Проебанное лето.

Москва покрывается испариной. Густой туман ложится на её плечи, воздух становится необычайно влажным, и кажется, что если заплачешь, то не сможешь различить собственные слезы и туман. «Проебанное лето». Пока я сидел на кухне 30 августа, эта мысль неустанно крутилась в голове. Да, достаточно всего произошло : взаимные диссы с Гнойным, поездка в Прагу. Но мне этого явно было не достаточно. Если бы был шанс отмотать все на 1 июня, я бы тут же согласился. Чего-то все же не было, не хватало, было упущено, и никак не отпускало чувство, будто это должно было изменить мою жизнь. Чай был достаточно крепкий, чтобы я не вырубался от монотонно бьющего по подоконнику дождя. Руки плотно сжимали чашку, греясь теплом ароматного напитка. Холодно не было, нет, но было зябко и неуютно, хотелось домашнего тепла, хотелось забраться под одеяло и уткнуться кому-то близкому в плечо. Потереться носом о колючую бороду… Так, Гена, это уже пидорство. Эх, Никита, Никита. Позвонить ему что ли? Или он занят? Я ведь давно с ним не общался, все лето прячась «по углам». Рука сама собой потянулась к телефону. Не знаю, было в Никите что-то притягивающее, и это пугало. No homo, я имею в виду черты характера или поведения, не разберешь, но что-то в нем было – и это что-то засело во мне – что настойчиво набирало холодными пальцами номер, давно выученный наизусть. -Привет, дикий лев, - радостно ответил голос на том конце. Иногда прозвища, даваемые людям, звучат для них приятней собственного имени. Или дело в человеке, что его произносит. -Вернулся уже? – я не сразу понял вопрос, и Никита, будто читающий мои мысли, добавил. – Из Праги. -А, да, давно уже, - я перевел взгляд с окна на пальцы, сжимающие кружку. Подсознательный поиск тепла. – Занят сегодня? Тяжелый вздох Альфы заставил меня вздрогнуть, а мысль о том, что у него есть планы или что эти планы/шлюхи/бухло для него важнее, чем я, почему-то кольнула. Черт, веду себя как баба. «Дикий лев», «дикий лев»; на деле – домашняя киса. Да, самокопание – такое же неотъемлемое осеннее заболевание, как простуда. -Да нет, вроде. А есть предложение? -Не то что бы. Просто хотел, чтобы ты заехал…Повидаться, что ли, - пальцы до боли стиснули кружку. -Да окей, сейчас подъеду. Захватить что-нибудь? -Сок. -Ладно, скоро буду. Рука чуть подрагивала, все еще держа телефон. Голос Никиты такой родной, что даже неясно, как три месяца я обходился без него. И от кого я бегал, от кого прятался? Мы ведь в конце концов все рано встретимся. Эх, Гена, Гена, до двадцати двух лет дорос, а все еще не можешь элементарных вещей понять: ты без Альфы не можешь. И почему-то очень хочется верить, что и ему без тебя нельзя. Сколько еще ты хотел выдавливать из себя по строчке в день, зная, что каждая встреча с Никитой дает тебе такой приток вдохновения, что кажется, можно альбом за ночь настрочить? Хоть себе-то не ври: некоторые люди нужны друг другу с такой силой, что даже Ньютон бы охуел. Стук в дверь прервал очередной приступ самокопания. Ровно один стук и не больше: значит, точно Никита. Почему-то именно такие мелочи откладываются под корку, как и то, что я могу не говорить Никите, какой сок нужно купить – он принесет мой любимый. -Привет, - его ясные голубые глаза, улыбка до ушей и низкий будто пьяный голос казались сейчас необычайно родными. Он вошел в квартиру, держа в одной руке двухлитровую упаковку, другой обнял меня за плечо. – Я рад, что ты позвонил. Дурацкая улыбка расползлась по моим губам: -Проходи на кухню. -С радостью, - Альфа скользнул рукой от плеча до тыльной стороны ладони, от чего у меня мурашки побежали – но ведь раньше такого не было – и, наскоро стянув обувь, прошел в такую по-осеннему грустную кухню, но застыл на пороге, с не присущей ему внимательностью в глазах оглядываюсь по сторонам, потом улыбнулся, опустив глаза. -Это скорая осень на тебя так влияет? -Наверное, - я все еще стоял в коридоре, у противоположной стены, и почему-то мои шаги вперед были чертовски неуверенными, и каждый отдавался глухим эхом в голове. Когда я дошел, Никита успел по-хозяйски устроиться на стуле у окна, где пять минут назад сидел я сам, и обхватить кружку, на которой пять минут назад лежали мои пальцы. -И правда грустно, - он посмотрел на меня. Чуть помедлив. – Раз давно приехал, так чего раньше не позвонил? – все еще не отводя глаз, спросил Никита. -Одному хотелось побыть,- я тяжело выдохнул, осознав, как по-бабски это прозвучало. -Или от меня устал, - я так и не понял, был ли это вопрос или утверждение. -Курскеев, блять, -я начал прежде, чем придумал, как закончить. Нужно было сказать, что это не так, что я не могу от него устать, но… -Я скучал, - он потер лицо ладонями,- плохо звучит, я знаю, но мне не хватало наших посиделок, - Никита улыбнулся как-то добрее обычного, и от этого неприятно кольнуло в груди, будто вся его честность и открытость делали меня все более виноватым с каждой минутой. «Атакуй меня, я выдержу все твои наступления», - говорила эта улыбка. Да только я ни за что не хотел причинять ему боль. -Никит,- смакуя каждую букву, - прости. Тут не будет ни пафоса, ни оваций, только его чистая, словно детская, улыбка и мое виноватое лицо; потом – стаканы с соком и бесконечный, почти упущенный, летний треп. Останешься? – спросил я, все еще смеясь от очередной шутки Никиты. «Останешься», где каждая буква – это «пожалуйста». -А были какие-то варианты? – все с такой же доброй улыбкой спросил Никита. 31 августа. Я просыпаюсь в объятьях Альфы, чувствуя кожей шеи сзади его бороду, которая приятно покалывает. 31 августа. Я просыпаюсь рядом с человеком, к которому безапелляционно привязан всеми существующими нитями судьбы. И черта-с два я скажу, что это лето проебано.