Каменные драконы

После оглушающего шума турнира лесная дорога, изредка выбегающая на обширные нехоженные поляны, выглядела безлюдной. Прошел дождь: нахлынув вдруг, с чистого неба упали потоки ливня, а потом так же неожиданно настала тишина, и лишь капли дрожали на листьях. Паутина висела по кустам. Глаз видел сразу массу невыразимо прекрасных маленьких картин и перебирал их детали, впивался в краски, смаковал и не торопился отпускать, лишь перепрыгивал на следующий объект. В голове звенела пустота. Конь ступал нерешительно, словно боялся провалиться в одну из луж. Фыркал и сторонился этих небесных окон. Она и сама боялась окунуться в такую лужу, засмотреться до смерти и утонуть в глубине. Хотя куда уж глубже. — Коня придется оставить здесь, — негромко, но уверенно произнес кто-то. Голос говорил, что делать, и ему хотелось следовать. Такой уверенный и мужской. Не грубый, но низкий бас. Словно база всего, что бывает в жизни, как ладонь отца на макушке. Она молча покинула седло, чьи-то руки приняли ее тело, другие забрали повод. Теперь идти. Это ноги, они должны ступать по очереди. Правая, затем левая. Затем снова правая. Это просто. Как танец. Ты же любила танцы? Любила… любила… любила… — Санса. Меня так зовут? Имя звенело оборванной струной. Выдергивало из вялого забытья, в котором покоилось тело. Она приоткрыла рот, вдохнула воздух, но так и не произнесла ни слова. Забыла. — Дай руку, — снова тот голос. Голос-опора. Ладонь-поводырь. Она движется, какой-то шум вокруг. В паре дюймов от лица проплывает огромный вывороченный ствол. С его корней, как с волчьих клыков свешиваются длинные зеленые нити мха. Они колышутся, когда девушка подходит, словно черное чудовище дышит. Она вдруг вскидывает руки и оседает на колени, падая в его пасть. Сворачивается клубком, затихает. Ее трясет от чего-то, и так мокро на щеках. Внутри пасть маленькая, как саркофаг в крипте. Как здесь лежится? Как спят короли прошлого в замшелых коронах, и кто тревожит их покой? Может ли она? Конечно, может. Это все нереально. Все сон. Надо только проснуться, и она снова окажется маленькой девочкой, и отец снова подбросит ее к небу огромными ладонями. У отца серые глаза, он тихий, но когда девочка хохочет, один уголок его рта задирается. Такова его улыбка. — Санса. Новый звук. Словно шум ветра в кронах. А может, уже листопад? И что-то больно тычется рядом со ртом. Надо открыть глаза, думает девушка. Я Санса, а Санса — я. И я открою глаза. Это рыжий лютоволк. Он лижет ее нос и щеки, и морда его блестит от воды. Он, наверное, купался, думает Санса. Искрами одета шкура волчицы, словно сама она — маленький костер. — Пламень, — выговаривает девушка, пугаясь звука своего голоса. — Санса, ты замерзнешь, — доносится снаружи. Кажется, ржут кони и говорят какие-то люди. Она привстает на локте и больно ударяется о корень. Слезы брызжут из глаз как маленькие роднички. Она давится ими, обнимая лютоволка за шею. Ноги немеют, им почему-то холодно. Пламень тащит ее из-под выворотня, и скоро она снаружи. Свет уже не так ярок. Облака сереют. Люди смотрят на нее странно. Сестра такая смешная, когда грустит. Надо ее научить не грустить. Грустить нельзя. — Молодец, — говорит ее спутник. Он высокий. Нет, он пониже. Пониже кого? Не знаю, такие странные мысли. Глаза у него синие, как у Лианны. Ее отец, наверное. Кто такая Лианна? Хранительница Севера… А я тогда кто? — Санса, пойдем. Значит, это была его рука. Крепкая. На такую легко опираться. Но мне не надо опираться, ведь я хозяйка Севера. Хранительница. Я храню все. Тайны, клады, себя. Никому себя не отдам. Спускается ночь как-то вдруг. Она сидит у костра. В руках чашка теплого бульона. Вкусно. Санса вылавливает косточку и отдает Пламени. Добыча с хрустом исчезает в пасти. Лютоволчица благодарно трется о ее колено и убегает. — Ночью все волки на дежурстве, — голос Джендри течет, как ровная река. Ни перекатов, ни заторов, ни бобровых плотин. Медленное тягучее русло, неумолчный поток. Он верен. Это большое слово, оно может вместить все. — Я уеду утром, — говорит она куда-то в костер. Ночью она ничего не видит. День, чтобы смотреть, ночь, чтобы слушать. — Ты уедешь, когда почувствуешь себя лучше, — Джендри заботлив. Джендри правдив. — Твои люди дождутся у Близнецов. Наши сопроводят в Долину. Ты уверена, что тебе туда надо? В голову с болью и страхом приходят видения. Брошь с пересмешником в раскрытой ладони. Навсегда. Такая же брошь на плаще человека. Ты так похожа на мать. — Да, — отвечает она уверенно. Она должна сойти с ума от разговора, который сейчас произойдет, но она говорит. Он слушает. У костра только двое. Мальчик ушел спать, покорный воле отца. Маленький. Джон, Джон, Джон. Не похожий ни на отца, ни на мать. Правильное имя. — Ты должна остановиться, Санса, — говорит Джендри. Он умеет слушать и даже слышать, но он больше не может. — Утром расскажи Арье. Она поможет тебе скорее. А сейчас тебе надо спать. Ивовые прутья, серебристый мех, огромная луна в ветвях ясеня. Песня волков. Она засыпает. Она мечтает уже не просыпаться. В ней бродит как молодое вино одно лишь имя, которое она не должна называть. Она должна помнить и должна забыть. Идут дни. Она шьет. Маленький Джон играет с ней и рассказывает сказки. Старковские глаза следят за ней. Мальчик почти влюблен в тетку. Она мучительно хочет такого же малыша, но своего. В Убежище многолюдно, и никто не сторонится ее. Все говорят, все делятся. Протягивают руки, кормят и поят. Она чувствует, как прорастает в это место. И долгий разговор с сестрой. Арья крушит мебель, Арья кричит. А потом умоляет. А потом становится чертовски серьезной, вдруг неожиданно уколом в сердце напоминая ей отца. Сталь в ее глазах сравнима с кинжальной. — Ты должна справиться, — говорит она сурово. Санса обнимает ее как может бережно. Арья же хрустит ее несчастными ребрами как мясник. — Люблю тебя, — выдыхает она во встрепанные волосы, полные листьев. — Ты моя сестра. — И я тебя, — отвечает ее беспечная Арья. Хозяйка Убежища. Убийца и Мать. — Прости меня, — шепчет она, когда падает полог ветвей. — Прости за мужа и дочь. Я сделала как должно. Я правда не могла иначе. — Теперь не важно, — Арья машет рукой, как мельница. — Джеда никто больше не тронет. Никогда. Держись, сестричка. Ты сильная. Волки и люди следуют за ней до Лунных врат. И с каждым шагом она становится крепче. Сталью звенят ее вены, в поступи поет свинец. Осанка пряма, руки мягки, плащ шелковист. Как и должно Хранительнице Севера, она вступает в замок гордо, провожаемая рыцарями, вызывает восхищение, комплименты, попытки ухаживать. И одним и те же отрепетированным наклоном головы, едва движущейся на длинной шее, кивает, улыбается, чуть дрогнув углами губ. Красота мое оружие. Красота моя броня. Вежливость доспехи леди. Лорд Орлиного Гнезда встречает ее за ужином. Он рад, в его глазах пляшут искры. Леди холодна как лед. Мое сердце осталось там, в Речных Землях. Вы видите лишь осколки. Один в улыбке, один во взгляде. И самый острый глубже и больше. — Вы прибыли надолго, леди Санса? — их разделяет стол, он близок до одури, однако ее не трясет. Она чувствует себя скульптурой из снега и льда, что делают на праздниках в ее северном краю. Вздумай Бейлиш раздеть ее прямо здесь и овладеть на этом столе при слугах, она не изменит выражения лица. — Утром вы сможете видеть меня за завтраком, — отвечает Хранительница Севера и с элегантной утонченностью протягивает ему руку. Ювелирно вытягивает по одному пальчику, ждет касания губ, держит взгляд. Я здесь главная, понимает девушка, видя волнение мужчины. Он едва себя контролирует, так неровно дышит. Я твое слабое место. Я и только я. — Так скоро? — выдыхает он, сбив дыхание. Ах, как некрасиво. Леди кривит губы ровно настолько, чтобы Бейлиш, немедленно извинившись, вернулся к этикету: — Разве вы не хотите осмотреть ваши будущие владения подробнее? Вы столько лет не были в Долине… — Не торопите события, Хранитель. У вас есть мое слово, а оно крепко как камень. Зима близко, — со значением завершила тираду леди. Бейлиш вздрогнул на последних словах, но продолжил: — Да, я… осчастливлен вашим согласием. После стольких лет вы наконец станете моей женой. И снова этот взгляд, который может влезть под кожу, впустить в ее жилы медленный яд и расплавить. Но она изо льда, и он не заденет снежную королеву. — Да, лорд-хранитель, — чуть больше льда, чуть меньше вьюги. — Я решила, когда и как это произойдет. Богороща Винтерфелла через два лунных месяца. Вы прибудете со свитой. Хранители и Королева должны присутствовать, мы составим документ, к которому приложим руки вместе, и он будет отправлен всем им. — Вы желаете созвать и своих вассалов? — Достаточно по одному свидетелю от каждой семьи. На Севере не то время, чтобы разъезжать по турнирам да свадьбам, — жестко отрезал женщина. — Да, моя леди, — она снова протягивает руку для поцелуя. Мужчина жадно припадает к ее пальцам, а она чувствует только могильный холод. Ей не важны его касания. И сам он. Она сдержит слово, она закон и Север. Они проходят в его кабинет. Густой мирийский ковер гасит шаги. Пламень оставлена за дверью с наказом сторожить. Леди Старк пишет письмо не снимая перчаток, поверх которых два симметричных перстня на правой и левой руках, белый и черный. Босые ноги лорда-протектора утопают в густом ворсе, он почти урчит от удовольствия. Леди ступает в сапогах, пачкая ценный предмет роскоши. Она знает, как он любит чертов ковер, и хочет сделать маленькую подлость. Бейлиш вырывает у нее поцелуй, пока руки запечатывают письмо. Руки заняты свитком, в то время как губы свободны. Он неистов, его глаза прикрыты, его знобит. Он сминает ее, руки женщины соскальзывают вместе с письмом под стол, пока она почти не падает на ковер. Позволяет ему совсем немного, прежде чем встать во весь рост в порыве, бросить свиток на стол и гневно сказать: — Два месяца, лорд Бейлиш! Она выходит за дверь, волк следует в отведенную ей комнату. Она срывает перчатки и судорожно начинает мыть руки нервными движениями. Ее ледяная броня начинает давать трещины.