соль на кончике ножа

Сюн возвращается домой поздно, бродит до самого вечера по каким-то пустынным улочкам — будто в этом городе есть другие — и отчётливо понимает, что никому нет никакого дела. Кайондзи, правда, написал и спросил, всё ли у них с Суго в порядке; Суго не писал ничего, и Сюн думает, что да, полный порядок, в конце концов, он сам стремился к тому, чтобы всё разрушить, пока не стало слишком поздно. Щека болит, синяк виден отчётливо, но Сюн, конечно, не собирается говорить никому о том, что они с Суго подрались. Заставить его извиниться, почувствовать, что всё вокруг такое хрупкое, — это одно, ломать ему судьбу лишением стипендии — совершенно другое, и Сюн подлецом быть не собирается: одного ублюдка Суго им хватит. Сюн не знает, когда стал ненавидеть лучшего друга; да и то вовсе не ненависть — жалкое желание заставить смотреть на себя как на человека, который может тебя победить. Суго легко достаётся всё: стипендия, хорошее будущее в престижной школе. Сюну остаются безответные необъяснимые чувства — и одиночество. Мизугаки фыркает; ему почти не больно. Синяк придётся замазывать тональником: удар у Суго сильный, а Сюндзи к гриму и маскам не привыкать. Он сидит на самом дешёвом месте в партере и видит то, что происходит за кулисами. Его же не видит никто. "Я непобедим", — каждое движение Суго. "Я не совершаю ошибок, я не извиняюсь, весь мир признаёт мою силу", — Кадоваки и не замечает, что это написано у него на лице и не скрывается даже под слоем грима. "Дурачок же ты", — снисходительно-насмешливо думает Сюн. А потом в каждой своей выходке кричит: "Заметь меня!" Но Суго не замечает. — Как хорошо, что мы с тобой друзья, — говорит он. — Давай пойдём по жизни вместе? — ни разу не говорит он. А вместо этого заявляет: — Харада достаточно сильный, я хочу с ним сразиться ещё. — А со мной ты сразиться не хочешь? — спрашивает Сюн, но Суго отмалчивается. Сюндзи хочется и сразиться, и победить. Это не ненависть, это колючая ревность. "Я единственный, кому ты можешь позволить себе проиграть", — хочет сказать Сюн и не говорит ничего. Суго ему не доверяет настолько, чтобы пойти на такую унизительную жертву. Между ними нет ничего особенного, никакой соли, которую они разделили бы на двоих, никаких общих ран, хотя Сюну до обидного хочется этого чего-то вне дружеских рамок. Он только не знает, как высказать ревность и желание приручить всю эту крутость Суго, и поэтому он провоцирует. Сюн — эгоист, собственник и неудачник с глупыми чувствами, и по лицу он получил заслуженно. Всё так и должно закончиться — с ним, сидящим на своей кровати и обнимающим свои колени, и с миром, которому плевать. — Сюн? — звук доносится со стороны окна, которое он редко когда закрывает. Парень не поднимает головы и не отзывается. Суго подтягивается на подоконнике и через пару секунд оказывается в комнате. — Я знал, что ты не спишь. — Уходи, — бормочет Мизугаки. Он предпочёл бы больше никогда не видеть друга, но его желания судьбой не учитываются. Суго садится рядом. Он не умеет читать людей, но всё равно понимает, что ненависти между ними двумя нет. Есть что-то невесомое и острое, и ему нужно ухватить это первым, чтобы Сюн не поранился. Он пока ещё не видит царапин на его руках. Кадоваки осторожно прикасается к синяку, Сюн дёргается. — Болит? — спрашивает Суго и сам ругает себя за глупость вопроса. — Извини, я правда погорячился. — Уходи, — шепчет Сюн, потому что громче сказать уже не может. Он надеется, что друг его послушает, потому что ещё раз он не сможет это повторить. Суго никуда не уходит. — Если ты и правда хочешь, то я встану на колени и извинюсь, — он хочет подняться с кровати, потому что действительно готов пойти на это. — Я ничего не хочу, — Сюн наконец поднимает голову и смотрит с редкой для него усталостью и серьёзностью. Они несколько минут молчат, просто смотрят друг на друга. Сюну кажется, что они на поле боя, и он не знает, что предпримет противник. Суго даже не может представить Сюндзи как врага. — Что теперь будет? — спрашивает Кадоваки, не выдерживающий тишины. Сюн всегда указывает правильное направление, Суго почти никогда его не поправляет. — Не волнуйся, из-за меня тебя стипендии не лишат. Суго хмурится: это последнее, о чём он думает. — Я имею в виду нас и то, что с нами будет после выпуска. — Ах, это... — Сюн театрально взмахивает запястьем. — Разойдёмся по разным старшим, встретимся через несколько лет и даже не узнаем друг друга. Он ждёт, что Суго скажет "да, так и будет, я слишком крутой, чтобы с тобой общаться", но вместо этого парень сгребает его в объятия и нахально и подозрительно счастливо смеётся. Быть так отчаянно близко, буквально плавиться в чужих объятиях — за такое Сюн многое готов был отдать, и чтобы подобное случилось просто так — это сбивало с толку. — Никуда ты от меня не денешься, — улыбается Кадоваки. — У тебя все шансы поступить со мной в одну старшую, я думал, ты так и планировал, а ты уже тихонько сам решил, что не достоин этого? Сюн сидит, насупившись, потому что дурачок Суго оказывается прав и спасает его парой слов и объятием, а Мизугаки такой слабак, раз повёлся на это, но ему даже не стыдно. — Ты зря думаешь, что я ничего не замечаю, — добавляет Кадоваки. — Ты мой лучший друг и всегда можешь поделиться со мной всеми своими переживаниями, я-то знаю, какую драму ты можешь придумать в своей голове. Сюн смотрит на него с особым ехидством. У него впереди робкое лето и мучительно-нежные три года старшей, чтобы превратить эту дружбу во что-то прекрасное и отвратительное одновременно. — Ты сегодня странный, — говорит Суго. — Тогда мне тоже можно быть таким. "Странная логика", — лениво думает Сюн, но не спорит. А Суго просто, со всей уверенностью, что ему за это ничего не будет, прикасается губами к синяку. Сюн вздрагивает, и вся его трагедия вдруг превращается в праздник жизни. Кадоваки вдруг осознаёт, что он только что сделал, и ужасно краснеет. — Извини! — он неловко машет руками, а через несколько секунд сбегает из комнаты через окно. Сюн тихо смеётся, думая, что его победа под стать им двоим — солёная и острая.