Искупление

      Удар.       Рёв толпы смешивается со звоном в моей голове. Я отступаю, не в силах держаться на ногах, потому что чувствую себя лодкой в штормовом море. Публика требует хлеба и зрелищ, и, по-моему, мой противник как раз собрался их удовлетворить. Но в момент, когда он заносит руку для удара, я прихожу в себя и ловко ухожу от атаки. Его кулак врезается в бетон в миллиметре от моего лица — я нервно сглатываю, но тут же расплываюсь в злорадной усмешке. Мне могло повезти гораздо меньше. Этого удара вполне могло хватить, чтобы расплющить моё лицо, но этот увалень умеет только руками махать. Я уверен, что он вышел на ринг, свято уверенный в том, что победит благодаря своим необъятным мышцам. Хах. Не с тем связался. Я же не первый раз выхожу на эту сцену, я очень хорошо знаю свою роль. Сейчас бой закончится, и я с радостью плюну тебе в лицо, здоровяк, ибо так написано в моём сценарии.       Он продолжает размахивать своими огромными кулаками, видимо, надеясь зажать меня в угол. И мне доставляет какое-то садистское удовольствие наблюдать за тем, как ярость закипает в нём. Я отклоняюсь назад, когда он вновь пытается нанести очередной слепой удар. В такие минуты время застывает. Я вижу, как взметается вверх каменная крошка, застрявшая в креплениях фаланг пальцев, вижу, как застывают лица в немом восторге, как сходятся ладони в очередном шквале оваций. Сейчас я чувствую абсолютно всё. И мне кажется, что лучше шанса, чтобы нанести удар, у меня больше не будет.       Когда мой противник заводит руку, чтобы атаковать снова, я хватаю его чуть повыше локтя и быстрым точным движением «выкорчевываю» кость из сустава в прямом смысле этого слова. Металл под моими пальцами гнётся удивительно просто, словно пластилин. Качок падает на колени и, одурев от боли, кричит, хватаясь за то, что ещё несколько секунд было его рукой. Я с восторгом машу ему остатком его конечности, чем привожу его в неописуемое бешенство. А дальше — всё по сценарию. Он летит на меня, готовый втоптать меня в землю, но, как я уже говорил, я не в первый раз выхожу на эту арену и это не первый тупой придурок, который мне встречался. Ещё секунда — и он остаётся без другой руки. Я брезгливо отпинываю от себя кусок металла, из которого ещё сочится энергон. Мой противник теряет сознание, толпа взрывается аплодисментами. Я откланиваюсь, переполненный эйфорией, пока качка и то, что от него осталось, уносят на носилках.       То, что я сделал, — жестоко, но это спорт, глупо рассчитывать, что ты доживёшь до старости со своими органами. И, поверьте, я знаю, о чём говорю. Когда я впервые пришёл сюда, всё казалось таким безоблачным. Я был молод, глуп и самоуверен. Как следствие — мой первый поединок закончился переломом многострадальных рёбер, вывихом руки и нехилым таким сотрясением. Я мог бы злиться на весь мир и обвинять в своих неудачах кого угодно, но мой тренер — жестокий, но справедливый человек — отвесил мне оплеуху и назвал меня идиотом. И он был прав. То, что случилось потом, не хочется вспоминать даже в страшных снах. Он изматывал меня изнурительными тренировками, заставляя меня рыдать кровавыми слезами, но, глядя на себя теперешнего, я благодарен ему. Он научил меня заведомо ненавидеть своих противников. Неважно, плохой ты или хороший человек, моя цель — заставить тебя страдать. Я очень хорошо это усвоил. Тем более этот принцип неплохо помогал мне снимать стресс; чем сложнее были тренировки, тем яростнее я молотил кулаками, выбивая дерьмо из моих оппонентов, выплёскивая на них накопившиеся раздражение и напряжение. В принципе он и сейчас работает безотказно.       Я перевожу систему в спящий режим, чувствуя, как сплав заменяют живые ткани. Завершив деактивацию, протискиваюсь в узенький проход — единственный выход с арены, соединенный длинным узким коридорчиком, похожим на кишку, с раздевалками. За спиной захлопывается дверь; меркнет свет, замолкают крики и рукоплескания. Тут же меня встречает Уилджек, как всегда в строгом костюме и с какими-то бумажками. Он услужливо протягивает мне полотенце, и я вымученно улыбаюсь, ощущая себя абсолютно вымотанным и безмерно благодарным ему. — Спасибо, — я вытираю мокрое от пота лицо. Мышцы ноют, требуя отдыха, и я тешу себя смутной надеждой на то, что как всегда смогу переложить важные и неотложные дела на Уилджека и уехать домой. Всё, что мне нужно сейчас, — это холодный душ, теплая постель и несколько часов безмятежного сна. — Не за что, — отвечает Уилджек, снова зарываясь в документы, прикрепленные к планшетке. Я чувствую, что уйти просто так не получится.       Уилджек в общем-то славный малый. Помнится, я был даже влюблен в него на первом курсе. Высокий, широкоплечий, с копной волос цвета мокрого асфальта и вечно не сходящей с лица улыбкой он напоминал мне…ту часть моей жизни, которую я предпочел бы забыть.       Мы познакомились с ним в университете, когда оба учились на специальности, которая и мне, и ему нужна была как третья нога. Сейчас плохо помнится, но, кажется, это было что-то, связанное с управлением персоналом. Я пошёл туда от балды, чтобы просто получить хоть какое-нибудь образование, а Уилджек поступил по настоянию дорогих родителей. Отец у него бизнесмен, а мать содержит собственный свадебный салон. Оба мнят себя аристократами, но, как по мне, те ещё зануды и жуткие снобы. В общем, Уилджек ненавидел универ всеми фибрами души и частенько прогуливал, вызывая у своего благоверного папаши приступы неконтролируемого гнева, а у мамаши — обмороки и сердечные приступы. Настоящей страстью Уилджека всегда была техника. Хлебом не корми, дай разобрать мой многострадальный телек. После десяти сборок и разборок при появлении Уилджека аппарат стал подозрительно шипеть и всё чаще выдавать «белый шум». Я лишь тихонько посмеивался, а Уилджек сваливал всё на происки злых сил. Сейчас я скучаю по времени обучения в универе, потому что оно было самым лучшим. Я помню те яркие беззаботные дни, когда мы проводили дни напролёт в моей маленькой квартирке; ветер, врывающийся в раскрытые окна, гонял по комнате горячий воздух. Мы сидели в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом страниц и тихим дребезжанием молотка и отвертки — Уилджек снова пытался соорудить какого-то монстра из магнитофона и прикуривателя, снятого с моей старой колымаги. Это было чертовски хорошее время. А потом я ушел в «большой спорт», и Уилджек пошел за мной — он нашел возможность совмещать скудные знания, полученные в университете, со своим хобби.       Он хлопает меня по плечу и улыбается своей самой обворожительной улыбкой: — Ты был хорош сегодня. — Я усмехаюсь. Чего там хорош, я был просто в ударе в прямом и переносном смысле! Я уже хотел было разразиться хвастливой речью, но Уилджек улыбнулся еще шире, как кот, объевшийся сметаны. — Есть прекрасная новость — пока ты махал кулаками и получал боевые ранения, я вел переговоры с серьезными людьми, и кое-то согласился подкинуть нам деньжат, — сообщает он мне заговорщическим тоном и, замолкнув, вперивается в меня блестящими от восторга глазами, ожидая моей реакции. Признаться, мне всё равно, но расстраивать этого дурня не хочется, поэтому я изображаю самую счастливую улыбку, на которую только способен сейчас. — Это прекрасно! — я бодро хлопаю его по плечу, но, отвернувшись, шепчу себе под нос проклятья. — Я знал, что ты обрадуешься! — Уилджек чуть ли не подпрыгивает от радости, на что я выдавливаю ещё одну вымученную улыбку. — Это хорошо, конечно, но я всего лишь хочу добраться до дома, принять душ и заснуть вечным сном, — я присаживаюсь на скамейку и прислоняюсь спиной к шкафчикам, устало прикрывая глаза. — Что-о-о?! — восклицает он. Я раздражённо приоткрываю один глаз, осуждающе глядя на нарушителя моего, хоть и недолгого, спокойствия. Он ещё секунду смотрит на меня так, будто я должен догадаться о причине его возмущения. В конце концов, я просто пожимаю плечами, на что он взрывается. — Сегодня банкет! Этот мажор позвал нас на званый ужин, он хочет познакомиться с тобой. Так что можешь даже не мечтать о сне! — Не-е-т, — обречённо выдыхаю я, воздевая руки к обшарпанному потолку раздевалки. — За что, Господи? — Ты совсем сдурел? Это твой шанс! — Уилджек садится рядом со мной и обнимает меня за плечи, слегка потрясывая моё обессиленное тело. — Ты же так об этом мечтал. У тебя есть реальная возможность попасть в большой спорт, а не томиться в этом «пылесборнике», — он обвёл презрительным взглядом помещение. — Эй, — он потрепал меня за плечо, заставляя посмотреть на себя. — Ты должен ему понравиться. Даже нет, не так, — он тряхнул головой, а затем соскочил и, излучая радость и вселенскую любовь, произнёс: — Ты ему понравишься! — Спасибо, Уилджек, — я улыбнулся ему от всей души. Он слегка покраснел и отвёл взгляд в сторону, пробурчав что-то похожее на «не стоит благодарности». — Ну, раз так, начнём собираться, — я хлопнул в ладоши, встал и, потянувшись, полез в шкафчик за своими вещами. Через несколько минут я уже ехал в автобусе на другой конец города, в своё маленькое уютное логово, прятаться от всех невзгод. Пока что защиты было ждать неоткуда: мысли о предстоящем мероприятии не выходили у меня из головы, и я бы соврал, если бы сказал, что чувствую себя прекрасно. Нет, чувствовал я себя, мягко говоря, ужасно, потому что помимо не очень приятных мыслей в моём теле обитали боль, усталость и раздражение. Поэтому, приехав домой, первым делом я залез под холодный душ. С напряжением и болью он справился, а вот нервозность никуда не ушла, а даже приумножилась. Я вспомнил слова Уилджека о том, что я им обязательно понравлюсь, и это меня успокоило в некоторой степени. Пока мрачные думы не взяли верх, и меня снова охватила паника. Я долго придирчиво изучал себя в зеркале, несколько раз пытался репетировать речь, но, как назло, на ум ничего не шло, и я оставил это занятие. Вскоре явился Уилджек. Я услышал звонок в дверь, подошёл, посмотрел в глазок. Увидев знакомое лицо через мутное стекло, дрожащими пальцами повернул защёлку и, распахнув дверь, обомлел. Он стоял передо мной в костюме с иголочки, его волосы, обычно прибывающие в небольшом хаосе, были причёсаны и уложены. Он испускал странное свечение, аура великолепия не покидала его. Я встал, как в копанный, не в силах отвести взгляд. — Может, ты пустишь меня в квартиру? — ворчит он, закатывая глаза. — А, да, — я, очнувшись, отступаю в сторону и пропускаю его внутрь, закрывая за ним дверь. — Ты что, в чан с ангельской пыльцой упал? — мрачно интересуюсь я и плетусь следом. — Мы в приличное общество идём, нужно выглядеть подобающе. Кстати, на, — он вручает мне пакет величиной с меня. — Прикупил тут тебе кое-что. — Что это? — я стягиваю целлофан и обнаруживаю под ним костюм-тройку. — Ого, нехило, — присвистываю я, понимая, во сколько он обошёлся Уилджеку. — Ну так, — хмыкает тот, — хоть какая-то польза от стариков.       Он вертится вокруг меня, пока я примеряю костюм. С размером Уилджек угадал, и поэтому он сел идеально. Я ещё долго кручусь перед зеркалом, пока он не начинает меня подгонять. — Мы уже опаздываем! — раздражённо шипит Уилджек, когда мы усаживаемся в такси. — Приличным джентльменам… — Не подобает себя так вести! — я закатываю глаза. — Не будь таким занудой. Всё будет нормально. — Я смотрю на него и понимаю, что на самом деле причиной всех этих нравоучений является то, что он переживает даже больше, чем я. Он медленно дышит, положив руки на колени. — Ты прав. Всё будет нормально. — Он улыбается мне, и на душе сразу становится спокойнее.       Добираемся мы в полной тишине. Я всю дорогу пялюсь в окно, наблюдая, как ночь опускается на город, как зажигаются первые огни. Я думаю о том, что, возможно, в этот вечер может измениться вся моя жизнь. О том, что я могу наконец получить шанс на нормальное будущее. И всё это благодаря Уилджеку. — Послушай… — мы одновременно поворачиваемся и говорим это. На несколько секунд между нами воцаряется тишина, а затем мы оба начинаем смеяться. — Говори, — он склоняет голову набок, смотря на меня с нескрываемым интересом. Я несколько теряюсь от такого внимания, но, вздохнув, произношу: — Я хотел сказать тебе «спасибо» за всё, что ты для меня делаешь. Даже если сегодня ничего не произойдёт и мы не заключим такую, несомненно, важную сделку, я всё равно хочу поблагодарить тебя за старания.       Уилджек некоторое время смотрит на меня с удивлением, а затем начинает хохотать. — Что? — бубню я, опуская горящее от стыда лицо. — Не за что. Но я думал, что это само собой, то есть… — он умолкает на секунду, подбирая слова, — в порядке вещей помогать друг другу. Мы же друзья, мы одна команда, — он улыбается мне, а затем, воспользовавшись моим замешательством, обхватывает меня за шею и трёт костяшками пальцев мою макушку. — Эй! — я начинаю вопить и вырываться, и, в конце концов, он отпускает меня, смеясь безудержно. Я угрожаю его поколотить, но, естественно, блефую. Мы оба смеёмся до слёз, и я ощущаю, как волнение постепенно сошло на нет. Позже я вспоминаю, что он тоже хотел что-то сказать, и уже было открываю рот, чтобы спросить его об этом, как водитель объявляет, что мы приехали. Я закуриваю в сторонке, непомерно обрадованный возможностью выйти на свежий воздух, пока Уилджек расплачивается. — Пойдём, — он кивает в сторону входа в банкет-холл, и я кидаю окурок на землю, затушив его каблуком. Когда мы подходим ближе, я присвистываю, потому что мне открывается неплохой вид. — Да, — произносит Уилджек, — сам в шоке. Поговаривают, это здание бывшего музея. Когда его владельцы разорились, экспонаты быстренько распродали на аукционе, а само здание заняли офисы. Только потом уже догадались сделать из него банкет-холл, чтобы в какой-то мере вернуть его эстетическую значимость. — Ого, — выдаю я. — Откуда ты всё это знаешь? — Не забывай, кто мои родители.       Мы останавливаемся возле входа, точнее нас останавливают два типа в чёрных костюмах и чёрных очках. — Приглашения есть? — механическим голосом спрашивает тот, что стоит справа от меня. Уилджек, не прекращая улыбаться и бесить своей улыбкой охрану, достаёт из внутреннего кармана два конверта, на которых золотыми буквами выгравированы наши имена. — Проходите, — тем же бесстрастным голом произносит мужчина и отступает в сторону, пропуская нас внутрь. Уилджек заходит с видом победителя, я просто стараюсь не отставать.       Мы несколько минут проводим в гардеробе — за это время Уилджек каким-то образом успевает принять на грудь несколько бокалов шампанского. Я ехидно напоминаю ему, что в приличном обществе так себя не ведут, на что он только отмахивается. Видно, что нервозность вернулась, да и я чувствую себя не совсем хорошо. От волнения у меня схватило желудок, и в зал я вошёл бледный, как мел. — Ты как, нормально? — обеспокоенно спрашивает Уилджек. Я неопределённо мотаю головой, и тогда он мне суёт стакан воды. — На вот, попей. — Я с жадностью накидываюсь на воду, мысленно ругая себя за малодушие. Дрожь в ногах унялась, и я перестал чувствовать себя словно слизняк. Но не надолго. Мне снова стало хуже, когда я начал оглядываться по сторонам. Когда понял, что не вписываюсь в весь этот блеск и официоз. Вокруг меня находились люди, которым я в подмётки не годился. Мой желудок жалобно заскулил, когда мимо меня прошёл мужчина с часами стоимостью в мой годовой доход. Внезапно я почувствовал себя очень и очень жалко, и это чувство мне не понравилось. Оно вызвало у меня злость. Я ощутил, как тёмная липкая масса под названием «зависть» бурлила, медленно поднимаясь по пищеводу и грозясь полезть через нос, рот и уши. Я кривлюсь, а Уилджек, заметив выражение моего лица, ободряюще хлопает меня по плечу: — Не переживай ты так. У этих людей, как бы красиво они ни выглядели, розовое дерьмо вместо мозгов. Кого-то из них интересуют только тряпки и брюлики, кто-то непроходимо туп, а кто-то рационален до мозга костей. Такие продают своих жён, детей и родственников, потому что того требует бизнес. — Когда он произносит последнее предложение, я вижу, как мелькает на его лице тень отдалённой грусти. До меня поздно доходит, что он может иметь в виду своего отца. Но мгновенно он меняется и расцветает вновь: — Так что запомни, когда заберёшься туда, — он многозначительно тыкает пальцем в потолок, — главное — остаться чел… — Уилджек осекается на полуслове, резко осушает свой бокал и ставит его на стол, а затем принимается поправлять мою причёску. — Он тут, — шепчет он мне взволнованно. — Веди себя естественно, ты обязан поймать его на крючок. Будь пуськой, — с интонацией заботливой мамочки он щипает меня за щеку, на что я вскрикиваю. — Обязательно, что ли… — я поворачиваюсь, обиженно потирая больное место, и тут же застываю на месте. Бокал выскальзывает из моих ослабших пальцев и со звоном разбивается о мраморный пол, засыпая всё вокруг осколками. Мир прекращает своё движение на неопределённое время, потому что я не слышу ни музыки, ни разговоров, ни криков Уилджека. В моей голове бьётся только одно: «Не может быть, этого не может быть». Я не знаю, что это, может быть, шок, но я не могу удержаться на ногах, и Уилджек подхватывает моё обессиленное тело. А я не могу отвести глаз от причины моего ужаса. Он повзрослел, определённо повзрослел на восемь долгих чёртовых лет. Все эти годы я считал, что он погиб, но покойники не разговаривают его голосом и не улыбаются его губами, которые все восемь лет мечтал поцеловать. Вместе со страхом пришла ненависть, дикая и необузданная ко всему сущему. Она застелила мне глаза, и я, оттолкнув Уилджека, почти на ощупь дошёл до уборной. Я долго плескал в лицо холодной водой, пытаясь прийти в себя. Но потрясение от увиденного не прошло. Перед глазами всё так же ярко, как и в первый раз, вставали картинки: вот он жмёт ладонь какому-то высокопоставленному херу в смокинге, вот он целует руку какой-то старухи и улыбается ей так доброжелательно, как она явно не заслуживает. Я посмотрел на своё бледное словно полотно лицо, на трясущиеся от ужаса руки и закрыл лицо ладонями. — Что за дерьмо? — я закусываю губу и со всей дури бью кулаком об кафельную раковину, но боли не чувствую. Чувствую обиду и злость, что намного хуже. Смотрю в зеркало, поправляю растрепавшиеся волосы и уже было выхожу с твёрдым намерением посмотреть ему в лицо, но ноги меня несут почему-то совершенно в другую сторону, к выходу. Я забираю своё пальто из гардероба, кое-как добираюсь до такси. Плохо припоминаю, как добрался до дома, но очень хорошо помню, как открыл дверь и рухнул на колени прямо на пороге. Горечь, скопившаяся во мне за эти годы, взяла верх, и я заплакал как ребёнок, впервые за долгое время. Но я тут же взял себя в руки, встал, вытер лицо тыльной стороной ладони. Закрыл дверь, повесил пальто, снял ботинки. Прошёл в свою маленькую гостинную — «бетонный гроб», как я гордо её называю. Осмотрелся по сторонам. Прошёлся взглядом по веренице полочек вдоль стены. Мысленно стёр многолетний слой пыли с телевизора. Зацепился за блики, игравшие на стеклянной столешнице кофейного столика. Внезапно на меня накатывает злость — неимоверно сильное, чёрное чувство, выжигающее меня изнутри. Я хватаю первое, что попадается мне под руку, — маленькую конфетницу из цветного стекла — и со всей силы бросаю её в стену. Легче мне от этого не становится, и я лёгким движением руки скидываю все книги с полок и с остервенением выдираю из стены многострадальные куски дерева вместе с гвоздями. Рвутся обои, сыпется извёстка. Пыль щекочет в носу, я чихаю, но это нисколько не сводит мою истерику к нулю. Карнавал безумия и боли в моей голове продолжается. Я впадаю в какой-то транс и прихожу в себя только тогда, когда моя квартира лежит в руинах. Я бессильно обмякаю на полу в россыпи осколков и обломков, чувствуя всепоглощающую пустоту внутри. В кармане вибрирует телефон. Я достаю его и вижу как минимум десять пропущенных звонков от Уилджека. Он звонит снова, и я нажимаю «Принять». — Ты где, мать твою?! — по его голосу можно понять, что он рвёт и мечет. — Ты понимаешь, что ставишь и себя, и меня в неловкое положение?! Прайм начинает нервничать! Сколько, по-твоему, мне его ещё развлекать?! — Пусть идёт к чёрту, — равнодушно отвечаю я. — Что?! — Пусть идёт к чёрту, — я повышаю голос. — Слышишь? Пусть идёт к чёрту, мне от него ничего не нужно. — Ты с ума сошёл?! — орёт Уилджек так, что мне приходится отодвинуть телефон подальше от уха, чтобы не оглохнуть. — Ты… — я не успеваю дослушать его гневную тираду, потому что сбрасываю вызов и кладу телефон куда-то на пол. Мне нужно подняться, но я не могу, потому что чувствую себя выпотрошенной тушей. Сейчас, когда истерика поутихла, в моей голове рождаются вопросы. Много вопросов. Как? Зачем? И самое главное — почему? Почему все эти годы он был жив, когда я считал, что он умер? Почему он мог спокойно жить и дышать? И почему появился в моей жизни именно сейчас, когда я уже забыл, когда я научился нормально жить? Почемупочемупочему. Этих чёртовых бесконечных «почему» слишком много в моём сознании. Слишком много. Я перевожу корпус в вертикальное положение и прислоняюсь к стене, закрывая глаза. Мне хотелось бы посмотреть в его глаза и спросить его об этом. О том, как он, Оптимус Прайм, жил все эти годы. Потому что он, мать его, жив. Потому что мой разум сдаёт позиции, и всё, что я построил за эти восемь лет, рассыпается в моих руках. Потому что…       Телефон снова вибрирует. Я беру его в руки и с удивлением отмечаю, что не знаю этот номер, но всё же решаю ответить на звонок. — Алло, — произношу я, нервно постукивая пальцами по коленке. Ответом мне служит молчание. Я жду несколько секунд, но эта тишина на другом конце провода начинает меня раздражать. — Вы уверены вообще, что туда попали, потому что мне кажется, что звонить и таинственно дышать в трубку, — как минимум, глупо.       Из динамика доносится смешок. До боли знакомый смех, от которого я немею в ужасе. — А ты совсем не изменился. Здравствуй, Старскрим…