу. Ее волосы все еще влажные, а глаза в темноте кажутся стеклянными. Разбойница опускается ниже, к животу, чувствуя сопротивление: тонкие пальчики тянут ее за плечи. Сомневается. — Скай… — одними губами. Резкий рывок, и девочка хватает Карвен за волосы на затылке, оттягивая, задирая голову, кусая за подбородок. Не сегодня. Не сейчас. Рояль неустойчиво качается, грозясь рухнуть, тазовая косточка больно прижимается к бедру Вэрди, холодные пальцы цепляют чужие плечи, а дождь все не стихает.

***

Карвен подбирает свою сорочку, не утруждаясь накинуть ее на саднящие, искусанные плечи, идет к своему матрасу. Обнимает колени и смотрит на Вэрди: растрепанные волосы, несколько отметин на теле — куда меньше, чем у нее самой. Она натягивает мокрую, неприятно липнущую к телу байку и, не глядя на девочку, выходит из вагона. И на секунду ей кажется, что она слышит тихий, едва различимый судорожный вдох. У крыс хороший слух. Однако она тут же выкидывает это из головы. Карвен не плачет. Все же она оборачивается. Слова даются с трудом, если эти хрипы вообще можно назвать словами. — У нас никогда не было шанса. Дождь уже закончился.