Прости меня, Рин

      Я по-прежнему приходил в этот богом забытый уголок планеты, почему-то так впечатлявший его. Я не знал, почему он выбрал это место, настолько отдаленное от обитаемой части Земли, что с нее едва можно было передать сигнал на самую окраинную сторожевую базу. Я возвращался сюда снова и снова, впадая в душащее ощущение безысходности. Возможно, это было наказанием за единственную слабость, которую я себе осмелился позволить.       Я подлетел на крейсере к скалистому берегу, где бесконечно стоял оглушающий гогот морских чаек, который меня всегда так напрягал, и оставил его в футах четырехстах от берега. Даже сейчас эти птицы парили над скалами и над водой, вырисовывая в воздухе бесконечные вихри, создавая сумасшедший шум из гогота и звука прибоя.       Словно ничего и не изменилось…       Он, почему-то, наоборот, любил их слушать. Закрывал глаза, поднимал голову и вслушивался в эти звуки. И сколько бы не предлагал мне повторить эту глупость, я никогда не соглашался, поскольку попросту не находил в этом смысла. Но с каким неподдельным интересом я наблюдал за ним. За каждым движением ресниц, губ, мимики…       Я вновь шёл по этой неровной каменистой поверхности. Море явно было настроено далеко не доброжелательно, ибо тёмные воды, словно дикие звери, набрасывались на скалы, обрушивая всю свою мощь на берег. Да так, что брызги солёной воды долетали до самого верха возвышающихся, словно исполинские обелиски, скал.       Увидел я его впервые где-то год назад, когда возвращался с командой из рейда, где у стен города нас встретил юный мальчишка нескладного, как у подростка, телосложения. Он подбежал ко мне и остановился, перекрыв собой проход, и стал расспрашивать про брата, который вместе с моей командой отправился на освобождение околоземной станции. И, который, как и многие другие, к сожалению, не вернулись вместе с нами. Задержались мы тогда, конечно, прилично — аж на двое суток. Вернулись домой дико уставшими и голодными.       Он дышал обрывисто, голос срывался в всхлип, взгляд растерянно блуждал по мне, а лицо — бледнее тех тварей, в которых мы из автоматов всаживали свинец час назад. Он требовал от меня ответа. А я стоял, не способный сдвинуться с места, удивлённый даже не наглым поведением этого парнишки, а тем, что его тело было абсолютно биологическим.       Я слышал, конечно, истории про людей, живущих вне стен города; рождённых, а не созданных, как мы, из гибрида биосинтетики и полимеров. Все те же люди, семья, только искусственные тела, выращенные в лабораториях…       Передо мной стояло хрупкое существо, тело которого, казалось, могло сломаться, если неловко толкнуть. Оно на фоне неживой природы едва выделялось слабым оранжевым пятном с едва бьющейся красной точкой сердца.       Позже, я узнал, что его зовут Рин. Как оказалось, его погибший брат был единственным, кто оставался у него… Пусть и не родной, но выросший вместе с ним и прошедший вместе, наверняка, через многое.       И, то ли от чувства вины за близкого человека, с которым воевал бок о бок, что не отпускало меня, то ли от непонятного чувства жалости к мальчишке, я тайком от всех стал помогать ему: приносил еду, вещи, какие-то необходимые медикаменты. Однако его тело пожирала неизвестная мне болезнь. Но лекарств, способных помочь живому во всех смыслах человеку, уже сотни лет не производила ни одна существующая фирма. Оттого и не держали таких людей в стенах города. Видимо, их всех по одному забирали болезни, холода, что были беспощадны зимой… Они давно уже были чужими.       Я видел, как он постепенно угасал в моих руках. Но, несмотря на немоту, каждый раз Рин просил привести его сюда. И я это делал так часто, как мог. И всегда с интересом наблюдал, как он говорил, как смеялся звонко, прикрывая синеву глаз тонкой оградой ресниц, как ерошил бесцветные, неопрятно отросшие чуть ниже ушей волосы. И узнай кто о том, что такой как я так тесно был связан с таким как он, несмотря на то, что мне не могло ничего угрожать, да и для нынешнего общества созданы передовые медицинские препараты, меня наверняка поместили бы в карантин и убрали бы с должности, как минимум. Оттого я даже и не догадывался, что мой солдат был также тесно всё это время связан с биологическим человеком.       Я закрыл глаза, прислушиваясь к этому неистовому потоку шума. Однако не ощущал ни толики того наслаждения, что чувствовал с ним, даже не закрывая глаза и не вслушиваясь в звуки птиц, воды или ветра…       Холодными пальцами я нарочито медленно открыл металлическую банку, которую взял с собой. В ней находилось всё мое тепло, все то, что утекло сквозь пальцы, так и не сумев удержать, словно песок. И точно теряя добрую часть себя, я развеял содержимое по скалистому берегу. Холодному и равнодушному. Пелена этих вод скроет собой ещё одну тайну…       «Прости меня, Рин, я прихожу сюда в последний раз».