Худший

Крики возбуждённой толпы подогревали в Крэйге желание продолжать драку, выводить её на иной уровень, где не будет никакой пощады. Грузный старшеклассник, стоящий напротив, недовольно выправлял руку, не спуская злого взгляда с Такера. Тот в свою очередь улыбался, игнорируя кровь из носа и порванную футболку. В окружении школьных шкафчиков, разбросанных учебников и тетрадей, под заинтересованными взглядами голодных до зрелищ людей Крэйг намеревался продолжить борьбу и выйти победителем, тем самым на виду у всех унизив новенького. — Слух, — басом обратился к Такеру старшеклассник, разминая шею, — давай прекратим и просто побазарим? Проблем чёт не хочется... — Зассал? — с вызовом перебил Крэйг, облизнув рассечённую губу. Глаз заплывал, скула немела. — Мне в колонии ещё раз посидеть — не проблема, — давая понять, что не собирается отступать, ответил новенький. Толпа начала перешёптываться, низко и задиристо загудела. — Продолжим, хули! Крэйг знал, что народ на стороне новопришедшего ученика: большинство боялось Такера, ненавидело его тайком, не желало связываться. Он был для всех задирой, аморальным хулиганом, который любил прижимать кого послабее к стене и требовать деньги. Не давали денег — целился кулаком по испуганному лицу. Шли жаловаться — поджидал за воротами школы, чтобы изувечить так, что пострадавшему хотелось поскорее сменить учебное заведение. Крэйг Такер был инициатором любого насилия на территории школы. Его свита менялась так же быстро, как и его личное дело в директорском ящике. Не исключали Крэйга, потому что опасались расправы. Было известно, что ему плевать на учёбу, но это никак не означало, что позже ты найдёшь свою машину целой и невредимой. Или что твой любимый питомец не окажется забитым до смерти где-нибудь в переулке. Если кто-то надеялся, что Такер ничего не сделает с их домом в ответ на исключение из школы, то они глубоко ошибались — и педсовет не раз это демонстрировал только что устроившимся на работу учителям или воспитателям. Пристроили к Крэйгу социального-педагога-дефис-детского-психолога-дефис-козла-отпущения, и всё. Можно делать вид, что старшеклассник, не раз наносящий ущерб школе, под контролем. — В лицо! — кричали буйные семиклассницы, когда новенький ударил кулаком Такеру в грудь, вынуждая того согнуться и пошатнуться. — Бей в морду!!! Крэйг не успел сфокусировать взгляд, как тут же кулак старшеклассника врезался ему в нос, погружая всё окружение во тьму. Зазвенело в ушах, кровь с новой силой брызнула, по телу прошёлся болезненный разряд, но хулиган сумел сдержать вскрик побеждённого. Повалившись на пол, Такер ожидал позорного завершения, но вместо этого что-то тяжёлое бросилось на него, прижало к холодной липкости коридора и, вдавив лицом в плиты, заломило правую руку. Захлестнувшая сознание паника обозначилась слишком поздно — и Крэйг разъярённо заорал, сквозь улюлюканье и выкрики толпы слыша, как ломается кость его руки. Всё внутри будто натянулось тугой струной, всхлип застрял в горле, а когда новый ученик поднялся с Крэйга, тот попытался свалить его на пол неуклюжей подножкой. Звонок на урок глушил боль внутри Такера, но не мог успокоить ту ярость, что рвалась наружу, продавливая мысли «мне больно» и «я не могу». Соперник уже довольно направлялся к восторженным зрителям, но никто не подбегал к Крэйгу и не спрашивал, как он себя чувствует, в порядке ли он. Эта драка, подумал он, тупая и провальная. — О! — воскликнул новенький, оборачиваясь и опуская взгляд на распластавшегося на полу Крэйга. — Ты ещё в сознании! — Чужие шаги ударялись о твёрдые плиты и вибрировали под головой хулигана. — Надо это исправить. Вряд ли Крэйг мог расслышать неуверенное «не надо», сквозняком прилетевшее из толпы. Хотелось закрыть глаза и на секунду отстраниться от неприятных ощущений, головокружения и боли в теле. Такер отупело наблюдал, как новенький сгребает его за ворот, ставит, шатающегося и ослабшего, на ноги, а затем с размаху бьёт коленом под дых. Потом ещё раз и ещё, держа за трясущиеся и худые плечи. Последнее, что почувствовал Крэйг перед тем, как отключиться, были ледяные дверцы чужого шкафчика, впившиеся под лопатки. Толпа ликовала недолго: побеждённый Такер не шевелился. На его голову, с которой съехала рваная синяя шапка, упали учебники, вывалившиеся из открывшегося шкафчика. Бледное лицо залито кровью, сломанная рука неестественно повёрнута, кожа на костяшках содрана до мяса, разбухает фингал, а всяческие ссадины воспалились, покрылись бурой коркой. Когда из кабинета высунулся преподаватель, пытающийся всю перемену делать вид, что не слышал шума драки, коридор потонул в его громком и напуганном крике. Кто-то в толпе, где попытался исчезнуть с глаз долой победитель, обречённо-удивлённо пискнул: — Бля, надо «скорую».

***

Крэйг открыл глаза. Перед ним маячила тучная медсестра, напевала себе что-то под нос и поправляла подушку у Такера, тем самым мешая ему осознать действительность. Заметив же, что пациент очнулся, женщина радостно всплеснула руками, перестала мучить подушку и что-то яростно защебетала прямо в лицо старшеклассника. Он ничего не мог разобрать из сказанного. Пытался что-то ответить, но в горле пересохло: страшно хотелось пить и послать эту отщепенку медперсонала в ебеня. — Хорошо тебя, мальчик, отметелили-то, — не унималась медсестра, проверяя, нормально ли держится ватный диск на лице Крэйга, где была рана то ли от заострённого кастета, то ли от неудачного падения. Хулиган нахмурился, замычал, но всё же не смог произнести два простых слова: «иди» и «нахуй». Женщина заулыбалась. — Долго тебе тут лежать, милашка. Но не впервой ведь, правда? — Правда... — просипел Такер, после стиснув зубы. Дышать было трудновато, что-то давило на живот, мышцы все болели. — Воды... — Ох, совсем забыла! — замельтешила медсестра, поднося к губам Крэйга стакан с водой. Старшеклассник с трудом сделал пару глотков, здоровой рукой не без усилий отодвинул от себя руку женщины и закрыл глаза. Та начала умиляться: — Правильно, отдыхать надо, лежи-лежи, поспи. — Загремел жестяной поднос, кто-то кого-то окликал за дверью палаты, шторы вздыбились от порывистого ветра. Медсестра продолжала: — Скоро навестят тебя. Друзья, одноклассники... Девушка, конечно же! Ты ж моя пусечка! Спи, спи, не отвлекайся. Хороший мальчик... Крэйг успевал думать лишь о том, что как всё-таки жаль, что медсестра ему попалась насквозь приторная, сверхзаботливая и не знающая значение слова «покой». Лучше бы была какая-нибудь бабень армейской закалки, которая бы с грохотом поставила поднос на прикроватную тумбочку, проорала пациенту в лицо: «Подъём, бездельник!» — и удалилась, проигрывая в голове какой-нибудь марш. Это Такер перенёс бы с большим пониманием. А сейчас приходится терпеть: лежать с закрытыми глазами и ждать, когда туша медсестры уедет вместе с тележкой со всеразличными препаратами. Бессмысленно было окликать медсестру и спрашивать, сколько он пролежал без сознания, весь в бинтах и с загипсованной рукой. Поэтому, когда женщина скрылась за дверью, старшеклассник облегчённо выдохнул, после чего тихо застонал от боли, вдавливая голову в большую подушку. Открыв глаза, Крэйг стал рассматривать потолок, открытое окно, светлые шторы и кусок серого неба с проглядывающими крышами домов. «Никто меня не будет навещать, — про себя говорил Такер, не переживая по этому поводу. — Если только тот ушлёпок не захочет снова отдубасить меня, претендуя на место главной угрозы». Авторитет Крэйга в школе был подорван: его избили до бессознательного состояния на виду у многих людей. Теперь малолетки могут воспрянуть духом, завидев его, могут начать отнекиваться и даже лезть на рожон, наивно полагая, что Такер вот так просто ещё раз позволит себе проиграть какому-то школьнику. Пойдут слухи, много слухов о том, что Крэйг не такой, как раньше: так, какой-то вандал на троечку, бессмысленно его бояться. И взгляд у него не суровый, не холодный уже, кулаки не такие крепкие, голос смягчился, видок потерял свою прежнюю презентабельность криминала. Возвращается Такер в школу спустя месяц релаксирования в больнице, а ему с порога шкеты всякие начинают гундосить: «Гу-гу, Такер явился, не хочешь кошелёк мне вскрыть ножичком своим тупеньким?» Учителя перестают опасаться, социальный педагог наседает со своими тупыми вопросами, а директор и вовсе грозится по-настоящему отчислить: то есть, мистер Такер, вы тип весьма обнаглевший, а моё терпение не бесконечно. Даже не будет упоминать о том, что с седьмого класса делал всё, лишь бы малолетний хулиган не разбил ему стёкла в любименьком мерседесе и не поджёг крыльцо дома, отплачивая за услугу в виде лишения образования. В школу возвращаться не хотелось, но не потому, что Крэйгу было страшно. Неприятно быть скинутым с Олимпа, где были все блага жизни во вред другим, в какой-то бомжатник, где тебя облили кошачьим ссаньём и отправили драться за чёрствый хлеб. Крэйг прикусил губу, ойкнул и поморщился, почувствовав вкус собственной крови на языке. Если он и вернётся в школу, то лишь с мыслью, что его безоговорочное главенство остаётся всё таким же безоговорочным. И никакие Хуи Хуесосовичи, что перевелись из других дыр большой страны, не занимают лучшие места рейтинга. Крэйг Такер хотел оставаться лучшим среди худших. Хочет по сей день.

***

Твик вздрогнул, когда преподаватель обратился к нему посреди урока. Одноклассники подозрительно притихли, кто-то хихикнул. Учитель что-то говорил Твику, размахивая бумагами, а сам Твик, распахнув широко светло-зелёные глаза, пытался унять дрожь в руках. — Вам всё ясно, Твик? — вежливо поинтересовался преподаватель, а невротик с готовностью закивал только по инерции. Класс смолк окончательно. — Вот и славно, что вы поможете этому... юноше. Прозвенел звонок, все стали торопливо собираться, после вылетая из класса в коридор и разбредаясь кто куда: по одиночке, парами, большими и шумными компаниями. Твик остался сидеть за партой, медленно скидывая тетради в старенький рюкзак, на котором много раз и много кто топтался. Учитель бесшумно приблизился к ученику, небрежно положил на парту кипу листов и, пробубнив «благодарю», пошёл обратно к своему столу. Твик быстро поднял голову, застегнул рюкзак, встал со стула и заглянул в листы: домашняя работа, темы урока, прошлые проваленные контрольные. Последние были подписаны розовой ручкой, неаккуратно и почти неразборчиво. Лишь через полминуты разглядываний Твик с ужасом осознал, что каракули являют ему инициалы как минимум десятерых учеников по школе: «К.Т.» Кэтти Тринзи. Кайл Тэнтон. Карен Тодс. Крэйг Такер. — Вы сегодня дежурный, Твик? — лениво спросил преподаватель, видя, что белобрысый невротик никуда не уходит, а стоит и ошалело смотрит в бумаги, выданные ему как поручение от учителя. — Нет, — отзывается Твик, шумно выдыхая и складывая бумаги в рюкзак, борясь с желанием их скомкать и выкинуть в окно. — Тогда свободны, — тем же тоном говорит преподаватель, подперев кулаком голову и пробегаясь глазами по самостоятельным работам класса. Шум в коридоре нервирует. Твик отшатывается от проходящих мимо людей, толкает случайно кого-то, бегло извиняется и через минуту уже несётся к выходу из школы. Рюкзак подпрыгивает за спиной, а вместе с ним инициалы Крэйга Такера, которого нужно навестить. Спускаясь по ступенькам, Твик чуть было не спотыкается о собственную ногу, обутую в расшнурованный кед. Шнурки весёлыми змейками следуют за своим рассеянным хозяином. — Йо, Твик, — зовёт Картман, когда невротик почти уже выбежал за ворота школы. — Куда намыливаешься сейчас? Мы тут с пацанами... — Учитель заставил! — выпаливает Твик, нервными руками показывая на свой рюкзак. — Домашняя работа! Темы! — Твои, что ли? — спрашивает Эрик, с подозрением глядя то на друга, то на его рюкзак с так и не отмывшимся следом от чужой подошвы. — Крэйга, — еле слышно отвечает невротик, уже жалея, что ввязался в разговор. Но Картман особо на это имя и не реагирует: лишь присвистывает. Знаем, мол, этих твоих Крэйгов, сначала друганов кидают, а потом клыки всем показывают громадные. Эрика позвали Стэн с Кайлом, и он, махнув Твику рукой, удалился к ребятам. Твик про себя кивнул: ну да, Такер оборвал связь тут со многими, стал озлобленным одиночкой. Отгоняя мысли о Крэйге, невротик зашевелил пальцами рук и вышел за территорию школы. Когда все были детьми и всё было более или менее безобидно, Крэйг дружил и защищал. С пятого класса с ним стала твориться какая-то чертовщина: он стал злее, постоянно раздражался, ввязывался в драки чуть ли не со старшеклассниками, а потом, побитый, приходил вновь на уроки, и всё повторялось не раз и не два. С ним пытались разговаривать, пытались приободрять, но он всё отвергал и в конечном счёте перечеркнул дружбу детства удовольствиями в виде вандализма, насилия и запугивания. Друзья для него становились балластом, враги превращались в никчёмных соперников, с которыми он устраивал потасовки и заявлял о себе на всю школу. Больше года друзья старались держаться за Крэйга, пресекать его всплески, но без толку: не давали необходимого — начинал драку. Отношения менялись, терпели неудачи, но Такеру было совершенно без разницы, что он оказался в одиночестве там, где многие, наоборот, заводят себе кучу новых знакомств. Школа для него являлась источником наживы, ребята в ней — игрушками для битья, а всяческие выговоры — восхвалениями его опасной натуры. Он был по-настоящему плохим человеком, как считал Твик и много кто другой, он заслужил то, что с ним сделал новенький... Думая об этом, Твик и не заметил, как оказался перед больницей. Во дворе курили пациенты, травили какие-то очень странные шутки, обсуждали что-то и «вот в моё время». Зайдя в здание, невротик отыскал глазами окно и лицо в окне — и двинулся туда. — Я к Крэйгу Такеру, — водя пальцами по своим джинсам, выдавил из себя Твик. На него устремились злые глаза, но затем тут же смягчились. — Можно к нему?.. — Да, пройдёте на второй этаж, там дальше по коридору, палата номер сто пять, — безразличным голосом ответили ему. — Спасибо! — поблагодарил Твик, стаскивая рюкзак и, прижимая его к груди, направляясь на второй этаж к названной палате. Твик не хотел видеть Крэйга, но момент был упущен: он не смог попросить ту девушку в мелком окне передать то, что дал преподаватель. Поднимаясь по ступенькам выше и выше, невротик представлял, как Такер посмотрит на него, ничего не скажет и продолжит делать что-то своё. Лишь бы не издевался. Твик очень не любил, когда Крэйг задевал его. Рядом с ним вообще чувствовалась какая-то дисгармония, потеря ориентира, хотелось сломя голову сбежать куда-нибудь. Каждый раз, когда хулиган проходил мимо, Твику делалось не по себе: от него так и веяло угрозой, едкой насмешкой, от него делалось тревожно. В восьмом классе Крэйг запер бывшего друга детства в женском туалете и заставил его кричать до тех пор, пока какая-то девчонка не открыла кабинку и не увидела рыдающего Твика, который бесконечно потом извинялся перед ней, будто очень и очень виноват. Через неделю после этого инцидента на невротика Такер натравил каких-то двух очень настырных педиков, что заинтересовались хрупким и ранимым мальчишкой. Тогда Твик отбивался уже с полицией, а на следующий день Крэйг поглядывал на него и поигрывал языком, словно соблазняя. Весь его вид смеялся над растерянным блондином. «Неужели не понравилось?» — спрашивал Такер у затравленного одноклассника. «Отстань», — тоскливо отзывался Твик. Когда Крэйга в открытую стали ненавидеть, гоняли отовсюду, он только смеялся, демонстрируя всем знакомый жест «идите нахуй». Твик подхватил эту волну ненависти, тоже стал относиться к Такеру со злобой, но он попросту не умел ненавидеть сильно, поэтому его ненависть оказалась неохотной и полупрозрачной. Страх оставался, тревога тоже, как и оставался Крэйг, выискивающий способы навредить каждому. Он не знал тормозов, не видел границ — только вредил, запугивал и грабил. Сидел в детской колонии, а выпустили его за «примерное поведение». Вернули в школу, не успевшую отдохнуть от бунтаря, и всё закрутилось по тому же сценарию. Твик думал о том, что над ним наверняка смеются из-за того, что он пошёл отдавать Крэйгу домашнюю работу и темы занятий. Или, может быть, уважают за это, но всё равно оба варианта были нежелательными, поднимая в невротике новую волну паники. Палата с номером «105» в табличке назойливо крутилась перед глазами, но старшеклассник специально проходил мимо, спрашивал у немногочисленных людей в коридорах, как найти нужную палату, потом снова проходил мимо неё и с поддельным интересом заглядывался на ненужные ему таблички. Понимая, что время тянуть бессмысленно — момент не уйдёт, если его так отстранять, — Твик всё же подошёл к сто пятой палате и тихонько постучал согнутым пальцем. Ноги требовали побега, руки просили не трогать ручку, глаза умоляли не смотреть, губы приказывали не размыкаться. — Ага, — сухо отозвались по ту стороны двери, и Твику вновь стало страшно. Спину прошиб холодный пот, желудок покрутило в немилосердном блендере, но пальцы вцепились в дверную ручку и дёрнули. Невротик молча вошёл в палату, опасаясь закрывать за собой дверь. Занавески в небольшом помещении вновь вздыбились, стали агрессивно колыхаться, загрохотала распахнутая форточка. — Салют, тупня, — насмешливо произнёс Крэйг, голос его был хриплым и неприятным, как и все последние два года. — Дверь закрой. — Учитель попросил, — сразу стал объясняться Твик, закрывая дверь и стоя к Такеру спиной. Не хотелось поворачиваться, было противно смотреть на одноклассника и на его растянутые в кривой усмешке разбитые губы. — Когда говорят, то в глаза смотрят, — грубо одёрнул хулиган, приподнимаясь в койке и шипя от болезненных ощущений. — Ну, типа, вежливость. «Тебе ли о вежливости говорить», — хотел было сказать Твик, но промолчал, не отпуская ручку, как будто это было его единственное спасение, если Крэйг озвереет и накинется на него с кулаками. Сожрёт заживо. Вырывать зубы голыми руками начнёт, гипс разобьёт о чужой череп. Невротик судорожно сглотнул слюну: взгляд его дрожал, дробился. — А хули ты-то пришёл, комплекс неполноценности? — довольный, что нашлась мишень, начал оскорблять Такер. — Учитель попросил! — громче повторил Твик, не в силах отцепиться от двери. Она для него была сейчас всем: и спасением, и безопасностью, и вторым пришествием. — Если ты заявился сюда для того, чтобы передать от лица всего класса, как они по мне скучают и желают счастья-здоровья, то можешь сразу по съёбам давать, — не церемонясь, говорил Крэйг, а у Твика уже что-то кипело в голове. Невротик медленно отпустил дверную ручку, глубоко вздохнул и повернулся к однокласснику. Такер без интереса следил за ним, сверлил глазами цвета океанской бездны. Синие-синие, думал Твик, они такие синие, что не должны быть у такого ублюдка. Хулиган договорил, заметно повеселев: — Ну так ты не стой, садись, обустраивайся, можешь даже раздеваться. — Подмигнул, а Твик раздражённо передёрнул плечами. — И давай уже, чё там мистер Звонок-Для-Учителя дал тебе. Твик наклонился к стоящему на полу рюкзаку, расстегнул молнию, достал стопку бумаг, выпрямился. Просто передаст, а потом просто уйдёт. Но было обидно, до жути обидно из-за того, что Крэйг даже в побеждённом состоянии такой урод: нечестный, неправильный, не считающийся с другими. Ему что-то постоянно пытаются дать, а он взамен только плюёт в чужую ладонь, заботливо сжимает её в кулак и одобрительно кивает, мол, молодец, слюни по пальцам размажь. — А почему ты-то? — не успокаивался Крэйг, не спуская взгляда с Твика. Смотрел на него и смотрел, а одна сторона его лица была жёлто-синяя. Полоски ссадин розовели новой кожей, отёк почти сошёл. — Записался в волонтёры для фонда «Девочки на побегушках»? — Я... — выдохнул нервно Твик, стискивая в руках бумагу. Если закричит, то прибежит персонал. Если бросится на Крэйга, то тот никогда не забудет и будет мстить до последнего, пока не сживёт, как какую-нибудь крысу. Горло затопило невысказанными оскорблениями, но вместо них невротик громко воскликнул: — Принёс тебе домашние задания и темы уроков! — Спустя пару дней, как я тут отдыхаю от дебилов вроде тебя? — уточнил Крэйг, видя, что Твик выходит из себя. Время и его поменяло: стал не таким дёрганым, но теперь точно неуравновешенным. В школе мог посреди урока заверещать о том, что его похищают через витражное стекло в двери агенты пришельцев. Такер пожал плечами, но скривился, ибо стало снова больно. — Ну хоть сам пришёл, кореша навсегда, все дела... — Меня попросили, Крэйг, — каким-то страшным шёпотом пояснил Твик, глядя хулигану не в лицо, а в наверняка очень жесткую грудь, в которой точно бьётся чёрное, безжизненное сердце. — Меня попросили, а не я сам... За-ста-ви-ли. — Спасибо, — потерянно откликнулся Крэйг, на миг являя какое-то странное выражение на лице, будто ожидал не это услышать, ведь это Твик, обычный и слишком наивный парнишка Твик. Такер закатил глаза, мотнул головой и недовольно заявил: — За домашку, за тему — вообще спасибо. Иди уже, тошно смотреть, как ты тут кочевряжишься и весь такой «я сбежал из психушки». Твика как поразило: Крэйг и благодарность, благодарность и Крэйг. Несовместимое вцепилось невротику в мозг и стало его драть, как кот задними лапами увечит безобидную резиновую мышь. — Чё встал? — в прежней манере спросил Такер, понимая, что Твик отупело стоит на месте и держит, прижав к груди, его домашние задания и темы урока, а ещё там контрольная, написанная на «два», видна. Невротик вздрогнул, приблизился к койке Крэйга. — Ой, нет, давай-давай, пиздуй отсюда, ну я же сказал!.. — Твик будто не слышал. Аккуратно складывал, потом снова рассыпал, затем вновь складывал листы, пока, наконец, не положил Такеру на одеяло. Тот уже кричал: — Да ёб твою по диагонали, чувак, катись отсюда! Спасибо, бля! Я же сказал тебе «спасибо», сучара глухая! Твик молча схватил свой рюкзак, не оглянулся на Крэйга и выбежал из палаты, стараясь закрыть дверь осторожно, но вместо этого она озлобленно разошлась одиночным грохотом. Такер смотрел в закрытую дверь, как загипнотизированный. Он попросту не понимал такой смены поведения невротика. Все несколько лет бок о бок учились, мысленно друг друга перегрызли до смерти, а тут он даже нахер не послал. А Твик бежал из больницы так, будто его окатили кипятком и окунули пальцами в серную кислоту. Когда бежать стало невозможно, лёгкие в груди плавились, невротик остановился возле старого дерева и, уткнувшись в него горячим лбом, облегчённо выдохнул. Целое «спасибо» — и от Крэйга Такера! Такое искреннее, немного зажатое, но настоящее, не напускное, как это у всех бывает. Что близкие, что друзья — никто раньше не говорил Твику что-то подобное таким вот тёплым, уютным тоном. Почему-то, когда Крэйг поблагодарил его, невротик готов был забыть всю грязь, что с ним творили. Начать всё заново, вырвать исписанный лист и открыться новому. По-детски, очень наивно и трепетно, Твик стал продумывать, как он выудит из Крэйга очередную благодарность, пока тот будет лежать в больнице, даже не догадываясь, что кто-то стал ненавидеть его гораздо меньше.

***

Весь класс устремил удивлённые взгляды на Твика, когда тот поднял руку. Настала напряжённая тишина, все всматривались в лицо невротика, пытаясь найти хоть какой-то намёк на синяк или ссадину. Разглядывали его закатанные рукава, щурились, дабы увидеть что-то, что будет напоминать побои, но — ничего. Тело Твика было целым и невредимым, лицо всё таким же: полукруги тёмно-синие под большими глазами, прикушенная нижняя губа, едва заметные веснушки, а ещё выражение такое же. Виноватое, неуверенное. Преподаватель с сомнением посмотрел на невротика, настойчиво тянущего руку. — Вы ведь к Крэйгу уже ходили несколько раз... — стараясь не вглядываться в умоляющие глаза, обрамлённые длинными светлыми ресницами, протянул учитель. — Давайте кто-нибудь другой навестит, кхм, его. Кто желает? Повисло молчание. Разрушило тишину чьё-то уведомление в телефоне о новом полученном сообщении. Твик не опускал руку, а ребята продолжали смотреть на него косо и размышлять, к кому же попал в рабство невротик, если возвращается от Крэйга Такера непобитым? А если он не изувечен и так хочет снова отнести по учёбе что-то хулигану, то возможно ли, что он заколдован кем-то? Девушки перешёптывались, парни насмехались, но все до единого были уверены, что дело здесь явно не в доброте душевной. От Такера нельзя вернуться без увечья — это же Такер! Даже если он валяется в больничной койке и у него сломана одна рука, то это не даёт уверенности в том, что он не сможет подняться на обе здоровые ноги и накостылять визитёру левой. Он ведь даже ухо откусить может — да что там ухо! Палец может! Насколько знали одноклассники, Твика он не любил. Потешался постоянно, ставил того в неудобные положения, не раз подставлял. Со своей стороны невротик тоже не отличался особой любовью к обидчику: тогда, когда новоприбывший ученик избил до потери сознания Такера, Твик был одним из первых, кто с жадностью наблюдал за тем, как тело самого опасного старшеклассника ударяется о шкафчик и валится на пол, пачкая его кровью. А сейчас Твик самый первый среди желающих навестить тирана этой загнивающей школы, где правила диктует не директор, а уголовник со своей шайкой. — Хорошо, — без одобрения произносит преподаватель. — Он должен быть в восторге, что хоть кто-то ему желает помочь! Но в восторге, наверное, был больше Твик, нежели Крэйг. Невротик радовался, как ребёнок, когда приходил к Такеру, говорил ему «привет», а тот только отстранённо кивал. Реже оскорблять даже стал. Просто лежал или сидел в кровати, трогал изредка гипс и пытался иной раз вслушаться, что ему прерывисто и воодушевлённо рассказывает одноклассник. Что-то там про школу, про дом, про кофейню, про родителей, про фильмы, про походы в кинотеатр. Страшно, говорит Твик, очень там страшно. А Такер кивает, едва сдерживая смех: мальчишкой был Твик, совсем ещё мальчишкой. Пугливым, доверчивым и слишком искренним. Даже завидно иногда было: как в нём столько доброты вмещается и где трещины в его теле? — Зачем ты всё это делаешь, дурачьё? — задаёт вопрос Крэйг, когда Твик заходит к нему в палату и аккуратно держит под мышкой контейнер с бутербродами. Вновь и вновь, день за днём: Твик приходит, а потом уходит, очень нервный и опечаленный. А когда дверь открывается в очередной раз, Крэйг уже знает, кто к нему пришёл — и всегда угадывает. Эти лучистые, переставшие напоминать болотную вязь, глаза смотрят на него с таким восторгом, что невозможно не покраснеть от неловкости. Крэйг уже и забыл, как нужно реагировать на таких людей, как Твик. Отгонять их или кидаться с объятиями? Может, им нужно что-то особенное говорить всегда? Но таких специальных слов не находится, и Такер обречённо молчит, всматриваясь в болезненно-бледное лицо невротика и стараясь угадать ответ на собственный вопрос. Этих вопросов целый десяток, каждый по-своему непонятен и сложен. — Зачем ты пытаешься коснуться меня? — беззлобно, но всё же недовольно спрашивает Такер, когда замечает в который раз, как цепкие тонкие пальцы пытаются дотянуться до его руки. — Ты приходишь ко мне едва ли не каждый день — и постоянно с чем-то новым, помимо учебной херни! Почему?.. — произносит Крэйг, а Твик словно и не слышит, смотря в открытое окно со счастливым выражением на лице, будто пасмурное небо дарит что-то невероятное, о чём никогда не узнает сам Такер. А ведь он привыкает к Твику. К его лохматой голове, к его небрежности, паранойе и голосу, который с шёпота может сорваться на крик. К его удивительным и завораживающим рассказам о других планетах, о другой жизни и о людях, что могли существовать, но их души вселились в животных или какие-то предметы. К его взглядам, интонациям и действиям, что раньше казались совершенно непредсказуемыми. Крэйг слабеет рядом с Твиком. Отвлекается, не может сосредоточиться и повержено вслушивается и вглядывается в невротика, чтобы когда-нибудь ответить на вопросы, у которых не находится ответов. Сначала всё кажется таким мягким, обманывающим, но потом перерастает во что-то иное. Стремительно и неумолимо, пока Крэйг спокойно спит в больничной палате, что-то меняется, а Твик ждёт следующего дня, глотая снотворное: только бы поскорее прошла ночь. Поскорее бы можно было прийти к Такеру и услышать от него что-то в духе «здрасьте, паразит» или «а я не ждал». Но он всегда ждёт, потому что Твик — единственный, кто проявляет к нему иные чувства относительно других людей. Он видит иначе. Смотрит в глаза, а не на сжатые кулаки. — Скоро выпишут, — говорит Крэйг, а Твик смотрит на его гипс и пересиливает желание коснуться. Такер протягивает почти выздоровевшую руку к невротику, а тот непонимающе отшатывается. Старшеклассник хмыкает, потом говорит: — Да дотронься, не ссы. — А оно не разобьётся? — удивлённо спрашивает Твик, но касается пальцем гипса, после чего вовсе начинает щупать его. Крэйг молча наблюдает за его действиями. — Твёрдый... Ты в нём ничего ведь и не чувствуешь. — Это ты правду говоришь, — соглашается хулиган, а сам жалеет, что рука не чувствует прикосновений Твика. Может быть, у него холодные пальцы или, наоборот, очень горячие, но жаль, что Такер не способен сказать наверняка. Хотелось бы ощутить касания, но губы не размыкаются, взгляд пристыженно опускается вниз. Между ними что-то есть, и оба это знают. Поэтому тогда, когда Твик поднимается пальцами выше гипса, дотрагиваясь до оголённого участка руки, Крэйг молчит и не просит прекращать. Смотрит прямо в глаза, не отстраняется, не отдёргивает руки, не начинает кричать, не бьёт лбом по чужой переносице. Наблюдает, а пальцы Твика — оказывается, горячие — поглаживают бицепс. И в этом, думает Крэйг, есть что-то до одури возбуждающее. Лишь бы Твик не заметил, как хулиган на миг прикрывает от удовольствия глаза и задерживает дыхание. Лишь бы никогда не узнал, что сердце его не чёрное и безжизненное. — Ты дышишь по-другому, — тихо говорит Твик, а Крэйг вздрагивает, ощутив, как пальцы забираются немного под гипс и как короткие ногти проходятся по сгибу локтя. Невротик нашёл одно из слабых мест опасного старшеклассника. Твик шепчет: — Тебе приятно? Он хочет, чтобы Крэйгу было хорошо. Так же, как сейчас хорошо и ему рядом с человеком, от которого никогда нельзя было ожидать такого комфорта. Твик всегда думал и знал, что Такер моральный урод, что к нему нельзя подступиться и он способен выгрызть глотку любому, кто посмеет мнить себя лучшим. А теперь этот моральный урод, у которого глаза синие-синие, затуманенные лёгким возбуждением, показывает, кто он такой на самом деле. Лучший из худших. И всё-таки лучший. — Не нужно, — как-то неуверенно и задавленно говорит Крэйг, закусывая губу и начиная ёрзать. У Твика уже голова кружится, сердце стучит, осчастливленное, в груди. Такер хрипит: — Лишнее... — Я не знаю, — вдруг заявляет невротик, немного подаваясь вперёд, чтобы быть ближе к лицу Крэйга. Аккуратное, а всё равно в шрамах и царапинах. На мочке уха так и не зажил след от неосторожного прокола. Ресницы тёмные. Губы приоткрыты, а от них слабо и ненавязчиво пахнет мятой. Твик говорит еле-еле слышно, чуть ли не себе под нос: — Я чувствую, что это не лишнее. А потом резко отстраняется. Страшно, непонятно, дико. Но ему хочется видеть, как краснеют щёки Такера, как он учащённо дышит, как его голова запрокидывается, как глаза от наслаждения закатываются, как хмурятся брови, как голос становится сладким. Крэйг понимающе отводит взгляд. Он не просит уходить, а лишь сидит и трогает место на руке, которого касался Твик. Те эмоции, что испытал хулиган, были иссушающими и потрясающими. — Встретимся в школе, — быстро говорит Такеру Твик и едва сдерживается, чтобы не прильнуть к однокласснику и неумело его поцеловать: как только умеет. Лишь бы понравилось, лишь бы показать, что на самом деле происходит. Шуршание, скрип двери, удаляющиеся шаги по коридору. Такер остаётся на месте, приложив ладонь к почти выздоровевшей руке. Если это то, о чём оба старшеклассника знают, то невольные слёзы Крэйга так же непонятны, как и улыбка идущего по улице Твика. «Ты не знаешь, что творишь», — ударами сердца звучит в голове, превращая город за окном в тюрьму. «Но я чувствую, что делаю что-то правильное», — ветром проносится сквозь растрёпанные светлые волосы. А после всего этого, когда небо потухнет и накроется невидимыми звёздами, Твик с криками побежит через переулки, перепрыгивая заборы, перелезая через бетонные ограждения, втискиваясь в узкие проходы — только бы успеть в больницу к Крэйгу. Прижаться к чистому стеклу и испуганно, отчаянно смотреть в глаза стоящей по ту сторону преграды медсестре, которая просто кивнёт, чтобы сердце невротика потянуло его на холодный пол приёмной. Твик тяжело задышит, не сдерживая рыданий, и засмеётся, пряча лицо в коленях. Коридор будут усердно мыть уборщицы, чтобы навсегда стереть пятна крови. В операционной врачи облегчённо вздохнут, жестом прикажут увозить пациента в палату, в которую позже без разрешения ворвётся обезумевший от радости и горя Твик. В его голове будет грохотать всего одна фраза: «Он жив!» Он не будет садиться на стул, не будет стоять в дверях, а подойдёт к койке Крэйга, рухнет на колени перед ней и положит голову на мягкое белое одеяло, от которого пахнет стиральным порошком. От которого пахнет и Такером. Крэйг проснётся раньше Твика: разлепит глаза, несколько минут полежит без движений и мыслей. И только потом поднимет голову и увидит, как невротик, подложив под щёку руки, спит рядом с ним беспокойным сном. Не будет знать, ради чего Такер ввязался в драку с чужим посетителем, ради чего подставился под нечестный удар ножом и ради чего остался подольше в стенах больницы, куда почти каждый день приходит Твик. Протянув загипсованную руку к Твику, пальцами Крэйг аккуратно потрогает светлые пряди волос. Осторожно, без уверенности погладит его по голове. Потом Твик проснётся: зашевелится, что-то начнёт бормотать, а затем, подняв лицо, тут же бросится обнять Крэйга. Впервые за всю жизнь кто-то Такера так искренне, так тепло обнимает. Кто-то ждёт его. — Хотел подольше побыть с тобой вот так, — шепчет Крэйг, не слыша того, что ему говорит Твик. — Что ты сказал? — тревожно спрашивает невротик, отстраняясь от Такера и заглядывая ему в лицо. Но тот слабо улыбается, мотает головой и проводит ладонью по напряжённой спине Твика. — Ничего важного.

***

Твик даже пораньше пришёл к школе, чтобы увидеть Крэйга. Он пролежал в больнице с неделю, а потом ему разрешили выписаться, если он осторожен будет некоторое время. Такера не было видно, но мимо проходили люди, много людей: кто-то здоровался с Твиком, кто-то посмеивался, а кто-то открыто заявлял, что он чья-то подстилка. Ушёл от Крэйга Такера невредимым. Непозволительная роскошь для такого отброса. Так и говорили, а Твик не слушал. Через десять минут должен был прозвенеть звонок на первый урок, а Крэйга Твик увидел вдалеке только сейчас. Такер шёл, засунув руки в карманы тёмной куртки, а перед ним расступались компании девушек, но парни с вызовом провожали взглядами. Как был врагом этих стен, так и остался. — Привет! — поздоровался Твик с Такером, и тут же на него были обращены несколько нездорово-любопытных взглядов. Крэйг поднимался по лестнице, уже почти подошёл к главному входу, возле которого стоял невротик. Ещё несколько шагов — и вновь комфорт, который так приятен Твику и так необходим ему, чтобы заботиться о Такере. — Ага, — сухо произносит в ответ Крэйг, проходя мимо и даже не смотря в сторону невротика. Послышался треск где-то в сознании Твика. Кто-то совсем близко хихикнул. Крэйг держался особняком, не желая показывать алчному сброду, что у него есть слабые места. Что одно из этих слабых мест сейчас стоит на крыльце школы и не понимает, плакать ему или рвануться вслед за безразличным Такером. Это то, о чём Крэйг так и не сумел предупредить невротика. Нежелательный старт после фальшивой финишной прямой. Эти люди, эта школа — тюрьма, переполненная чужими взглядами, которые выискивают болезненные точки, на которые можно надавить. Если Крэйг просто бы поздоровался с Твиком, взял его за руку и пошёл с ним в класс, всё бы в мгновение ока обрушилось. Хулиган перестал бы представлять даже малейшую угрозу. А ему нужна расправа, ему нужно лидерство, ему нужен этот бешеный скачок, который позволит разуму оставаться кристально чистым, пока пылает багровое пламя в синих глазах. — Где это чмо? — громко и нахально спрашивает Такер весь вестибюль. Твик стоит у стены, справа от выхода, и смотрит пустым взглядом куда-то под ноги Крэйгу. Его лицо вновь жёсткое, с резкими некрасивыми чертами, глаза немного раскосые и смотрят уничтожающе, болтается выцветший помпон на извечно синей шапке. — Дава-а-ай, пиздабол, выкатывай свою жопу на реванш! — Голос звучит неприятно, режет слух. Твик закрывает ледяными ладонями уши, зажмуривается, хочет испариться и никогда больше не находиться рядом с тем хаосом, что воронкой сидит в Крэйге. Такер бьёт по школьным шкафчикам кулаком, грохочет ими, как непонятным инструментом. Кричит издевательским тоном: — На большой перемене, говноед, или ты докажешь всем в этом гадюшнике, кто тут самое слабое звено! Твик смотрит на Такера и не хочет узнавать его в этом мерзком уголовнике. Он что-то говорит, кричит, наезжает, угрожает, и его голос не понижается до обычного. Там, в больнице, он говорил по-настоящему, по-своему, а здесь только рычит хищником, чья пасть вся в крови слабаков. Невротик отходит от стены, под чьё-то улюлюканье проходит по лестнице и изо всех сил старается не оглянуться на Крэйга: а тот смотрит краем глаза, отслеживает, не отпускает. — А знаете, — вдруг говорит Твик, ни к кому конкретно не обращаясь, но поворачиваясь лицом к Такеру, — кто тут действительно самое слабое звено? — Люди недоверчиво помалкивают. — Это звено — Крэйг Такер! Худший из них! Внутри клокочет бешенство. Твика трясёт, он успевает только подумать о том, что вновь руки дрожат, а ведь почти избавился от этого. Ученики смотрят жадно, отлавливая любое движение мускула на лице Крэйга, но он непоколебим. — Заявишь об этом, — насмешливо, отталкивающе произносит Такер, и его голос расходится волнами по горящей от любопытства толпе, — когда будешь у меня отсасывать, задрот. Твик лишь печально улыбается в ответ на эту грязь, смотря Крэйгу в глаза. В эти лживые, синие глаза, где бездна гораздо злее.

***

Никто не спрашивает, почему новый ученик, Мартин Бетс, был найден мёртвым под трибунами школьного стадиона. Пока его оттуда доставали, Твик смотрел на всё это с крыши школы, а за его спиной стоял Крэйг и устало докуривал третью сигарету. Стояли молча. Твик смотрел, как изуродованное тело Мартина укладывают в чёрный мешок, а Такер смотрел на затылок невротика и делал долгие затяжки. То кажущееся бесконечным время закончилось, и Крэйг тушит сигарету о свою подошву, а потом, ничего не говоря, уходит, оставляя Твика в одиночестве. Пусть смотрит на то, что сделал лидер ради своего первенства. Пусть знает, что самое слабое звено неспособно на такое, но невротик повторял про себя: «Слабак». Клеймом на надменном лице Крэйга Такера. Твик приходил домой разбитым и удручённым. Родители постоянно наседали на него, что-то выпытывали, а он огрызался, за что позже получал выговоры или по незащищённому телу подручными предметами. Никто не оберегал его, никто не выслушивал, а Крэйг продолжал ходить по школе — и от него отшатывались люди. Он был безжалостным войском из одного человека, но Твик смотрел на него с жалостью и беспомощной злостью. Слабое звено, думал невротик, это только Такер. Лезвия не помогали, таблетки казались смехотворными, потолки слишком высоки, химикаты надёжно спрятал отец. Твик выходил поздними вечерами на улицу и искал кого-нибудь, кто сможет его прикончить, пока он не решит, что всё бесполезно, и не сведёт счёты с жизнью самостоятельно. Но никого не было, а Крэйг Такер всё ещё зажимает малолеток и загребает их деньги. — Чего нюни распустил, собачка? — насмехался над Твиком парень из параллельного класса. — Содержатель больше не содержит, да? Все эти издёвки заканчивались одинаково: обидчики получали своё. Один и тот же сценарий, один и тот же повод, один и тот же судья. Такер нависал над Твиком тенью, которая оберегала его от длинных рук сплетников, но невротик не хотел ничего из этого. Ему просто хотелось ещё раз посидеть в той больничной палате, поговорить о людях, потрогать гипс на руке Крэйга. Побыть с человеком, который не заботится о своём авторитете в обществе слюнявых шакалов. Такер помнил, что Твик приходил в школу избитым: и все те синяки были делом чужих рук. Крэйг выслеживал, думая, что причина кроется где-то очень глубоко, но она оказалась на самой поверхности: невротик подвергался насилию со стороны собственных родителей. Просто за то, что существует рядом с ними: тихий, но внутри сошедший с ума и кричащий по ночам в страшных снах на весь дом. А потом всё оборвалось: сиренами «скорой», криками матери с отцом, порывистым ветром. Твик не выдержал, не нашёл иного выхода, не смог закричать от бессилия — и слабеющими руками пытался написать Крэйгу: «Слабак». Не я, а ты. Когда по небу будет разливаться розовый рассвет, Крэйг будет бежать через чужих собак, перепрыгивать машины, сбивать идущих на работу людей, чтобы оказаться в больнице — лишь бы успеть к Твику. Прижаться к чистому стеклу, не смотреть ни на кого и знать, что если всё будет кончено, то той школе не жить. Никогда. Глаза Такера будет щипать, но он, стиснув зубы, будет пытаться держаться, чтобы позже забежать к невротику в палату и судорожно выдохнуть страх. Медсёстры будут зевать, радио взорвётся утренними передачами, а к Твику, наконец, можно будет зайти. Крэйг будет единственным, кто навестит его, потому что у родителей есть дела поважнее: например, вытаскивать биту из салона машины, у которой выбиты все стёкла. Крыльцо облито керосином — просто для того, чтобы вы, говорит Такер, знали. На бите будет написано красным маркером: «Я скормлю ваши трупы своим бойцовским псам, уёбки». И родители Твика будут прекрасно знать, что их сын отныне под защитой от них самих. Крэйг зайдёт в палату к Твику, закроет за собой дверь, и лицо его смягчится, лишится резких черт, голос станет тише. Он подойдёт к койке невротика, а тот ещё будет спать. Такер сядет на стул рядом с кроватью, придвинет его ближе, но не выдержит и, опустившись на колени, положит голову на мягкое одеяло, которое не будет ничем пахнуть. Твик проснётся раньше Крэйга: резко откроет глаза, вздрогнет, но только потом почувствует, как его перебинтованной руки касаются пальцы спящего Такера. Громко сопя, он и не будет подозревать о том, как хотелось Твику после увиденного заплакать навзрыд, реветь и бить в стены, а потом упасть в надёжные объятия Крэйга и затихнуть. — Слабак, — будет говорить Твик спящему, стискивая своей слабой рукой его руку. Тёплую и мягкую. — Какой же ты, чёрт возьми, слабак... — Я как бы всё слышу, — внезапно произнесёт Крэйг, а невротик засмеётся, как будто от счастья. Как будто от невыносимой тоски. Он ведь снова, как выйдет отсюда, сделается уродливым, жёстким, непримиримым. Такер скажет, отнимая голову от койки и устремляя взгляд синих глаз на Твика: — Не делай так больше. Поднимется на ноги, подойдёт к Твику и, наклонившись, поцелует его в уголок губ, надеясь, что сейчас ему расцарапают лицо. Но невротик только вцепится ему в рубашку, раскроет рот, чтобы выкрикивать оскорбления, но голос опустится до покорного, доверительного шёпота: «Ты худший». — Да, — согласится Такер спокойно. — Спасибо. Тогда бездна, скрытая за синевой его глаз, покажется Твику совершенно безобидной.