Black and Blue.

На дворе стояла глубокая ночь. Темную улицу освещал один единственный тусклый фонарь, создавая режущий глаза полумрак. Напротив небольших домишек находился большой непроходимый лес, умиротворенный и нестрашный. Но стоило только сумраку опуститься на город, как он становился пугающим, деревья превращались в уродливые, высокие фигуры, наводящие страх, а неизвестность сводила с ума. Но это только чудилось, Саус Парк обычный захолустный городишко, ничем не отличающийся от остальных городов Колорадо. Если, конечно, не брать в расчет зомби-нацистов, инопланетян, Ктулху и остальную паранормальную живность. Крейг Такер редко жаловался на бессонницу, потому спокойно спал в своей комнатке на втором этаже, спинав жаркое одеяло в ноги. Парень так бы сладко и проспал до утра, а затем встал злой на весь мир, но настойчивая трель мобильника не дала ему это сделать. Какой нормальный человек будет названивать спящему посреди ночи? Крейг, конечно же, знал ответ и совершенно не хотел отвечать. Он упорно нажимал красную кнопку трижды, но каждый раз тишину комнаты повторно разрезала противная стандартная мелодия, оставляя в бедной молчаливой спутнице противные борозды. Но через каких-то пять минут брюнету это осточертело, и он со злорадством выключил телефон. Вновь стало тихо, и можно было бы вздохнуть спокойно, проваливаясь в прерванный сон, но спать больше не хотелось. Перевернувшись на другой бок, он накрылся холодным одеялом, затем перевернул подушку и прикрыл глаза. Лег на спину, сложив руки на груди, вытянул ноги. Глубоко вздохнул, поворачиваясь к тумбочке и засунув руку под голову. Снова вздохнул. Раздался громкий стук в окно и Такер открыл глаза. Прекратив мучить бедный телефон, смертник начал кидать камни в стекло, которые грозились стать больше. Каждый раз, когда гость не попадал, брюнет ехидно ухмылялся. Вскоре опасность разбудить сестру стала ближе, и недовольно цокнув языком, Крейг поднялся и подошел к несчастному окну. Продемонстрировал фак и шипяще спросил: - С хера ли ты приперся? На часы смотрел? – суицидник, как про себя его называл брюнет, невольно отметил, что спросоня Крейг выглядел точно змея. - Ну же, Факер, впусти меня, - ответили ему и озарили широкой улыбкой. Чертов Маккормик совсем не знал, что такое манеры и приличия. Кто же так просит, чтобы его впустили? - Обойдешься, - только засобиравшись обратно завалиться в кровать, до Такера дошло, что одной разбуженной и злой сестренкой не обойдется. Кенни то смоется, а ему придется отдуваться и выслушивать весь херов день. Еще раз тяжко вздохнул и на секунду прикрыл глаза. И эта секунда показалась огромным счастьем, ведь завтра вставать ни свет ни заря, переться в школу и торчать там почти до вечера, видеть противные рожи и разговаривать. – Залезай. Крейг отошел к невысокому комоду, открыл первый ящик и достал сигареты вместе с зажигалкой. Ящик с нижним бельем – единственное место, где мать не любила рыскать в поиске запрещенных вещей. В то же время блондин проворно поднялся по водосточной трубе и перелез на широкий такеровский подоконник. Парень тут же стянул с головы капюшон, являя золотого цвета волосы и не затухающую улыбку. Он и при смерти лыбится? Порой брюнету безумно хотелось это проверить, но за убийство его по головке не погладят и в тюрьме в покое не оставят. Даже если этот придурок постоянно дохнет. - Чего приперся? – грубо спросил Такер, выуживая из небольшой пачки толстую палочку и зажимая губами. - Предки,– кратко и лаконично ответил Кен, заставляя одноклассника кивнуть. Он не впервой приходит с этой проблемой, не удосуживаясь рассказать, в чем причина. А Крейгу и не особо интересно было. Раньше, не сейчас. - Какого черта не пошел к своим друзьям? - Я не хочу их тревожить. А ты же добрый, не выгонишь беднягу на улицу, - констатировал факт Маккормик с улыбкой, даже не съежившись под ледяным взглядом парня. И не надо брюнету говорить, что это всего часть правды. Он и сам ее знал. Особенно, когда они на вечеринке Токена пьяные в хламину не могли оторваться друг от друга, выпуская дым из кальяна прямо другому в рот. Крейг сел напротив и уставился в темноту за окном, дымя едким облаком и вновь поднося сигарету к губам. А самое развязное и безбашенное чудо(вище) Южного Парка не мог признаться себе, что не в его силах отвести взгляда от точеных черт лица друга, от ровного контура тонких губ и затягивающих глаз. Пару раз в его голове всплывало сравнение с синим-синим морем, которое утягивает в свою глубину, подчиняет, совершенно лишает воли. Но он тут же отбрасывал эту мысль и боялся к ней притронуться. Кенни никогда не видел невинную черноту моря, не ему разрешено окунаться в красоту синевы. Ему оставалось сидеть рядом и смотреть на Такера, вдыхать притягательный и чертовски вредный запах никотина и остаточный аромат мужского одеколона, которым Крейга каждое утро обрызгивала сестра. Кенни оставалось думать, мечтать и воображать, но не трогать. Казалось, что тот пьяный вечер перечеркнул все пути к зарождавшейся ранее дружбе, но брюнет продолжал пускать Маккормика к себе. Но сегодня был необычный день, когда блондина выгоняли на улицу. Сегодня было двадцать второе марта. Его чертов день рождения, о котором умудрились вспомнить только пару человек, но никак не, вашу мать, родители. Вместо этого Кена пытались ударить, на него кричали, а под конец за шкирку, как какого-то нашкодившего котенка, выкинули из дома. Он бы пошел на подработку - парень часто оставался там ночевать, - но его уволили еще на прошлой неделе. Маккормик хотел застрелиться, чтобы конец на все плюнуть и распить с Сатаной спидозный чай, выслушивая его проблемы, но не решился. В последние годы блондин реже умирал. Он мог сдохнуть в четверг и вернуться в ебучий вторник, и никто не мог ему объяснить, что, блять, такое твориться. Больнее всего было вставать с утра – внутренности будто вывернуло наизнанку, а в голове звенело как в церкви. Но он упрямо пытался вернуться, чтобы еще раз – в последний раз – взглянуть на море. - Все настолько плохо? – раздался в тишине хриплый голос Такера. А Кен поймал себя на мысли, что долго пялится на длинные, с широкими костяшками пальцы напротив и уже не улыбается. И руки вовсе не свои. Но брюнет не поэтому спросил. Взгляд ярко-голубых глаз казался остекленевшим и печальным, совсем немного безжизненным, что парня невольно передернуло. Он ни разу не видел одноклассника таким подавленным. Кенни криво усмехнулся. - Да. Нет. Не знаю, - Маккормик закрыл глаза и откинулся на оконную раму. Прохладный ветерок колыхал мех на рыжей парке и светлые волосы парня. Недлинные ресницы задрожали, словно сдерживая слезы, а негустые брови свелись к переносице. Крейг явно не встречал такого Кена. – Все так… сложно. Я хочу все бросить. Оставить все здесь, в этом уебищном городке и съебаться так далеко, как только смогу. Туда, где меня никто никогда не найдет, если, конечно, будут искать. Я так устал и запутался, я не могу нести это больше на себе. Черт. Они ненавидят меня. Карен уже взрослая, совсем скоро ей надо будет поступать в колледж. Переезд, общага, деньги на учебу – все это, блять, на мне. Не хочу, чтобы она жила и умирала в этом забытом месте, хочу, чтобы у нее была нормальная жизнь, но каждый раз… Кенни замолчал, а Такер не смог опустить взгляд с его лица. Огонек сигареты еще в начале монолога начал обжигать пальцы, и парень выкинул ее в окно. Вечно укуренный, вдрызг пьяный и невозможный Кеннет Маккормик, тот, чьих безумных выходок боялась даже полиция, сейчас сидел перед ним и изливал свою душу. Блондину же было сложно связать свои мысли в единый рассказ, так как он не особо задумывался над тем, что говорил. Стоит лишь на секундочку задуматься, как тут же полезут сомнения, и он снова замкнется в себе. Потому Крейг молчаливо слушал и слышал, что с каждым словом суицидник срывается то на еле слышимый шепот, то на выкрики и явную дрожь. Но он не плакал, нет. «Я же мужик», - говорил он себе. - Но каждый раз, когда я смотрю как родители любят ее… Смотрю на счастливые и полноценные семьи, и все о чем я могу думать: «Почему не я?». Почему не я любимый ребенок в семье? Почему они готовы избавиться от меня? Почему они ненавидят меня? Почему я должен терпеть все это? Почему я должен? Почему я наконец не могу умереть? Почему я мучаюсь даже после смерти? Почему я возвращаюсь? Почему мне некуда идти? Почему я не могу быть счастливым? Почему, почему, почему, почемупочемупочему…. Словно мантру повторял Кенни, и казалось, не мог остановиться, а по щеке текли слезы. «Я же мужик», - говорил он себе. А Такер не мог унять тупую и ноющую боль где-то слева в груди. Она росла с каждым вопросом блондина, создавала большую дыру с каждой его слезой, убивая посильнее никотина в легких при каждом вздохе, но, черт возьми, почему? Крейг вовсе не мог понять какого Маккормику – у него большая и хорошая семья, где его любили и он любил в ответ, хоть и не очень-то показывал. Он не мог понять той жажды родительской любви и ласки. С самого детства мать всегда сюсюкалась со своими детьми, покупала дорогие и красивые игрушки, вещи, вкусно кормила, провожала в школу, иногда, если успевала, забирала с нее и всегда устраивала семейный ужин. Отец не был деспотом и тираном, хоть и много чего запрещал, но он справедлив и заботлив, никогда не обделял детей своим вниманием и пообещал подарить на восемнадцатилетие машину. Кенни удивленно распахнул глаза, когда в его волосы зарылись горячей пятерней и заставили носом уткнуться в тонкую ночную футболку Такера. Его, как маленького ребенка, прижали к себе, но вместо того, чтобы возмутиться и(или) смутиться, он сел ближе и за талию приобнял брюнета. Крейг продолжал молчать, но с каждой чертовой секундой смелел и уже полноценно обнимал одноклассника, опустив на макушку подбородок. Внутри блондина становилось тепло, словно именно этого его замерзшее, покрывшееся инеем сердце ждало всю его короткую жизнь. Прижимания на подоконнике ночью с парнем, с которым вы всего раз сосались и пару раз чуть не подрались? Или может чувственных и довольно интимных объятий после изнуряющего и опустошающего разговора? Слезные железы тут же прекратили выпускать жидкость наружу. Сердце блондина участило свой ход, а в животе волнительно заныло. Но совсем скоро все успокоилось, и он прикрыл глаза. Примерно пять минут парни просидели в такой позе, а затем брюнет отстранился, заставляя Кена отодвинуться и низко опустить голову. Он боялся посмотреть в глаза напротив, боялся увидеть морозящий душу холод, присутствовавший там вечность, пустой взгляд. Боялся потерять ту хрупкую связь между теплым летним солнцем и черным, как самая морозная зимняя ночь, морем. Безразличным, убивающим морем. Возможно, будь в то слишком раннее утро Кен чуточку посмелее, то заметил бы там не только отталкивающий лед, но на это у него еще будет время. - С днем рождения, Кеннет, - только два человека знали, как блондин трепетно относился к своему полному имени. Один из них звал его так очень редко, и для Кена это было вознаграждение, слышать как приятный, тихий, немного хриплый голос с легкой гнусавостью тянет букву «н». Но настал не обычный день, день, когда они перешли черту и можно позволить друг другу многое. Такер протянул не совсем другу помятую пачку дорогих сигарет, в школе мало кто курил подобные. Дело было не в цене, а в ароматизаторе ментола и вишни, в странном и не всем нравившимся сочетании. Они довольно тяжелые, с густым и непроницаемым дымом. В затертой пачке оставалось сигарет десять, хватит максимум на дня три, а также черная зажигалка. Дешовская, но с выведенным на корпусе белым корректором ряд ничего не значащих букв. Не скоро еще Кенни поймет, что эти буквы складываются в «Hold on». Последнее воспоминание того утра – это вкус ментола и вишни на губах обоих парней, солоноватый привкус Кенни, которого Факер еще долго не сможет оставить в покое.

***

- Кен, куда ты, твою мать, запихал карту? – раздраженно цокнув языком, брюнет снова перепроверил бардачок машины. Он уже перепроверил все кармашки, похлопал себя по бедрам и бокам, но чертовой пластиковой карточки нигде не находилось. - В рюкзаке, остолоп! – задорно улыбаясь, ответил все такой же невысокий и худой паренек, затягиваясь и опираясь о капот. Стоило Крейгу, наконец, уцепить взглядом зеленый пластик, как краем взгляда он напоролся на кое-что очень старое и трепетное. Сигареты. Именно та пачка, которую он подарил блондину чуть больше года назад. За это время они успели смотаться до Вайленда в Миннисоте и повернуть обратно через Небраску. Нет, никто из них и подумать о возвращении не мог, пока на тот же старый сотовый Маккормика не пришло сообщение, что Карен поступила в хороший колледж и ей срочно нужна помощь старшего братишки. А может она и вовсе хотела повидаться. Все те же десять палочек и черная зажигалка, но с новой, почти свежей выцарапанной на другой стороне надписью: «Tnahk Uy». Такер усмехнулся и перевел взгляд на безбашенное чудо (его личное чудовище), которое освещают яркие солнечные лучи, отражаясь от озера Харлан. «Почему бы и нет?» - подумал Крейг, притягивая Кенни для долгого поцелуя.