Чучело

— Этого... они опять, Гермиона! Я подняла глаза на Хагрида, переминающегося с ноги на ногу в дверях. — Они? Почему они? Ты заходи, Хагрид, садись и рассказывай. — Их двое теперь! — пожаловался лесник и бухнулся в кресло. Оно выдержало испытание с честью, даже не скрипнуло. Я отложила перо. — Кого двое? — голос предательски дрогнул. — Шутников? — Чучел, — буркнул Хагрид и покраснел. Так, всё ясно. Слова из него придётся тянуть клещами. С ним случается, когда его что-то смущает. Увы, у директора Хогвартса нет времени на это милое развлечение. Я решительно поднялась из-за стола. — Пойдём, посмотрим. — Это... Ну... — Хагрид вскочил и засуетился, как будто думал, не загородить ли мне дорогу широкой грудью. — Может, не надо? Там... ну, такое... — Надо, — твёрдо сказала я. — Пока мы с тобой тут разговариваем, дети уже смотрят. Это началось месяц назад. Возле хижины Хагрида, прямо на огороде, появилось чучело. Обычное соломенное чучело, обтянутое старой тряпкой, чтобы солому сразу не раздёргали птицы. Изображало оно глубоко беременную женщину, на голове которой красовалась белая шапочка с красным крестом. Сначала никто ни о чём серьёзном не подумал. Ну, мало ли, вот такое странное чучело. Но через неделю в директорский кабинет пришла сконфуженная мадам Помфри и попросилась в декрет. Она долго и сбивчиво рассказывала про старого друга, наконец решившего завязать с контрабандой драконов, так что она может согласиться выйти за него замуж, и теребила край фартука. Как только я подписала приказ о декретном отпуске, чучело на огороде Хагрида поменялось. Теперь на месте медиведьмы посреди тыкв торчал грустный юноша в хаффлпаффской мантии, одна нога у него была привязана к толстой ветке. Не прошло и трёх дней, как хаффлпаффский охотник Родрик Бэгмэн сломал ногу. Левую. За два часа до матча Хаффлпафф — Гриффиндор. И на месте пострадавшего чучела немедленно появилось новое — в виде мрачной девочки в цветах Гриффиндора. В руке — если можно назвать рукой палку, торчащую из рукава мантии, — девочка держала билет на Хогвартс-экспресс. Я знала, что это означает. Мелани Хиггс, ученица талантливая, но невообразимо ленивая, училась на третьем курсе только благодаря моему попустительству. Экзамены по обязательным предметам она не сдала. Я сделала то, что порой разрешают в маггловских колледжах — разрешила ей осеннюю пересдачу. В последнее время я пробовала экспериментировать с разными приёмами, хорошо зарекомендовавшими себя у магглов. Посовещавшись, учителя назначили мисс Хиггс — и ещё троим лентяям вместе с ней — срок: десятое октября. Новая скульптурная композиция «Девочка и билет», несомненно, означала, что в срок Мелани не уложится. Видимо, только она — чучела остальных «условно переведённых на следующий курс» не появились. Что и неудивительно: они все вечера просиживали в библиотеке, а мисс Хиггс вела себя беспечно, как будто по всем предметам ей уже поставили положительные оценки. В пророчества, гадания и прочее ясновидение я никогда не верила. Нет, иногда правдивые предсказания случаются, но это единичные случаи, как говорит Флёр, «штучная работа». В большинстве же случаев мы имеем дело или с шарлатанами, или с хорошо осведомлёнными людьми, неплохо владеющими логическим мышлением. Шутник угадывал. Значит, не шарлатан. Шутка мне не нравилась. Когда ученики вместо того, чтобы жить своим умом, каждый день бегают к хижине Хагрида узнать, не стрясётся ли с ними чего, слепо веря в то, что неведомый оракул поможет, — это нехорошо. Поэтому я твёрдо решила найти умника, таким оригинальным способом завладевшего вниманием всей школы, и серьёзно с ним поговорить. Теперь Мелани Хиггс училась, не поднимая головы от учебников. Даже немного непривычно было идти по двору и не слышать её звонкого смеха. Вчера, третьего октября, чучело снова поменялось: вместо гриффиндорки с билетом тыквы рассматривал слизеринец с большим пятном на руке, похожим на ожог. Слизеринец был вполне узнаваем: Джулиус Флинт, больше ни у кого не было такой модной сумки из драконьей кожи. Вечером я видела Флинта в библиотеке, он обложился книгами по зельеварению и изо всех сил в них таращился. Ученики шептались, что мисс Хиггс может спать спокойно: гроза миновала. Сама Мелани стала робко улыбаться — впервые с момента, когда чучело стало её изображать, — но учиться не прекратила. Пересдача вот-вот, расслабляться рано. Я её, разумеется, поддерживала. И вот сегодня, судя по словам Хагрида, чучел стало два. Разумеется, с глупой шуткой пытались бороться. Сначала чучело просто убрали с огорода, но на следующее же утро оно появилось снова. Я в сердцах испепелила его заклинанием, и всю ночь мы с Хагридом дежурили в засаде. Ничего! Я не только не засыпала — даже не отворачивалась! Сморгнула — а чучело тут как тут. Я могла себе представить по меньшей мере три способа, как оно оказывалось на огороде, но ни один из них не позволял отследить, кто и откуда его прислал! Меня снедали два противоречивых чувства: досада, что я, директор Хогвартса, не могу найти управу на шутника, и гордость за умницу, который это делает. Однако пора было наконец прекратить глупую игру. Впрочем, с учениками Хогвартса сказать намного проще, чем сделать. На огороде было многолюдно. Осень в этом году выдалась тёплая, многие деревья даже не начали желтеть, природа настраивала на беспечный лад — всё казалось, что ещё лето. Дети бегали в летних мантиях, а старик Филч радовался сухой погоде: меньше грязи натаскают в замок. В замечательно летнее настроение удивительно вписывалась игривая парочка, как на сцене, стоявшая на огороде. Он — злобный, крючконосый, с редкими чёрными патлами, в слизеринской мантии, фасон которой окончательно вышел из моды лет пятнадцать назад, и с большой колбой в руке. В накрепко запаянную колбу была налита странного вида мутная жидкость, а в ней плавали, кокетливо посверкивая, ярко-красные сердечки. Она — грудастая гриффиндорка с буйной каштановой шевелюрой, с ало-золотым шарфом на шее и «Камасутрой» в руках. «Камасутру» пытались забрать — безуспешно. Кажется, мои щёки пылали. Со стороны я себя, конечно, не видела, просто лицо горело. Мне всё казалось, что сейчас наши главные юмористы начнут отпускать шуточки про директора, но... Дети смотрели на парочку с удивлением и никак не могли понять, кто это такие. Я никак не могла привыкнуть. Третий год горгулья возле директорского кабинета, ворча, жаловалась мне, что в её возрасте мои пароли трудно запомнить, а я всё не могла привыкнуть. В министерстве было не так, там даже на корпоративы собирались факультетами, и седой дядечка гордо говорил: «Я гриффиндорец!». Какой ты уже гриффиндорец, ты сотрудник Департамента магических игр и спорта! Но нет, кичились своим факультетом, как иные кичатся национальностью. Странно, что я наконец перестала быть гриффиндоркой, вернувшись в Хогвартс. Впрочем, я и вернулась-то странно. Просто однажды ко мне пришла профессор МакГонагалл и сказала, что ей пора на покой. Так и сказала: мне пора. А ты должна встать на моё место. Почему я, почему должна — я хотела спросить, но не спросила. Написала заявление по собственному желанию — и через две недели была назначена директором школы магии и волшебства. До сих пор толком не знаю, что я здесь делаю. Но Хогвартс не против. Кажется, здесь многие и не знали, на каком факультете я училась. Да им и дела до этого не было. Директор принадлежит всей школе. Это был шанс. Отсрочка. Передышка. Пока ученики недоумевают, я могу проследить, кто раздосадован тем, что его намёк не поняли. И нанести ответный удар. В конце концов, шутка зашла слишком далеко. Через час деканы собрались у меня в кабинете. Профессор Вектор, недавно сменившая профессора Спраут на посту декана Хаффлпаффа, была взволнована не на шутку. Я знала о её слепой вере в разного рода гороскопы и пророчества — наверное, Лаванда в её возрасте станет такой же, — и потому предпочла заговорить первой. Если профессор Вектор начнёт эмоциональный монолог, прервать её будет трудно. — Дорогие друзья, мне кажется, шутка с чучелами перешла все границы. Я хотела бы услышать от вас дельные советы о том, как найти шутника. Засаду на огороде мы с Хагридом уже пробовали. — Ищи врага, — спокойно сказал Невилл, откладывая в сторону свежепроверенный пергамент с домашним заданием. — Это в каком смысле? — растерялась я. — В прямом, — декан Гриффиндора посмотрел мне в глаза. — Это же угроза, Гермиона. Снейп умер, если ты забыла. Тебе обещают, эээ, воссоединение с ним. — По-моему, ты преувеличиваешь, — а что ещё я могла сказать? Что такой ерунды не слышала с того дня, как выпустившийся седьмой курс сдавал экзамены? — Что вы, Невилл, что вы, — с жаром воскликнула профессор Вектор, — до сих пор эти чучела никому не навредили, только предупреждали о бедах! Ну, не только о бедах... В общем, вы меня поняли. — Я замужем, профессор Вектор, — возмутилась я. — А он умер! — Любви это обычно не помеха, госпожа директор, — отрезала декан Хаффлпаффа. Я уже собиралась горячо возразить, но голос подал слизеринский декан, широкоплечий здоровяк Блетчли. В Хогвартсе он преподавал полёты и пару спецкурсов по разного рода боевым чарам. — А вам не кажется, леди и джентльмены, что это просто метафора? Что там любил профессор Снейп? — Слизеринцев, — ядовито отозвалась профессор Вектор. — Возможно, эта любовь, — невозмутимо продолжал Блетчли, — в некотором роде залюбит — простите, дамы — нашу госпожу директора? Хотя вроде у вас не намечалось никаких проблем с моим факультетом, профессор Уизли? — Никаких, — чопорно подтвердила я. — Кстати, как дела у мистера Флинта? — Превосходно, — беспечно ответил Блетчли. — Получил сегодня хорошую оценку на зельеварении. Был крайне осторожен и внимателен. Не пострадал. — Предыдущие чучела были более чем конкретны, — заметил Невилл. — А мне кажется, — наконец вмешался профессор Флитвик, — что всё очевидно. Профессор Снейп изображён очень похоже и совсем не мёртвым. Может быть... — А мне кажется, — перебил его Блетчли, — что это ваш студент резвится, дорогой профессор. Я схватилась за голову. После подобных заявлений всегда начинался крик, и сегодняшний день не стал счастливым исключением. Отчаявшись перекричать своих любимых деканов, я просто послала в каждого из них Silencio и во внезапно наступившей тишине громко сказала: — Леди и джентльмены, я просила совета о том, как решить вопрос. Не что это было, не чего нам теперь ждать от вселенной, а как поймать шутника. Профессор Флитвик замахал руками, и я сняла с него заклинание. Он, конечно, мог бы сделать это и сам, но субординацию маленький человечек уважал всегда. — Я поставлю на огороде антитранспортационный контур, — сказал он. — Посмотрим, как он после этого сможет доставлять чучело на место. Я устало кивнула и сняла заклинание с остальных. Своих деканов я знала: они наверняка не обиделись. Главное — тему сменили, так что не раскричатся снова, по крайней мере, сразу. — Можно, как новое чучело появится, собаке его дать обнюхать, — предложил Блетчли. — Пусть по запаху ищет, пока вокруг все четыре факультета не побегали, есть шанс. Ещё можно распылить над Хогвартсом веритасерум, но это чревато непредвиденными последствиями. Я содрогнулась. Когда я ещё работала в министерстве, один шутник — ох, и много развелось в магической Британии шутников! — подлил целый флакон веритасерума в фонтан. В итоге чёртово зелье правды в виде испарений разлетелось по всему атриуму. Политические последствия милой шуточки расхлёбывали года полтора. — Можно предложить тому, кто это сделал, — задумчиво сказала профессор Вектор, — хорошую оценку на экзаменах по трансфигурации и прорицаниям. Объявится, никуда не денется. Я удовлетворённо кивнула, и мы начали массированные военные действия против возмутителя спокойствия. Не помогло ничего. Вообще ничего. Экзамены автоматом шутник явно решил получить попозже, когда, собственно, до них дойдёт. Собака покружилась вокруг чучела и уселась рядом с ним, отказавшись двигаться с места. Чары профессора Флитвика были великолепны, но совершенно не препятствовали появлению соломенных уродцев. Тогда я выбросила белый флаг и написала Гарри. В конце концов, в оперативно-розыскных мероприятиях он разбирался явно лучше меня. А сама засела за книги. Сначала Гарри хохотал. Я, конечно, понимаю, по сравнению с убийцами и сумасшедшими, приносящими человеческие жертвы, моя проблема казалась ему весьма забавной. Ну, по крайней мере, он не заявил «Разбирайтесь сами», а мужественно приехал в Хогвартс. Впрочем, самому ему, наверное, не казалось, что он проявляет какой-то героизм. Но я-то знала, каково становится нормальному взрослому человеку на третий день пребывания в этом бедламе. С предварительным отчётом Гарри явился после обеда следующего по приезде дня. Озадаченный. — Знаешь, Гермиона, — сказал он, почесав затылок, — что-то я не могу понять, что тут у тебя творится. Вот гляди. Наш шутник должен был заранее знать о том, что мадам Помфри беременна. Это не так-то просто, она же в Мунго анализы не делала, прекрасно провела их сама. Значит, надо искать кого-то из круга общения её и её друга. Дальше. Предостережение охотнику Хаффлпаффа было, по идее, для того, чтобы погоняли как следует запасного. Значит, шутник заинтересован в хорошем для Хаффлпаффа исходе матча. Кому нужно, чтобы проиграл Гриффиндор? Матч первый в году, кто как сыграет, ещё непонятно, во всех командах слишком много новых игроков. Не вижу никого кроме Хаффлпаффа, кто был бы заинтересован в подобном предостережении. Мисс Хиггс явно нужна Гриффиндору, она девушка талантливая, значит, если будет хорошо учиться, принесёт факультету очень много баллов. — Да, в прошлом году так и было, даже несмотря за то, что с неё регулярно снимали баллы за несделанные домашние задания, — подтвердила я. Гарри кивнул. — Ну не может же быть, чтобы один и тот же человек был заинтересован в том, чтобы Гриффиндор получил побольше баллов, и в том, чтобы он проиграл в квиддич! Разве что ему сама Мелани нравится. А за Флинта наверняка ратовал слизеринец. Или личный друг Флинта. Итого выходит целая компания. Либо один человек, одновременно хорошо знакомый с мадам Помфри, болеющий за Хаффлпафф, сочувствующий Хиггс и дружащий с Флинтом. Но такого нет! А компания, сама понимаешь, маловероятна. — Да уж, — фыркнула я. — Компанию мы бы так или иначе отследили. Межфакультетскую-то. — Можно предположить, — продолжал Гарри, — что на самом деле особого интереса в успехе Хаффлпаффа, мисс Хиггс и Флинта у шутника не было, он просто использовал попавшую ему в руки информацию, чтобы вызвать к себе доверие. Но в любом случае эта информация к нему должна попасть, понимаешь? Ну, допустим, догадаться, что Хиггс с таким подходом к делу переэкзаменовку не сдаст, мог бы и я. Но кто знал, что Флинт до смерти боится шпорцевых лягушек и поэтому будет делать что угодно кроме домашнего задания по зелью из них? Кому могло быть известно про беременность мадам Помфри? Если уж на то пошло, я бы назначил на роль подозреваемого твоего зельевара. Он мог варить Помфри зелье от утренней тошноты и знать про несчастных шпорцевых лягушек, не в первый же раз их используют на уроках. Но Потье, во-первых, здесь человек чужой, учился и до недавнего времени преподавал в Бобатоне. А во-вторых, при всём уважении к его талантам, в трансфигурации он — полный ноль. — А с профессором трансфигурации они на ножах, — уныло кивнула я. Откровенно говоря, весёлого француза Потье я понимала: наш трансфигуратор, Захария Смит, был на редкость неприятным человеком и ещё большим занудой, чем в школьные годы. — И по-любому остаётся вопрос с Бэгмэном. Кто мог предугадать, что он сломает ногу? Я расследовал вопрос и более чем уверен, это был несчастный случай. И уж совершенно непонятно, что означают те два чучела, которые стоят на огороде сейчас. Непонятно ни что это может означать, ни чего хочет тот, кто их поставил. Слушай, Гермиона, а ты точно не была по-детски влюблена в это... чучело? Ну типа как в Локхарта? — Нет, — вздохнула я. — Ни капельки. Скорее наоборот: профессор Снейп мне активно не нравился, и потому я изо всех сил старалась быть к нему справедливой. — Хорошо, может, это про ваше отношение к любви? Вроде как Снейп считал, что зелья делают чудеса, он вон закупорить смерть грозился, а ты опираешься на книги и технику? Я задумалась. — Возможно. Но тогда непонятно, к чему это глубокомысленное замечание. Остальные чучела действительно указывали на конкретные события и исчезали, становясь неактуальными. Что актуального в том, что профессор Снейп всю жизнь сводил к зельям? Что я должна сделать, чтобы поменялись эти чучела? Перестать читать «Камасутру» на ночь? Так я её и не читаю. — А ты уверена, что именно ты должна что-то делать? — А кто? Гарри вздохнул. — Слушай, Гермиона, а не слишком ли глубоко мы копаем? Может, тут что-то невероятно глупое и мелкое, я не знаю, девочка начиталась про Снейпа-героя и мечтает о любви? Нет, это чушь, конечно, ну так я не знаю, какая ерунда может взбрести в головы ученикам. Я уже почти не помню себя в те годы. — Но почему именно это? Почему такие чучела? — Понятия не имею, — признался наш доблестный глава аврората и поправил очки. — Задачка какая-то... странная. Не для средних умов вроде моего. Или вообще не решаемая логически. — Что ты имеешь в виду? — подозрительно осведомилась я. — Ну, может, это действительно... ну, я не знаю... пророчества? Я фыркнула. — И что же, по-твоему, пророчат эти двое? Что мёртвый профессор сварит и распылит над миром такое зелье, что «Камасутра» станет моей и не только моей настольной книгой? Гарри развёл руками. — В общем, мне надо ехать, выходные-то заканчиваются, знаешь ли. Если что новое появится, сообщи. Если я что-то надумаю, тоже сообщу. Итак, следствие мне не помогло. Книги тоже помогали не особо. Если верить им, у меня в школе завёлся маг, по силе не уступающий Волдеморту — из тех, которые уже могут не только колдовать по правилам, но порой придумывать собственные правила. Всё, что мне удалось почерпнуть в библиотеке — это что «некоторые особенно сильные маги могут и не такое, но никто не знает, как». Тем не менее я сидела за книгами до поздней ночи, надеясь найти ту самую строчку, или полстрочки, или хоть слово, которое поможет мне решить проблему. Шутка для меня перестала быть шуткой. Это был уже вопрос моей компетентности — не как директора даже, как волшебницы. Я, взрослая женщина, не могла разгадать задумку малолетки! А ещё говорят, что у нас молодёжь негодящая! Было совсем темно и тихо, когда я вышла из замка и направилась к огороду. Две фигуры всё так же стояли среди ярко-рыжих тыкв, она прижимала к себе «Камасутру», он протягивал кому-то невидимому колбу с зельем. Что мне пытались сказать? Или не мне, неважно, считать послание всё равно должна я. Что, чёрт возьми? Профессор всегда чересчур уповал на зелья. Мадам Помфри рассказывала, даже когда можно было обойтись одним заклинанием, он предпочитал сварить зелье. И ведь не потому, что не умел колдовать, просто зациклился на любимой науке. Как я на книгах? Может, Гарри прав и в этом дело? В конце концов, и эту загадку я упорно пытаюсь решить в библиотеке... Я посмотрела на грудастое чучело с буйной шевелюрой и, старательно сдерживая улыбку, серьёзно обратилась к нему. — Гермиона! Библиотека закрыта на... карантин, вот! В Хогвартсе обнаружен книжный клещ. Есть вероятность, что он поразил все книги в магической Британии. Поэтому книгами пользоваться нельзя! Совсем! Понимаешь, чучело ты моё? Так разбирайся! В конце концов, тот, кто это сделал, кем бы он ни был, знает, что я с любым вопросом лезу в книгу. И наверняка подстраховался. Если бы не подстраховался, я бы его уже нашла. Что ж, на моём поле меня обыграли, поиграем на чужом. Недовольный профессор Снейп недовольно протягивал колбу — будто от сердца отрывал. Вы обещали закупорить смерть, профессор — отчего же не закупорили? Или?.. Увы, обойтись совсем без пергамента я не смогла. Почти бегом вернулась в свой кабинет и подробно изложила ситуацию в письме. Свернула его, спустилась в совятню и, привязывая свиток к лапке совы, шепнула: — Северусу Снейпу. После чего решительно отправилась спать. Наутро сова вернулась. Без письма. Недовольно рассказала мне что-то о тяготах своей совиной доли, получила печенье и отправилась отдыхать. Ах ты ж, старый хрен! Письмо забрал, прочёл, ответом не удостоил. Просто развлёкся за мой счёт, да? Ну, погоди же! Я тебя... Я тебе... Я уронила голову на руки и глупо разрыдалась. Война давно закончилась, и я уже отпустила её, а она — меня, но стоило узнать, что смертей на самом деле было меньше, чем мы думали, и воспоминания накатили снова, захлестнули с головой. Подумать только, жив! И ничего ведь никому не сказал, сидит где-то в берлоге... Хотя, откровенно говоря, его можно было понять. Нас с Гарри и Роном столько таскали на всякие официальные мероприятия, брали столько интервью, присылали столько писем, особенно первые лет пять, что впору было спятить. Даже Рон, когда-то мечтавший о славе, спускал журналистов с лестницы. Представляю, как далеко убежал профессор Снейп, только представив нечто подобное. Порыдав вволю, я умылась и снова села за письмо. На сей раз оно было коротким. «Профессор, мне надо разобраться, что это значит и кто это делает. Помогите!» — и всё. Сове велела не возвращаться без ответа. И стала ждать. То есть, конечно, это фигура речи такая — ждать. Директору Хогвартса редко удаётся спокойно посидеть, наслаждаясь крепким кофе и солёным арахисом. Сначала прибегает Невилл, восторженно размахивая контрольной работой. Несчастный пергамент весь исчёркан красным, но, отчаянно плавая в предмете, студент набрёл на совершенно гениальную мысль, доселе никому не приходившую в голову. Потом является Блетчли и начинает нудеть, что его факультету чего-то недодали, и успевает высказать мне кучу претензий, прежде чем я наконец добиваюсь от него, чего именно. За ним наступает черёд профессора Флитвика. Он беспечно впархивает в кабинет и радостно интересуется, пришли ли те книги, которые он заказывал вчера. Потом сквозь стену проходит Серая Дама и, брезгливо отряхивая платье, жалуется на Пивза, через некоторое время, разумеется, я буду иметь честь лицезреть Пивза, жалующегося на весь свет и Серую Даму... А ближе к вечеру обязательно придёт муж... В общем, работая в министерстве, я скучала много больше. Сова вернулась как раз тогда, когда мы с Роном рассказывали друг другу последние новости. К её лапе была привязана... книга. Точнее, брошюра, выпущенная министерством магии, мягкая серая обложка, на обложке — гриф «Для служебного пользования». И название: «Магические животные небританского происхождения, встречающиеся в Британии». Под названием мелким шрифтом было набрано: «Иллюстрации см. в Приложении 1». Приложение, увы, шло отдельной брошюрой, которую мне не соизволили передать. Я недоумённо пролистала книжицу. Так и есть: на странице двадцать семь жирным была отчёркнута первая строка абзаца. Ох уж этот профессор Снейп! «Кассандрики, — со всё возрастающим недоумением прочла я, — птицы родом из Греции. Способны менять облик, становясь похожими на местных птиц. Сведений о разумности или полуразумности нет, однако обладают бесспорным прорицательским талантом. Увиденные картины магическим образом отображают на любых предметах, которые им попадутся. Известны случаи, когда пророческие изображения появлялись в виде рисунков на стене, фигур из лозы во дворе плетельщика корзин, вырезанными из овощей и фруктов на кухне. Природа магии не изучена» Ну ничего себе! Пророческий талант у них, видишь ли. И как же, интересно, мне понимать их последнее художество? Я схватила перо и сердито написала: «И что означают наши с вами чучела, в таком случае?». Сова посмотрела на меня, как на Волдеморта, но послушно отправилась в полёт. Рон засмеялся. — Заметь, — сказал он, обнимая меня, — он тебе ещё ни слова не сказал и даже не написал, а ты уже вся всклокоченная и рычишь. — С его стороны не сказать и даже не написать мне ни слова более чем неприлично, — ответила я, машинально поправляя причёску. — Мог бы и письмо написать, а не просто книгой швырнуться. — Зато теперь у тебя есть уникальное издание, — успокаивающе мурлыкнул мне в ухо муж, — нет бы спасибо сказать старику. Мало ли, зачем ещё оно тебе понадобится? Успокаивать меня Рон умел. В конце концов, близкие люди всегда знают нас лучше, чем мы сами, а ближе Рона у меня не было никого, даже если считать детей. Так что до утра я о профессоре Снейпе не вспоминала. А за завтраком сова стряхнула мне в тарелку с овсянкой клочок бумаги, на котором знакомым размашистым почерком было написано: «Понятия не имею. Я не ясновидец». М-да. Ну, написал он мне. И что, легче стало? Первым моим порывом было, потрясая вещественным доказательством, рассказать о том, что Снейп жив, всем. Позвать его обратно в Хогвартс, или, может быть, куда-то в министерство, вообще бежать и что-то делать. Подумав, я решила не делать ничего. Спокойно доедать свою овсянку. Профессор Снейп, конечно, поступил как... последнее чучело, но он имеет на это право. Вряд ли он не рассказал никому, что жив, просто по рассеянности. Я трансфигурировала из записки профессора чистый пергамент, нацарапала на нём «Спасибо, сэр» и отправила, не обращая внимания на ненавидящий взгляд совы. Вот же человек, даже сову против себя настроил! После завтрака я решительно отправилась к Хагриду. Если он не знает, что в Запретном Лесу появились какие-то посторонние птицы, значит, их в Запретном Лесу нет. Удача улыбнулась мне сразу. Хагрид стоял возле своей хижины и кормил небольшую стаю сорок: вынес небольшое корытце и налил в него какую-то бурую жижу. Да пусть меня покрасят, если сороки такое едят! Одна из птиц сидела у Хагрида на голове и внимательно наблюдала за его манипуляциями. Ему это, похоже, никаких неудобств не причиняло. — Хагрид! — радостно улыбаясь, воскликнула я. — А кого это ты кормишь? — Этих... Как их... Контрапунктиков... Костоправиков... А, забыл, — махнул рукой лесничий. — Профессор Смит сказал, они к нам из Греции поналетели. И чем их кормят, тоже сказал, а то они, бедные, совсем исхудали. Тут, значится, толчёный корень... — Подожди, Хагрид, подожди. Тебе профессор Смит сказал? Когда? — Да поди с месяц уже. А что? — Примерно тогда, когда начали чучела появляться? Хагрид подумал. Поскрёб затылок — сорока недовольно слетела с его головы. — Да не, чутка попозжее. Думаешь, это, ну, из-за них? Или это профессор Смит чучелы строгал? Чего ж неприличные-то такие? — А вот это я сейчас и выясню, — воинственно сказала я. Пора было нанести визит нашему трансфигуратору. Мы тут всем Хогвартсом месяц виновника ищем, мёртвого профессора беспокоим, а он отсиживается у себя и делает вид, что ни при чём! Ну вот же гад! Захария Смит дочитывал лекцию, когда я влетела в его кабинет. Ученики быстро поднялись, я растерянно замерла у порога. Надо же, вся эта история так меня раззадорила, что я как-то и не подумала, который час. — Садитесь, дети, — с улыбкой сказала я, — у меня дело к профессору Смиту, я подожду, пока закончится урок. Профессор, можно посидеть у вас в подсобке? — Конечно, — важно кивнул Захария, — там должен быть ещё горячий чайник, налейте себе чаю. Я поспешно скрылась в подсобке. Надеюсь, моя улыбка не походила на злобный оскал. Захарию Смита я не любила с детства. Многие считали, будто мы похожи, и, наверное, так и есть, но более скучного, невыносимо педантичного, обидчивого по мелочам и мстительного по-крупному человека я не видела в жизни. Даже профессор Снейп ему уступал, по крайней мере в занудстве. Однако трансфигуратором Смит был от Бога, и профессор МакГонагалл сама взяла его на работу, когда стала директором. Прозвенел звонок, Захария выпроводил учеников и зашёл в подсобку. — Что случилось, госпожа директор? — он опустился в кресло напротив того, в котором сидела я. Пижон: даже в подсобке у него не стулья, а кресла. — Вы знали и не сказали мне, почему? — резко спросила я. На самом деле мне хотелось завизжать и вцепиться ему в рожу, сама не знаю почему. Я старательно убеждала себя, что моё поведение смешно и нелепо, но хотя бы гадость сказать очень хотелось. Или уволить его к чертям. Что я, трансфигуратора в Британии не найду? — Знал что, простите? — Про кассандриков! — Эээ... Я подалась вперёд. — Вы знали, что в Хогвартсе кассандрики. Прекрасно понимали, что эти чучела — их проделки. Мы все с ног сбились, разыскивая шутника, а вы знали и ничего не сказали! — Но простите, — на лице Захарии было написано неподдельное изумление, — откуда мне знать, что вам неизвестна европейская магическая фауна? Не то чтобы я считал себя должным оправдываться, но те таинственные вы, которые сбились с ног, ко мне не приходили и ни о чём не спрашивали. А в моей должностной инструкции не написано, что я обязан проводить часть своего свободного времени в учительской и быть в курсе всех школьных новостей. А ведь он прав, внезапно подумалось мне. Мы бегали друг к другу и в обстановке конфиденциальности своих подсобок и личных комнат обсуждали проблему. Я собирала деканов. Но к Захарии Смиту с вопросом действительно никто не пришёл. А он, как известно, не догадается, что зима настала, если не уведомить его письменно. Прошеный. Пуп земли чёртов. Да и мы хороши, что и говорить. В детстве я уже попадала в такую ситуацию: сначала ты поглощена чем-то так, что кажется, будто весь мир переживает вместе с тобой, а потом выясняется, что в магической Британии про Волдеморта думает человек пять, максимум десять. Захария бесил как никогда. Наверное, тем, что именно он посмел ткнуть меня носом в лужу. Я, директор Хогвартса, оказалась невнимательна и непредусмотрительна. Почти некомпетентна. А, к чёрту. Дурой я оказалась, и всё. И узнала об этом от Захарии Смита, чтоб у него шнурки развязались. — Ну, может быть, раз вы так хорошо разбираетесь в европейской магической фауне, подскажете, как мне понимать, хмм, последний соломенный шедевр? Захария посмотрел на меня как на ненормальную. А потом произошло чудо: он произнёс слова, которые я никогда и не надеялась услыхать от него. — Простите, госпожа директор, кажется, я виноват. — Что? — тупо переспросила я. — Видите ли... — я еле сдерживалась, чтобы не протереть глаза: Захария Смит выглядел сконфуженным! А он говорил, постепенно заливаясь краской: — Видите ли, я подумал, что такой интерес детей к предсказаниям кассандриков — это нездорово. Каждый ждёт, что ему преподнесут его судьбу на тарелочке, и просто бездействует в ожидании. И я решил сделать так, чтобы предсказания не были на виду. Хм. А кажется, мы действительно похожи. — И что же вы сделали? — кажется, мне стало немного нехорошо. — Да просто отобрал у них игрушку. Взял и поставил там чучела сам. Самовосстанавливающиеся. Трансфигурировал, если можно так сказать, само пространство, если чучело разрушить, из воздуха возникает такое же. — Но почему такие?! — вырвалось у меня. По крайней мере, я поняла, почему до меня не дошла технология изготовления этих уродцев. Самовосстанавливающие фигуры — это высший пилотаж, такое не только в Хогвартсе, такое не в каждой высшей школе изучают. Ребёнок просто не смог бы. Силёнок бы не хватило. — Господи, да первые попавшиеся, что в голову взбрело. Я ничего не имел в виду, госпожа директор, вы же... то есть я хотел сказать, чучела же даже не смотрят друг на друга! Ну, хотите, я их переделаю... Откровенно говоря, не думал, что вас это заденет... Ничего себе профессору Смиту картинки приходят в голову! Что же, интересно, за страшные, невиданные твари в ней живут? Тараканами это назвать язык не повернётся... Думать об этом было страшно. Погрязнуть в фантазиях Захарии, чтобы выяснить, например, что он был в меня влюблён и ревновал к Снейпу... Нет, спасибо большое! — Так, стоп. Давайте по делу. Меня это не задевает, раз уж это ваша шутка, а не предсказания кассандриков. Но какое значение имело то, что вы отобрали у них... игрушку? — Они не могут преображать заколдованный человеком предмет и никогда не ставят ещё один подобный рядом с изготовленным человеком. Ну то есть если они, скажем, рисуют на стене, достаточно нанести на неё магическое изображение, и они примутся воплощать свои фантазии в другом материале. Если на то место, где они ставят чучело, поставить такое же чучело, они не станут создавать рядом ещё одно. Я трансфигурировал эти... фигуры, и теперь кассандрики переплетают ветки на одной из дальних опушек Запретного Леса. Я нашёл это место по отпечатку неизвестной магии. Я действительно виноват, госпожа директор, конечно, надо было вам сразу сказать. Представляю, что вы подумали... — Ладно, это всё неважно, — отмахнулась я. — Главное — проблема решена. Но впредь, пожалуйста, действительно говорите мне. Интересные какие твари эти кассандрики... — О, да, — оживился Захария, явно радуясь смене темы, — потрясающие! И ведь главное — они совершенно неразумны! Они не понимают, что пророчат, они вообще не знают, что то, что они видят, существует или будет существовать на самом деле. Покажи им Мелани Хиггс — они её не узнают. Это чистое, самое настоящее пророчество! Не такое, как наши ясновидцы делают. — Вот как? А в чём разница? Я тоже с облегчением перешла на обсуждение кассандриков. У меня ещё будет время наедине с собой подумать, насколько же тупы бывают умные люди. — В трактовке, — Захария торжествующе поднял палец. — Когда человек видит картинки, он их трактует! Пытается понять, что ему показывают! И тем искажают пророчество. А кассандрики ничего не трактуют. — О, как интересно! Кстати, не подскажете, откуда у вас такие обширные знания об этом малоизученном существе? — Много читал, — чопорно ответил Захария и зарделся. Я понимающе улыбнулась, отчего он покраснел ещё гуще. Ну, всё понятно. На свете нашёлся ещё один невыносимый зануда, или, точнее, ещё одна, но в отличие от Захарии она занимается магическими животными. Я представила себе эту идиллическую картинку: двое трогательно гуляют под ручку, он рассказывает о своей трансфигурации, она — о своих питомцах... Одно хорошо: в декрет мистер Смит не попросится. — Хорошо, Захария, — сказала я, поднимаясь, — пойдёмте, наверное, обедать. И, если можно, представьте меня будущей миссис Смит, нам могут очень понадобиться такие высококлассные специалисты. — Представлю, Гермиона, — покорно ответил он, вздыхая. И мы пошли в Большой Зал.