Папирус вновь проиграл. Слизкая темнота опутывает его, течёт сквозь костяшки пальцев, обволакивает рёбра… медленно и противно. Пока всё вновь возвращается на свои места.
Он вновь просыпается посреди ночи в своей комнате. Чувство боли медленно уходит и он вновь по инерции встаёт с кровати и проходит к своему стенному шкафу. Раньше это была обычная кладовка для хранения вещей или боевых костей, но теперь Великий Папирус превратил её в некое подобие комнаты с наблюдениями. На дверце шкафа развешаны разные листы с графиками, неразборчивыми записями, рисунками. И фотографией, той единственной на которой они все вместе, и которой, по идее, не должно существовать. Такой дорогой его сердцу.
— Надо сделать заметки. — бурчит себе под нос скелет потирая позвоночник, стараясь избавится от фантомной боли. Папс так сильно устал. Сон может свалить его с ног в любой момент. Но он не даст себе уснуть, ведь иначе всё забудет.
Папирус пусть и был великим, но уж ни как не умным скелетом. Он всегда это знал…
Он никогда не говорил брату, что чувствует скачки времени или знает о его трюках с пространственными перемещениями. Но однажды пришёл человек. Однажды временная петля полностью повторилась. Однажды брат начал вести себя очень странно…
И Великому Папирусу пришлось во всём этом разбираться. Он взялся за учебники Санса. Те, что были спрятаны в книгах с анекдотами. Брат всё равно стал слишком ленивым, чтобы вновь заниматься любимым делом. Наукой.
Это было так давно… В один день всё изменилось. Он сломался. Прекратил любую умственную деятельность и стал комедиантом. Когда денег стало мало устроился на вторую и третью работу. А по вечерам заливал все проблемы алкоголем. Если таковым в его понимании был кетчуп.
Папирус глубоко вздохнул от этих грустных воспоминаний. Почему же всё стало настолько сложно?
На нижней части шкафа стояли где-то стопки две книг по физике, из которых он и половины никогда бы и в жизни не понял. Но вроде нужную для него информацию он смог переварить.
Папирус рисует ещё одну чёрточку на листе, он уже давно перестал их считать. Чиркает пару сухих строк о проведении боя. И берёт новый, чистый лист бумаги, который через следующие пять минут будет исписан событиями, связанными с Сансом и человеком. Это изменения. Изменения в их временной линии, что были сделаны этими двумя, и изменения событий, которые за этим последовали.
Каждый раз, как кто-то меняет что-то, Папирус это чувствует. А его неугомонный брат это делает постоянно. Всё остальное идёт в его жизни одинаково, те же монстры в тоже время, и те же фразы, которые он слышит от них. Но как только в игру ступает «юморист», Папса начинают преследовать головные боли. Однажды он попытался намекнуть брату, что знает о временных линиях. Но тут же пожалел об этом. Всем телом он почувствовал, как временная линия разрывается отделяется и делает новый виток. Жуткие боли буквально чуть не разорвали череп скелету. Что послужило ему отличным уроком на собственной шкуре. А брат? Брат обеспокоенный бьющимся в конвульсиях Папсом и его последующем нервным состоянием, сразу же забыл о предыдущем разговоре. Пространство и время не хотят, чтобы Санс знал правду, да и сам Санс этого не хотел.
Теперь это стало его правилом. Всегда делать одно и тоже. Всегда говорить одно и тоже. Быть пунктуальным. Каждый день должен быть точь-в-точь как предыдущий в этой замкнутой петле.
После того, как скелет ввел эти правила ему стало значительно легче. Он и не подозревал как все эти альтернативные реальности сказываются на его самочувствии и здоровье. Ему буквально стало легче дышать. Но Санс…
Санс раз за разом создаёт всё новые и новые реальности и, кажется, ему на это полностью начхать.
Из-за него они одновременно существуют в разных точках одного и того же времени. Все временные линии наслаиваются друг на друга, так как являются одним и тем же днём из-за человека, что желает переживать его снова и сова. Но иногда на линиях возникают расхождения, аномалии, вызванные Сансом. Их-то и ощущает Папирус.
Но не ради этого скелет начал изучать науки и не спать ночами. Нет. Он мог бы мирится с чудачествами своего брата хоть всю жизнь. А если бы тот ещё и перестал шутить, то Великий Папирус стал бы самым счастливым скелетом на свете. Но однажды в его жизни появилась она…
Девочка, что стала ему лучшим и самым преданным другом. Нет, намного больше. Настолько, что нельзя описать.
Она стала новой аномалией, новой головоломкой для Папируса. Чем-то совершенно новым.
Она так отличалась от всех прочишь монстров. И от всех его представлений о людях. Из рассказов Санса и прочих монстров, скелет представлял человека как монстра из монстров, уродливым и гнусным существом, не способным на милосердие. Но она была другой. Милой, скромной, пугливой… и доброй. Бесконечно доброй. Великий Папирус никогда не видел никого настолько жертвенного как она. Девочка стала его первым настоящим другом. Даже их с Андайн связь была не так крепка.
Когда Великий Папирус попросил её назвать то, во что она одета, что бы Андайн смогла её найти и забрать душу. Она честно ответила ему. Верила. Она не могла иначе. А он предал её. Слишком боялся гнева Андайн.
А потом он встретил монстров. Тех, что она пощадила, успокоила, простила. И окончательно понял, как сильно он ошибся. И позвонил…
Наверное, тогда он понял насколько сильно он привязался к ней. Ни какие аномалии не сравнятся с той болью, что он испытывал тогда. Угрызение совести было совершенно новым чувством для Великого Папируса. И боль. Невыносимая, раздирающая изнутри боль, от того, что она оставит тебя, разочаруется и не сможет простить. Но она простила. Он прощала всех, как бы больно и страшно ей не было.
Тогда ты не понимал от чего происходят откаты, не мог запомнить события до. Потом ты узнал и ужаснулся…
Раз за разом умирать, чтобы заслужить улыбку. Раз за разом проявлять милосердие к своему палачу. Ты тоже с ней дрался, но лишь доводил до изнеможения. Даже опутанный своим страхами и предубеждения ты не смог её убить…
Никогда бы не смог….
Сейчас ты бы с удовольствием вырвал бы своё сердце, — или что там у тебя? — лишь бы изменить это проклятую судьбу, лишь бы сохранить тебя одну.
В конце твоего путешествия, когда Великий Папирус уже отчаялся увидеть тебя вновь, ты, Фриск совершила чудо, самое настоящее чудо. Ты освободила нас. Разрушила своей любовью барьер.
Так как получилась что мы опять здесь?
Ты не знаешь, думаешь, что слишком глуп чтобы понять. Но ты знаешь одно — что бы не произошло, теперь ты уже не Фриск. Не его Фриск. Не тот ангел, который спустился, чтобы спасти вас. Ты — демон, обрёкший всех на вечный ад. В твоих глазах горит огонь преисподней. В твоём сердце ненависть и боль. Ты теперь не его маленькая любимая Фриск, а… Папирус не знает кто ты.
Но я вижу в тебе надежду, её надежду… Потенциал вернуть свою Фриск вновь!
Поэтому Великий Папирус должен постараться.
— Нья-ха-ха! — твой смех такой нервный и грустный. Больше похожий на шёпот, усиленный эхом пустой комнаты.
***
Сегодня ты вновь пришла ко мне. И я вновь помогу пройти тебя по твоему пути. Вновь обниму тебя так нежно, насколько способны мои твёрдые кости. Я вновь попытаюсь достичь ТЕБЯ!
Я вижу, что каждый раз, когда я умираю ты плачешь. Настоящая ТЫ сожалеешь о содеянном! Настоящая Фриск беззвучно молит о прощении. В такие моменты я вижу твои сияющие янтарные глаза. Глаза человека, не способного причинить боль. Но захваченные кем-то или чем-то. Вот только Санс их не помнит. Санс не вглядывался, не тонул в них как я. Мой глупый старший брат не видит разницы между тобой и монстром-кукловодом, что сейчас внутри тебя. Для него люди как были монстрами, так и остались. Он видит тебя насквозь, все твои грехи. Но всё равно он слеп. Не смог разглядеть в тебе то, что разглядел я. Ведь я…
Санс не видит той искры, которая тонет в ненависти, той решимости, что из-за всех сил сейчас пытается победить, взять контроль. К сожалению, тщетно…
Но я верю! Я всё ещё верю в тебя!!! Что бы не завладело тобой, я верю ты сможешь победить! Я помогу тебе, я найду способ всё исправить, ведь я — Великий Папирус! Я верю, ты можешь быть лучше!
И я обещаю… (Во чтобы то не стало спасти тебя, моя дорогая, милая Фриск…) Последнее что ты видишь, это как твоя Фриск шепчет одними губами «прости». В то единственное мгновенье, что её разум берёт контроль. И ты улыбаешься, это всё что ты сейчас можешь, ведь твоё тело уже осыпалось. И ты улыбаешься, надеясь своей улыбкой успокоить её слёзы…
И Великий скелет умирает, как умирает и праведный ангел вместе с ним.
***
И вот ты вновь во тьме. Мерзкой, всепоглощающей тьме. Ждёшь, когда всё вновь закончится и мир перезапустится вновь. И молишь чтобы Санс вспомнил, наконец-то прозрел и вспомнил, те невообразимые глаза, что смотрели лишь на него.
