Чёрные всадники

Зал залит тьмой, аккорды вводят в транс. Только сцена огромным светлым шаром выделяется в искусственной ночи. Только один человек существует сейчас, в ритме его сердца и его струн бьются сотни сердец, только на него устремлены тысячи горящих глаз. Его губы приближаются к микрофону. - Время угрюмое, кончились праздники… За его спиной разверзается настоящая живая ночь. Она пульсирует и затягивает. - Мир и покой, мир и покой. Что-то светлое отделяется от каждого в зале и бледно-жёлтыми пятнами, пульсируя вместе со всем, улетает в ночь за спиной кудрявого человека с гитарой. - Ломятся в дверь. Это чёрные всадники… Четыре тени выскакивают из ночи и проносятся по стенам. Они приглядываются к замершим внизу фигурам, к светлым пятнам, уплывающим в черноту, переглядываются, но мужчина снова приближается к микрофону. - Это за мной. Это за мной! Тени замирают и вытягиваются, по-солдатски прямо и неподвижно. - Поздно. Не скрыться. Не стоит в смятении дуть на свечу. Выйду. Ни звуком не выдам волнения. Не закричу! Пульсирует музыка, пульсируют вспышки света, озаряющего сцену. В страхе перед живой пульсацией дёргаются и пытаются сбежать четыре чёрные тени. Голос, проникающий в глубины тел, приковывает их к месту. Всё вздрагивает от сладких ударов его голоса. Мягкие губы нежно задевают микрофон, аккорды плетью стегают души, голос, страстный, возбуждённый голос, хлещет и ласкает. - Пусть меня гонят сквозь город простуженный И через мост. Прямо туда, где метелью разбуженный Старый погост. Тени, потерявшие волю перед голосом, опускаются в зал, на пол, преклоняют головы и склоняют колени. - Буду бежать!.. Тени замирают ледяными картинками. - …Без оглядки, без отдыха. Только быстрей! Только быстрей! Сотканные из чёрного клубящегося тумана четыре силуэта напоминают четыре чёрные свечки, воткнутые в зал. - Слыша в аккордах морозного воздуха Топот коней, топот коней… Странный рокот приближается из ночи, ставшей белоснежной. Этот звук не может издавать ничто живое. И ничто мёртвое… Завораживающе-пугающий топот, не слышимый, но ощущаемый вибрацией в теле. И вот он нарастает до такой силы, что эту вибрацию уже невозможно терпеть без стона наслаждения. - Топот коней. Мужчина на сцене прижимается к гитаре. Из света за его спиной вырываются четыре чёрных жеребца, сотканных из непроницаемого мрака, их гривы и хвосты языками чёрного костра лижут воздух. Копыта бьют по пустоте. - В прошлом останутся домики-садики. Миф тишины, миф тишины. Бесшумно несутся кони по стенам, вколачивая озноб в тела и выбивая копытами мороз, снежинками падающий в зал. - Белые улицы, чёрные всадники. Зимние сны, зимние сны. Голос внезапно становится устало-снисходительным, Вадим отворачивается, кудрявые пряди скользят по микрофону в неуловимом прикосновении. Всадники поднимаются с колен, вскакивают на несущихся мимо них жеребцов и устремляются к сцене. Свет за спиной Самойлова взрывается слепяще-белой вспышкой. Когда глаза понемногу начинают видеть, чёрных всадников уже нет, лучащейся ночи – тоже, в зале снова тепло, самым обычным образом освещена сцена. Вадим бродит в стороне от микрофона, склонившись к гитаре и любовно перебирая струны. А с потолка падают искрящиеся белые ниточки…