Впервые за эти кошмарные месяцы боли и отчаяния он оставил меня одну. Не знаю, объясняется ли это тем, что он начал мне доверять после раскрытия дела о Джеке Потрошителе, или же тем, что он понял, как я хочу хоть пару минут провести в одиночестве. Сейчас я не хочу об этом рассуждать — слишком долго у меня не было возможности выговориться, но вот она появилась. Я. Тихий и дышащий уверенностью кабинет Фантомхайвов. Бумага и ручка. Не хочу больше терять ни секунды. Вы же не против того, чтобы я вылила на вас всю зловонную массу моих эмоций и воспоминаний?
Тому, кто это найдет
Пожалуйста. Прошу. Умоляю! Кто бы ты ни был, прочти. Впитай в себя каждое слово, каждое предложение, ибо я больше не могу молчать. Как бы я хотела кричать обо всем этом, как бы хотела, чтобы меня поняли, пожалели… полюбили. Но единственное, что я могу себе позволить — это лишь жалкая исповедь неизвестному читателю. И пусть. Многого мне уже не нужно — осталась всего пара дней до конца этой кровавой игры, которую затеял граф. Но не спешите делать выводы уже сейчас. История будет достаточно длинной. Я запомнила каждый день, каждую минуту, каждое чувство и каждый вкус, чтобы передать их кому угодно. В лицо ни одному знакомому я этого сказать не смогу, поэтому бумага станет проводом между нашими сердцами. Все началось с конца. С конца жизни моей покровительницы, воспитательницы и просто хорошей женщины. Но ее смерть была лишь началом всех моих мучений, однако для начала я расскажу о ныне прошлой своей жизни. Я родилась нежеланным ребенком. Хотя разве у шлюх бывают желанные дети? Простите мне мои иронию и риторические вопросы, но ныне именно из них состоит моя жизнь. Моя мать была работницей борделя, который стал для меня родным домом. Вскоре после моего рождения она скончалась, но я никогда о ней не тосковала после слухов, что ходили среди здешних ночных бабочек. Самый страшный кошмар здешних обывательниц — беременность. Но мое созревание в утробе матери было настолько медленным и слабым, что о нем никто и не подозревал, пока не прошел срок разрешения на аборт. Меня пытались выбить, вытолкнуть из родной утробы. Но похоже, что плохо пытались, или же я, еще будучи зародышем, безумно полюбила жизнь, толком не вкусив ее. Что же тут попишешь? Такова сущность всего живого. Смерть — это так скучно. Хотя для некоторых она как панацея от любых болезней. Для кого своя, а для кого чужая. Но не буду уходить далеко в философские мысли, их время еще не пришло. Моя биологическая мать скончалась в течении следующего дня после моего рождения. Кого ни спросите в «Пурпуре», каждый ответит, что самое отвратительное, что тот видел, было мое появление на свет. Не буду пересказывать, что нынешние старухи говорили о том дне, но одна фраза навсегда засела в уголке моей памяти: «Это не было похоже на рождение ребенка. Это было появлением чудовища». Все, словно попугаи, повторяли эти ужасные слова. Будто я высасывала душу матери при выходе из нее, твердили они раз за разом. Маленькая и телом и разумом тогда я еще не понимала, как сильно они меня ненавидели и желали смерти. Просто бездумно носиться по борделю, рыться в грязном белье, помогать в грязной работе — мое беспечное и счастливое детство. Уже тогда я знала, кем буду, когда вырасту. Проститутка! Как высоко и гордо это звучало у меня в голове. До того дня… Светлые дырки в стенах во время бега напоминали пену волн, а из-за многочисленных царапин казалось, будто красные струи воды обволакивают всю меня. Облезлые алые стены узкого коридора, по которому я бежала, напоминали кровяной водоворот. А когда я рассказала об этом женщинам, они засмеялись: — Месячные! — с диким смехом кричали казавшиеся мне тогда небесно красивыми дамы. — Вы слышали? Кровяной водоворот! А это чудовище знает толк, как из обыденного сделать ужасающее, — одаривали они меня пропитанным желчью взглядом. Я радовалась тому, что смогла развеселить этих величественных дам. Была настолько рада, что побежала по скрипящему занозистому деревянному полу к своей опекунше, а вместе с тем и хозяйке этого места Мэри Купер. Но в тот день я до нее не добежала. — Черт! — вырвалось из одной приоткрытой двери, и мое детское любопытство сделало свое дело. Я тихо подкралась и уставилась в тонкую щель между еле держащейся в петлях дверью и стеной. Первое, что я смогла увидеть, было тело одной из здешних "работниц". — Блять! У меня же скоро встреча! Не мог часом позже вывалиться?! - грубым, почти мужским голосом рявкнула она. Я не понимала, кому она это говорит, и не могла увидеть, поэтому решила еще приоткрыть дверь. Но будут прокляты ветхие петли. Дверь с грохотом упала в комнату женщины. Я испугалась до той степени, что сердце замерло на секунду, а потом с трудом и огромной силой начало толкать кровь, что я чувствовала, как пульсируют мои губы. А руки и ноги наоборот поледенели. Ступор. — А, чудовище, это всего лишь ты, — сказала она, повернувшись ко мне. — Смотри, он в точности как и ты! — и она, захлебываясь смехом, бросила мне под ноги окровавленного, недоношенного младенца. Голова больше тела, руки и ноги не развиты, закрытые глаза ужасно огромны. Теплое, но бездыханное тельце маленького человека лежало у моих ног. — Как же хорошо, что он сам покинул этот мир, а то пришлось бы еще врачам переплачивать, — с отвращением в голосе говорила она. — А ты, отродье, — она посмотрела на меня, — уберешься здесь, пока я смою кровь. — И с этими словами она раздавила каблуком маленькую голову человечка. Брызги крови выстрелили мне в тело и лицо, а дама вышла из своих покоев в приподнятом настроении. Насколько помню, тогда мне было лет пять. До этого момента я мечтала о своих первых месячных, ждала их с нетерпением. Ведь это означало бы начало моей карьеры и светлого будущего. Теперь же я готова была сшить ноги воедино, чтобы никогда из меня не вытекла и капля крови и чтобы никогда во мне не оказалось мужского семени. Я была так напугана, что, когда пришло время, я без лишних мыслей рванула к своей опекунше. Мэри была душевным человеком, но самым важным для нее было содержание борделя. Потому она вполне спокойно и рассудительно объяснила, что тунеядцев не потерпит, и дала неделю на раздумия. Вышла я из ее покоев с застывшими в глазах слезами. Легкие не хотели качать воздух, а сердце то и дело пропускало удары. А в голове то и дело мелькали мысли о побеге. Однако через несколько часов в тот же день Мэри пришла ко мне с предложением, отказаться от которого я просто не могла... "Накоплю деньги и освобожусь от этого рабства", - этой фразой я гипнотизировала себя каждую ночь вот уже не первый год... Тусклые теплые лучи солнца скользнули по щеке. А свежий весенний ветер врывался в комнату через приоткрытое окно. Сладко-терпкий аромат разбавлялся влажным воздухом. Дышалось легко. Наступает мое любимое время дня… Время, когда еще можно пару минут понежиться в жесткой кровати. На матрасе набитом соломой и на липкой от спермы моих клиентов простыни. Я наслаждалась этим. Каким бы все это отвратительным не казалось, в моей жизни это было самым прекрасным. Но пора вставать, работу еще никто не отменял. Самые заядлые извращенцы приходят именно с рассветом, когда уже все остальные клиенты расходятся, чтобы их никто не заметил. И приходят ведь не обыкновенные пьяницы, а самые настоящие сливки общества. Хотя в этом нет ничего феноменального. Давно всем известен факт: чем больше человеку дано, тем больше он требует. А те, кто приходит в это время, требуют несоизмеримо много. Большинству из них даже не столько важны сексуальные навыки здешних фей любви, сколько возможность поиграться с нами, как с настоящими рабынями. Заставлять нас умолять о пощаде, кричать и плакать от боли… Хм, не нас, а меня. Уже давно в бордель приходили богатые графы и графини, которым уже наскучил секс с девушками, парнями, собаками, детьми... Они хотели большего: всепоглощающей ярости и человека, на которого ее можно будет вылить. Хозяйка давно положила глаз на эту идею, но из старших никто не соглашался. Раздвинуть ноги и получать удовольствие готова каждая, а вот встать на колени и смиренно принимать удары - никто. Мэри составила договор, по которому никто из моих клиентов не будет пользоваться режущими предметами и не посягнет на мою девственность. Как жаль, что только потом я поняла, что этот договор не распространяется на защиту анальной и оральной девственностей. А посетители находили это очень даже пикантным условием. Все всех устраивало. За достаточно большую доплату я позволяла извращенцам бить и кусать меня до крови. Так и тянулась моя жизнь в кроватях, пропитанных моими потом и кровью, со страшными, жестокими людьми. День ото дня, год от года на моем теле распространялись шрамы. Я была единственной, кто согласился на такое добровольно. И все же это было не страшно, ведь каждый, кто приходил ко мне облегчить душу и выпустить пар, подписывал договор, по которому был обязан сдерживаться и не убивать меня. Даже в порывах страсти. Иначе каждый бездомный Лондона, не говоря уже о высшем свете, узнают чем увлекается клиент за спинами своих знакомых. И договор работал. Каждый больше всего боялся за свою репутацию. Признаюсь, таких почестей была удостоена только я. Да и только потому, что сама согласилась на роль козла отпущения для богатеньких мужчин (а иногда и женщин). Раздвинуть ноги ради еды готов каждый второй бездомный, а подставить свое тело, например, под удары палок — никто. Вполне разумно… Если бы это хоть как-то помогало им не помирать, как свиньям на скотобойне. Накинув на уродливое тело льняной халат, прошла к лестнице, ведущей в общую комнату, совмещенную с кухней. Как и всегда отвела взгляд от большого зеркала у стены — единственной роскоши в этой комнате. Спускаться по лестнице было больно. Вчерашний клиент, распалившись, скользнул лезвием по пятке. Да и вообще все свое внимание он уделял лишь моим ногам, отчего они стали еще более мерзкими. Надо хотя бы сполоснуть с себя грязь и кровь, чтобы все не загноилось. Но это позже… На первом этаже было на удивление тихо. Из больших немытых окон лениво разливался тусклый свет, освещая силуэты самых разных девушек, женщин и девочек. Где же привычные драки за завтрак? В большой полукруглой комнате, усыпленной пурпурными подушками, все замерло. Даже не было сквозняка, чтобы хоть немного разбавить этот спертый запах грязных девиц и терпкий аромат их вечно мокрых щелей. Все сидели и не смели двинуться. Казалось, что им даже дышать сложно. А про лица лучше ничего не говорить. Не на всех похоронах встретишь такое. Но я все же решила подать голос. — Что-то случилось? — не отличаясь оригинальностью, фраза разрубила звенящую тишину и разбилась о бордовые стены нашего «водопоя». Лица стали еще серее. Но одна из моих подруг по несчастью все же решилась объяснить мне причину всеобщей грусти. — Х-хозяйку… Убили! — срывающимся голосом пискнула Ютиш и закрыла лицо руками, из-под которых вырывался больше не сдерживаемый скулёж. Вслед за ней зарыдали и остальные, и комната наполнилась свистящим воем. Все, будто собачки, от которых забрали хозяина. И я их понимала. Без хозяйки, не имеющей ни родственников, ни наследников, бордель приберут к рукам либо государственные воры, либо мафия. Ни в том, ни в другом случае нас жалеть никто не будет. В голове одна за другой проносились мысли. Уйти в свободное плавание? Денег с излишком хватит. И все наладится. Можно даже открыть собственный ларек с выпечкой… Но язык мой — враг мне же. — Кто-нибудь вызвал полицию? Было сказано тихо, но этого хватило, чтобы все разом притихли. Эти пираньи за последний кусок булки дерутся, как за жизнь. Не удивительно, что любая ниточка к свету для них, как корабль в пустом океане. В данном случае любое слово. — Нет, — дрожащим голосом сказала Элиз. — И правильно. Наш бордель числится как еще одна гостиница плохого качества. Поэтому… — и только тогда до меня дошло, что я упускаю самое главное. — Стоп. А где она умерла? И кто ее обнаружил? — Да Юлиш и обнаружила, — тихо отозвалась Элиз. — Я сегодня была ответственной за еду и как обычно пошла относить ей в комнату завтрак, а там… — на ее глаза вновь налились слезы. Не говоря больше слов, я взбежала по лестнице и в конце узкого бедного коридора распахнула дверь в комнату. Не было еще никакого запаха, но почему-то сразу чувствовалось, что в комнате мертвец. На ватных ногах я медленно прошла к кровати хозяйки. Глаза и рот полуоткрыты. В носу и ушах уже запеклась кровь. С губ соскальзывают последние пенные капли. — Все еще теплая… — сказала себе под нос, прижимая ее руку к лицу. К полудню я привела знакомого врача, чтобы тот зафиксировал смерть. Он же нам потом и помог с нотариусом. Но все казалось бесполезным, пока в маленькой комнате, увешанной женскими платьями, со шкафа не упал на пол несчастный клочок бумаги. Помню, наша Мэри часто писала стихи и особо не удавшиеся закидывала именно на этот шкаф. Пока мужчина в старом костюме исследовал кровать в бесполезных поисках завещания. Я уже хотела выкинуть тусклый комочек, но по какому-то сердечному порыву раскрыла его. Сердце пропустило удар и забилось с новой силой, все набирая ритм, когда я вместо привычного ровного столба из слов увидела сплошной текст. — Господин Чарльз, — обратилась я к нотариусу. — А можно ли это считать завещанием? — и трясущимися руками протянула мятую бумагу. — Если это действительно написано мисс Мэри Брук, то считайте, что судьба дарит вам путевку в жизнь, — поправив очки и окинув меня сострадательным взглядом, сказал усатый мужчина. Мне даже стало стыдно за то, что не надела более закрытое платье и были видны мои порезы на руках. Но сейчас все это нисколько не важно. По сложившимся обстоятельствам я отсюда все равно никогда уже больше не выйду… — Но сначала нужно доказать, что это ее почерк. Есть еще ее письма? Я лишь кивнула в ответ и полезла в тумбочку, где аккуратно лежали лучшие ее сочинения. Взяла один лист и протянула его мужчине. — Поздравляю. Остались только формальности. К вечеру я постараюсь закончить, — сдержанно сообщил мне нотариус. Годы выслушивания ревущих родственников усопших, наверное, лишают излишков эмоциональности. — Хорошо. И он удалился. Следующие часы я провела в беседах со своими соседками, коих здесь насчитывалось немногим больше десятка. Приходилось объяснять, что Мэри знала о своей скорой кончине и даже догадывалась, кто именно хочет ее смерти, что она выбрала именно меня, и что им не придется искать другого прибежища. Я смогла объяснить все, кроме того, почему почему хозяйка выбрала именно меня. Даже в ее письме не было никаких объяснений. Да и она никому никогда их не давала. И даже если ее спрашивали почему, в ответ им доставалось сухое молчание. Такова была Мэри. Говорящая обрывками фраз, вся ушедшая в себя, но от этого не забывшая о своих подопечных… Почему-то только сейчас по моей щеке скатилась скупая слеза, но я ее скорее смахнула. Теперь я опора для моих девочек. Как и обещал Чарльз, к вечеру все документы были готовы. Но принес он их не один. Прямо за ним, тенью прошел Фолиан — врач, зафиксировавший смерть. — Тот яд, которым отравили вашу хозяйку, был обнаружен мною и в еде, принесенной одной из девушек… — во время разговора Эндриксон был таким мрачным, будто обвиняет в убийстве своего родственника. — Но Мэри умерла до того, как ей принесли завтрак, — неожиданно громко сказала я, будто пытаясь защитить единственную хорошую подругу в этой жизни — Юлиш. — Яд был и в стакане с водой, — поправил меня Фолиан. — Он всегда стоит у хозяйки ночью. Юлиш здесь не причем. Я найду убийцу. Спасибо вам за вашу неоценимую помощь. Я в долгу не останусь. А сейчас, пожалуйста, покиньте этот дом… — Они молча развернулись и ушли. Уже ближе к полуночи все успокоились и уснули. Я так и сидела на кровати хозяйки, читая ее старые стихи. Хотя можно ли назвать бег глазами по выборочным строчкам? Я и сама не заметила, как начало постепенно отключаться сознание, и моя голова камнем упала на покрывало из листов. На утро в голове ужасно звенело. Но сквозь шум мыслей о прошлом дне, до моего сознания долетела короткая, но внушающая страх своей лживостью, фраза: «С добрым утром, господин». И мое дыхание замерло. И застыл теплый воздух под мягким одеялом. И голова раскалывалась на пуховой подушке. "Господин?" — эхом отдалось в черепушке. Все еще звенело в ушах. Думать было и больно и страшно. Невыносимо. В ноздри ударил сладкий запах цветов. В комнате непривычно пахло чистотой. Но открыть глаза я все еще не могла. Их будто прожигало огнем. Однако резкий свист одеяла в воздухе не оставил мне выбора, и я распахнула их. Сначала я не увидела ничего, кроме ярких красных и белых пятен. Позже зрение начало проясняться, и перед глазами появился черный силуэт человека. Мысли мои, подобно резиновому мячу, метались от одних догадок к другим. А вместе с ними и мое тело искало выхода из комнаты, но вместо этого лишь наносило себе больше увечий, ударяясь о стены. Где-то на пороге сознания начала появляться паника. И без того размытые силуэты расплывались перед глазами, будто я на сумасшедшей карусели. Становилось все сложнее дышать. — Господин, я с вами, — с этими успокаивающими кого-то словами незнакомые руки подняли меня над полом. Но я понимала, что никто в здравом уме не назовет меня госпожой, тем более господином. Разбросанные по уголкам сознания мысли слились в одну вполне разумную: мафия. За мной. Из-за борделя. Убьют. Похоже, что они уже чем-то залили мне глаза. И с новой силой меня начала охватывать паника. Я стала вырываться из рук бандита, попутно царапая его глаза, пыталась укусить его в шею. Не попаду в нужную артерию, так хотя бы сделаю максимально больно. Выплевывая кусок теплой плоти, я поняла, что мои попытки тщетны. Тому, кто меня держал, по-видимому, было нисколько не больно. "Нечеловек", — пронеслась в голове мысль, и в это же мгновение меня окутала непередаваемая боль. Все мое тело будто начали растягивать в разные стороны. Я чувствовала, как кости выходили из суставов и снова вставали обратно. От невыносимых мучений я схватилась за голову и почувствовала, как все волосы начинают выпадать. Все тело будто поместили в кипяток. Кожа лопалась и шипела, словно ее обливают кислотой. Глаза будто выковыривали из орбит ложкой, а из мозга делали пюре. Ногти выпадали и росли снова. Все кости ходили ходуном. Позвоночник выгибался настолько, что было слышно, как разрываются сухожилия. На новой чистой коже все старые раны будто снова в раз разошлись на теле, пачкая и пол и ночную рубашку кровью. И снова заживали за мгновения, возвращая старые шрамы на свои места. Мгновения боли тянулись как целая жизнь. Я думала, что потеряю себя в этой нескончаемой пытке. Но когда все утихло, открыв глаза, я обнаружила себя не в родном борделе, а на полу чужой роскошной спальни. Похоже незнакомец все-таки выпустил меня из рук. Глаза носились по всей комнате, пока не остановились на мужчине в черном. Он держался одной рукой за голову и нездорово смеялся, а на его лице все ярче читалась ярость. —Думаете, с помощью таких дешевых трюков вам удастся сбежать от меня? Думаете, так вы разгадаете загадку быстрее? — сквозь злобный оскал процеживал он каждое слово. — Вы хотите и отомстить, и спастись, и обеспечить жизнь этой букашке. Но вместо этого вы лишь обрушите на себя мой гнев... И ваша пешка разобьется в пыль прямо сейчас. С этими словами он посмотрел на меня. И достаточно было лишь взгляда, чтобы понять: не спастись. Меня будто пригвоздили к месту и хватило бы любого действия, чтобы я умерла от страха. И сердце остановилось... — Кэ-эт! Кэ-эт! — слышалось откуда-то издалека. От страха, кажется, я потеряла разум и хриплым, готовым сорваться, нервным голосом воскликнула: "Я здесь!" И мгновенно перевела взгляд на мужчину: убьет прямо сейчас или я заработала отсрочку? Но он будто окаменел на секунду, и нельзя было сказать, что творилось у него внутри. И я даже не успела вскрикнуть, когда он молниеносно поднял меня с пола и кинул на кровать, завернув в одеяло. — Молчи, или убью, — стальным голосом сказал незнакомец и продолжил наводить в комнате относительный порядок после моего буйства, попутно убирая опавшие волосы и разорванную кожу. Он окончил уборку буквально за несколько секунд, двигаясь с невероятной скоростью, несвойственной человеку. — Кэт! — в комнату влетела яркая во всех смыслах женщина, принеся с собой непередаваемо страстную атмосферу. Начиная томным ароматом духов и заканчивая красной помадой на губах. — Куда ты вчера пропала после ужина? Я ведь хотела попросить тебя об одной услуге, — последние слова она говорила уже заметно тише. Видимо, заметила мой измученный и недоумевающий вид. — Мадам, пожалуйста, зайдите к молодой госпоже позже. Со вчерашнего вечера у нее держится высокая температура. Ей нужен отдых, — уверенно говорил Себастьян, пока мы с тетушкой бегали глазами друг по другу. — Кэт... Извините, я зайду позже, — и она тихо скрылась за дверью. — Почему я знаю ее и тебя? И все, что не должна знать? — тихо спросила я, пытаясь расслабить тугую струну нервов и страхов. Слишком много вопросов и информации бились в моей голове. Дворецкий тихонько присел на кровать рядом со мной. Нужно успокоиться... — Этот граф. Этот маленький граф... — дворецкий спрятал лицо в ладони. Локти с силой вдавливались в бедра. Все его тело трясло. И голос был дьявольски злым. Но одновременно в нем чувствовался нездоровый интерес. Демон не показывал лица. Было ли оно настолько ужасным, что он не хотел показывать его мне и лишаться титула "идеального", или же его настолько накрыли мысли и чувства, что он не знает, куда деться от этого. Позже он посмотрел на меня. И на лице была его неизменно лживая улыбка. Но я чувствовала, с каким отвращением и презрением он думает обо мне. — Кэт? Вас ведь так зовут? — очень вежливо спросил он и придвинулся ближе ко мне, мягкими движениями убирая одеяло с тела и пристально осматривая меня. В ответ я лишь сухо кивнула, все еще пытаясь вернуть спокойствие. Но тщетно. Только не сейчас. Не в этой ситуации. Не наедине с ним. Себастьян снова улыбнулся и, кажется, был готов расспросить меня о всем. Но я не была к этому готова. В голове обычного человека были воспоминания двух людей. Мне нужно было разобраться со всем этим прежде, чем на меня обрушат гору не содержательных вопросов обо всем, что сейчас происходило. — С... Себастьян. Ты можешь оставить меня ненадолго? — тихо, еле слышно спросила я, глазами прожигая одеяло. — Совсем одну. Дворецкий, не говоря ни слова, вышел. Но я чувствовала, как каждой клеткой своего тела он хотел убить меня. Но не мог. Его сдерживал стальной цепью контракт. Я цепенела от страха, но оставалось лишь собрать все осколки. Которые из них мои, а какие чужие? В голове бурлила каша. Я Кэтрин Круп, или я Кэтрин Фантомхайв? Я очередная шлюха из борделя, или графиня, "пес королевы", глава семейства и корпорации "Фантом". Единственное, что я умею, это зарабатывать, получая боль, или увеличиваю состояние, разгадывая загадки Англии. Зато в обеих жизнях было общее: я сирота. Фантомхайв. Чужая жизнь. Лживая жизнь, пропитанная местью, цинизмом и обманом. И меня втянули в это. И печать сделки с демоном не даст сбежать от этого. Но кто был способен на это? И почему? Мои мысли прервал приторно сладкий голос Себастьяна. — Думаю, вы уже разобрались в себе, — все с той же приклеенной улыбкой сказал он. А меня будто окатило ледяной водой. И я пыталась найти важные воспоминания о этом дворецком. Судорожно собирала их осколки. Резалась о них. Они разлетались. Но среди всего этого хождения по мукам проскальзывала самая четкая мысль, принадлежащая графу: не доверяй. — Что со мной произошло? — собрав волю в кулак, изрекла я. И с осторожностью направила взгляд на демона. — Насколько я понимаю, вы очнулись в теле молодого господина, а позже приняли свою внешность. Кто, как и зачем это сделал пока неизвестно, — сухо и кратко сказал он, не сводя с меня глаз. — Но я уверен, что за всем этим стоит именно молодой господин. Теперь расскажите Вы. Вы были знакомы с графом Фантомхайв? Что вы последнее помните? — железным голосом спросил он. И по взгляду было понятно: ложь равна смерти. И я рассказала. Про последнюю ночь. Про то, что бордель теперь мой. Про это чертово утро. И про проблемы с воспоминаниями. Себастьян лишь молча выслушал мои слова, потихоньку переходящие в истерику. Под конец он уже просто прижимал меня к своей груди, гладил по голове и успокаивал. И пусть в голове звенело "не доверяй", я должна была сейчас это сделать. Выплеснуть эмоции. Выплакаться. И получить хоть и фальшивую, но ласку.