Сказка сказывается

      Ааа аа аа… ааа аа аа… придет серенький волчок… и утащит во лесок…       А с ребенком оказалось все не так просто. Во-первых, ребенок, оказывается, писается. С большими-то просто – поднял лапу, пописал, а там уж дерево на воздухе высохнет. А тряпки в колыбели сами собой не сохнут. Тряпки-то у него в доме были. Волчок сначала развешивал их на просушку на пустых ветках, а потом из людского жилья, из сарая, стянул жестяной таз, серый с рыжим, и полоскал тряпки в нем, а то они чересчур сильно пахли.       Когда он перелинял в зиму, то сделал из сброшенной шерсти для ребенка одеялко, чтобы его накрывать. ааа аа аа… а когда еще перелиняет к весне, то собирался еще одеялко надставить, шерсть как раз будет хорошая, теплая. Одеялко тогда уже будет нужно побольше. Ребенок постепенно увеличивался в размерах.       А еще он не ел картошку. Волчок уже раньше, когда заглядывал в людские жилища, видел, как человеческие матери ловко кормят детей, как у них все удобно придумано. Волчок нашел зайчиху, и еще лосиху, в лесу было много всяких зверей, только волчков больше не было, и людей тоже.       Когда он уходил из дома, то клал ребенка в колыбель, и накрывал одеялкой.       Он заглядывал в людские жилища, и наблюдал, как люди делают еду для своих детей. Теперь он знал, где можно стянуть на огороде морковки, или капусты, иногда, если повезет, из незапертого человеческого дома с веранды можно было утащить четверть пачки плоской овсяной крупы, или кусочек масла, а однажды даже увидел на огороде такую штуку, плотную, беловатую и шишковатую, бугорчатую, не то цветы, не то грибы, а пахло оно как капуста.       А ночью они спали так: Волчок сворачивался на полу в кольцо, а ребенок спал в серединке. Так ребенку, наверное, было тепло, потому что так он не плакал. Ааа… аа… аа… придет серенький… Ребенок лучше засыпал под другую, вот под эту:       Уу Уу ууУу,       Уу уу ууУ;       уу уу ууУу,       уууу, ууу.       Уу Уу уУуу       У ууу, у уУ,       у у У, уу ууу,       уууу у Уу?       Буря завывала за стенками, яркий рыжий огонь покачивался из стороны в сторону, и Волчок сидел у огня и смотрел на него, качался на черной витой подножке от швейной машинки, пек на огне картошку и всякие овощи, что удавалось принести, их, оказывается, надо было мельчить, и качал колыбель. Ааа аа аа… ааа аа аа…       Иногда забегала ворона, болтала, но редко, теперь, зимой, они все подались к людскому жилью, где всегда можно было найти, чем разжиться.       Теперь, зимой, уже не было такого теплого коричневатого цвета, как летом там, где живет поэт. Тучи повыше веток деревьев были серые и пухастые. Придет серенький волчок… Старушка шла по тропинке, и от ее ног в серебристом насте делались овальные дырки, более темные в глубине. И Волчок шел за ней, нюхая. Старушка была в сером платке и в пальто со старым каракулем на воротнике, и с тряпочной сумкой. Волчок ее знал, она часто шла через лес. И, проходя мимо этого куста, всегда напевала себе под нос: «И ухватит за бочок… и утащит во лесок». Волчок как-то из любопытства пошел за старушкой. Там, где кончается лес, было такое место, где из земли торчат каменные и железные штуки, люди туда ходили, но это было не людское жилище. Старушка всегда ходила в одно и то же место. Там стояла большая черная железная штука, а на ней, на железной палочке, маленькая красная штука, составленная из пяти торчащих в разные стороны треугольников. И еще на черной были буквы и цифры. Буквы Волчок прочитать не мог, а человеческие цифры он знал. Там с одного бока было один, девять, один, четыре и один, девять, четыре, один, а с другого бока опять один, девять, четыре, один и один, девять, четыре, один.       У старушки из сумки пахло очень вкусно, печеным, и чем-то, что растет в людских жилищах в саду, и еще чем-то незнакомым и сладким. Волчок шел за старушкой и нюхал вкусный запах из сумки. И потом начал идти и ставить свои круглые лапы в большие овальные дырки.       Придет серенький волчок… аааа а аа… под ракитовый кусток…       Старушка перестала идти и оставлять дырки. Она повернулась и посмотрела на Волчка. И Волчок тоже перестал идти. И пошевелил носом, нюхая вкусно пахнувшую сумку. Старушка еще раз посмотрела на Волчка и потом на сумку. Волчок посмотрел на сумку, потом посмотрел на старушку, и два раза кивнул. И тут старушка заулыбалась и сказала:       - Значит, серенький волчок?       Она открыла черную с густыми голубыми незабудками тряпочную сумку и вынула оттуда плоский сверток, завернутый в белую материю, белую-белую, прямо как чистый лист бумаги, и положила его на снег.       Волчок домой бежал так быстро, что оно даже не успело остыть.       Он вынул ребенка из колыбели и посадил его на пол рядом с рыжим огнем, сел около огня и развернул теплый сверток. Там лежал желтый яблочный пирог. А яблоки внутри были белые и еще посыпанные сверху чем-то тепло-коричневым, смешанным со спекшимся сахаром.       Ребенок увидел яблочный пирог и сказал:       - У!       Волчок оторвал ему кусочек и засунул в рот, и ребенок слопал его прямо удивительно ловко.       Аа аа ааа… и утащит во лесок… а там волки воют, детям спать не дают…       От ярко-рыжего огня было тепло, на белой ткани от пирога остались светло-желтые крошки. Волчок улегся спать около огня, свернулся и нос положил на лапы. Ребенок устроился в середине. И вдруг типнул Волчка за бок. Так чувствительно, что определенно зубом!