снежно // snowy

       Так холодно.        Ты отступаешь, насколько тебе позволяет стена лаборатории. Она следует за тобой на тающих ногах, и мурлыкающий звук в глубине ее горла выходит сдавленной гортанной трелью, от чего у тебя жутко сжимаются внутренности. Это неправильно, в этом нет ничего правильного, никогда не будет ничего правильного...        Она немного опускает свою голову и касается макушкой твоей ладони.        Ты смеешься.        Тебе так холодно, и это так смешно, ты смеешься и смеешься и смеешься, и тебе больно, все болит, и тебе холодно, и ты не можешь остановиться, и по твоему лицу катятся слезы, замерзая на твоих ресницах, и ты смеешься, смеешься, пока от тебя ничего не остается, ты смеешься, пока не опустеешь, и она прижимается тающей щекой к твоей щеке, это обжигает, а тебе так холодно, и ты смеешься...        Так холодно.        «сн о уи», — скрипит она; к твоим ладоням жмется лед, тебя волнами бьет озноб, и тебе слишком холодно, чтобы пугаться, и слишком страшно, чтобы мерзнуть, и ты просто смеешься, опускаясь на пол и прижимая трясущиеся руки к грязным плиткам.        Ты всхлипываешь, и это похоже на смех; а может, ты смеешься, и это похоже на всхлип. Чем бы ни был этот ужасный скрежещущий звук, он исходит из твоего горла, будто кто-то точит сухой нож о сухой камень. Это неправильно, никогда не будет правильно, и к тому же она опускается на твою спину, и ты выдыхаешь звук того, как твои легкие застряли в твоей груди, и ты смеешься и смеешься и смеешься.        «так хо ло дно», — выходит больше мыслью, чем словами        вес тяжело оседает на твоей спине, и ты не можешь двигаться, но все равно смеешься, и это похоже на ледяной ветер в твоем горле, но где-то над смехом срабатывает твой коленный рефлекс и        — привет, так холодно, я...        насчет этого приходится подумать        кто ты        кем всегда являешься        кем будешь        ты не помнишь своего имени или лица, но вспоминаешь шутку, помнишь раздражение, смешанное с любовью, и несильные удары, приходящие вместе с ним        — Я папа, — заканчиваешь ты, и        она смеется чуть выше тебя, и вес ослабевает        — Прохладно познакомиться, — говоришь ты, все еще смеясь, все еще плача        теперь ты можешь подняться, — она отступает и позволяет тебе встать на ноги — ее слепившиеся вместе перья сникают и растворяются лужами, но она оставляет тебя        «ты напом инае шь мн е кого-то»        Ты ничего не отвечаешь. Ты охватываешь ее своими руками. Так холодно.        — Снег волнуйся, — говоришь ты ей, дрожа. — Все будет в порядке.        Она успокаивается, немного просачиваясь сквозь твои объятия, и она смахивает кристаллы льда с твоих замерзших щек пернатым крылом, капающим совсем чуть-чуть.        «спасибо», — говорит она. Выражение ее лица мирное настолько, насколько это вообще возможно. Может, это максимум, на который ты можешь надеяться.        Твои глаза болят. Твое горло болит. Все болит.        По крайней мере, теперь не так холодно.