* * *
Эрик Пойсон (1), больше известный как Кобра за свой скверный характер и любовь к рептилиям, старательно отдраивал барную стойку: после вчерашней попойки, которую лишь недоумок вроде Лейтиса («младшего бармена», как он величал себя, а на самом деле «подай-принеси-некрутисьподногами») мог назвать «приятным времяпрепровождением», к ней не то что прикасаться – смотреть было страшно. Разного размера, цвета и запаха пятна неизвестного происхождения украшали его рабочее место как дешёвые стразы платье шлюхи – много, пёстро, безвкусно. И противно. Но оставлять её в таком виде нельзя: до открытия оставалось менее часа, а этот блондинистый ушлёпок, в обязанности которого как раз и входит отмывание бара, решил сегодня (именно сегодня, сволочь!) сказаться больным и сходить к врачу, хотя единственной проблемой со здоровьем у него мог быть разве что чирей на его холёной заднице, но никак не аллергия. И на что аллергия-то? На алкоголь! Значит, поглощать высокоградусные напитки он может, а дышать спиртными парами – нет! Кобра с досады плюнул на очередное пятно и яростно налёг на тряпку. Звонок дверного колокольчика ещё больше взбесил несчастного бармена. – Закрыто! – заорал он, не отрываясь от дела. – Зенки свои дома что ли забыли? Написано же – открываемся через час! – А если я хочу навестить старого друга? Эрик замер. Уж кого-кого, а этого посетителя ему хотелось видеть в последнюю очередь. Какого он сюда припёрся? И без него проблем навалом. – Это всех касается, – Кобра, не поднимая глаз, скомкал тряпку и пару раз перекинул её из руки в руку, по-детски надеясь, что гость, поняв, что ему не рады, уйдёт. – А тебя в особенности. – Да ладно, Эрик, – скрип стула под весом опустившегося на него человека прозрачно намекнул: так просто его в покое не оставят. – Я ведь ни на кого зла не держу. Думаешь, не знаю, что вас заставили дать те показания? А так же кто, как и зачем это сделал? Ткань, сжатая в кулаке, захрустела под побелевшими пальцами. – Мстить собрался? – Пойсон всё же посмотрел на сидящего напротив парня. Изменился. Возмужал, раздался в плечах. Заматерел. Палец в рот теперь не клади – откусит по локоть и спасибо не скажет. – Нет. Я же сказал – ни на кого не держу зла. Ни на кого, слышишь? – А сюда зачем пришёл? – Мне нужна помощь. Сам ведь понимаешь – положение у меня сейчас хреновое: ни денег, ни жилья, ни работы… – С последним точно не помогу, – перебил гостя Кобра, внутренне морщась: бару работники были нужны, любые: грузчики, вышибалы, уборщики, но видеть каждый день причину своих кошмаров и угрызений совести Эрик не был готов. Даже за прощение. – А деньги… – пожалуй, с парой тысяч он мог бы расстаться, причём, абсолютно безвозмездно, лишь бы некая личность раз и навсегда исчезла с его горизонта. – Работу я сам найду, – заверили его. – Денег на карточке на первое время хватит. А вот жильё… Хоть какой-никакой угол. На пару недель. – Есть у меня один вариант, – нехотя кивнул Пойсон. – Знакомый койко-место сдаёт за сущие копейки. Приходи к семи вечера, дам адрес. Посетитель кивнул и уже начал подниматься, когда его живот жалобно заворчал, требуя к себе внимания. Кобра, махнув слегка смутившемуся парню, сходил на кухню и собственноручно принёс ему тарелку с едой, после с боязливым удивлением отмечая ту скорость, с какой испарились с неё слипшиеся холодные макароны и вчерашняя котлета. – Что, в тюрьме так плохо кормили? – не удержался он от вопроса. – Даже мясной рулет твоей тётушки не в пример лучше тамошней стряпни, – ответил гость. Эрик болезненно скривился, вспоминая кулинарные шедевры любимой родственницы, от которых потом неделю мучился несварением желудка. – Я что-то должен? – кивок на пустую посуду вернул его из неприятных воспоминаний к не менее отвратительной реальности. – Исчезнуть из моей жизни, – ворчливо отозвался он. Посетитель беззлобно усмехнулся: – Обязательно, только немного попозже. До вечера. Прощаться Кобра не стал. Посверлив взглядом тарелку, он негромко чертыхнулся и покосился на висевший в углу допотопный дисковый телефон. Эрик знал, что должен сделать. Или… не должен? Он ведь никому ничем не обязан. Такая сладкая иллюзия свободы. Но если кое-кому станет известно (а ведь обязательно станет, это только вопрос времени), что он скрыл такую информацию… Прирезать в тёмном переулке не прирежут, на счётчик не поставят, пожурят – не более. Да только обиду затаят, а с такими людьми ссориться себе дороже. Он, Эрик, не святой, за чужих страдать не желает, свою бы ношу вытянуть… Диск словно сам собой крутанулся несколько раз, в трубке раздались противные, режущие слух гудки. Когда они стихли, Пойсон выпалил: – Это Кобра, из бара «Зеро» на Сорок пятой. – Слушаю, – ледяной тон пробрал до костей, заставив Кобру на секунду пожалеть о своём решении. Но обратной дороги не было, поэтому он, тяжело сглотнув, через силу выдавил: – Факир вернулся. – Откуда ты знаешь? – Он был здесь. Мы… мы разговаривали… – О чём? – коварно поинтересовались у него. Эрику захотелось свернуться калачиком, как шелудивому псу, уткнуться носом в облезлый хвост и поскулить – жалобно, горько. – Факир просил помочь с жильём. Я сказал, что у меня есть один вариант. Сказал… прийти сегодня вечером… к семи… – на последнем слове голос уже хрипел. Может, у него тоже аллергия? Воздуха явно не хватало. – Ну, что ж, помощь ближнему – благое дело. Тебе это зачтётся, Эрик. Короткие гудки заставили Пойсона вздрогнуть, торопливо, не с первого раза попав на рычаг, повесить трубку. Обернувшись, он увидел стоящего у стойки Лейтиса. Вовремя сучонок явился – будет на кого и спихнуть работу, и отыграться. – Чего уши развесил? – заплевался ядом Кобра. – Они тебе лишние? Так слушай тогда больше – не только их лишишься, но и кое-чего другого. Хотя тебе этот инструмент явно без надобности – тебя им другие потчуют. Шевелись давай! Тебя работа ждёт – стойку в порядок привести. А у меня… – Эрик, прихватив из бара бутылку, приложился к ней, делая прямо из горла несколько больших глотков. – У меня перерыв. Для восстановления здоровья.* * *
Зигрейн, сбросив звонок, брезгливо отбросил в сторону дорогую, пару дней назад купленную трубку. Как его всё достало! Если бы не необходимость, ничто не заставило бы его, владельца сети отелей и зятя кандидата в сенаторы, общаться с этим сбродом. Никчёмные людишки, отребье, грязь под ногами. Но даже они иногда бывают полезны. Холёные пальцы, снова взяв телефон, быстро забегали по кнопкам. Ухо резанул короткий гудок – слишком короткий. Довольная усмешка тронула тонкие губы: выдрессировал. Скоро дышать по его приказу будут. Так иначе с ними нельзя – псы должны знать хозяйскую руку, а то расслабятся, завольничают. – Мистер Фернандес? – робко напомнил о себе невидимый собеседник. – Найди мне Фуллбастера. Тело требовало движения. Нет, он не нервничал – и не такие форс-мажоры приходилось переживать, но в моменты задумчивости или ожидания Зигрейн просто не мог усидеть на месте. Пройдясь несколько раз по офису, Фернандес остановился у окна, внутренне сжимаясь: смотреть на город с высоты двадцатого этажа не входило в перечень его любимых развлечений – падение в детстве с дерева не обошлось без последствий, но это не останавливало Зигрейна. Скорее, наоборот, подстёгивало – подобные мазохистские упражнения давно вошли в привычку, помогая отвлечься от ненужных мыслей, действуя быстрее и лучше любого антидепрессанта. Будь у него возможность, он перебрался бы ещё выше, но занимавший последний, двадцать первый этаж, тесть подобному повороту событий вряд ли обрадовался бы. Впрочем, кто сказал, что эти мечты никогда не смогут стать явью? Фернандес был не из тех, кто лишь лелеет свои желания, не делая ни малейшей попытки их осуществить. Он привык добиваться своего, чего бы ему и окружающим его людям это не стоило. И уж если Зигрейн решил взобраться немного повыше, мистеру Порлу придётся-таки потесниться. Иначе… Фернандес, прищурившись, удивлённо цокнул языком: как всё же время меняет людей. Ещё лет десять назад имя Жозе Порлы на него, тогда ещё желторотого юнца, наводило трепет и настойчиво подталкивало в спину: стань таким же, добейся не меньших высот! Затесаться в окружение гостиничного магната, под шумок крышующего половину борделей в городе, оказалось на удивление легко: то ли в этом начинающему финансисту помогла его счастливая звезда, то ли трудолюбие и смекалка, то ли юная мисс Порла, с удовольствием раздвинувшая перед ним свои стройные ножки. Зигрейн вцепился в предоставленный судьбой шанс бульдожьей хваткой, не гнушаясь ничем, лишь бы лишний раз мелькнуть перед блёклыми, чуть навыкате глазами будущего тестя. Его заметили, выделили из общей, серой массы, приблизили к себе. А когда Сью (2) порадовала своего ненаглядного папочку сообщением о том, что следующий год он встретит уже в качестве деда, дорога к мечте оказалась не только открыта, но и выстлана красной дорожкой. Кто же знал, что под алым ковролином иногда попадаются камни, об один из которых, споткнувшись, он едва не расшиб себе лоб? В стакане, позвякивая, перекатились льдинки. Спиртное – тоже хороший способ борьбы с нервами, особенно если алкоголь наивысшего качества. Так ведь другого в его мини баре и нет – по статусу не положено. Сам Фернандес к «огненной воде» был более чем равнодушен, лишь изредка, вот как сейчас, балуя себя несколькими глотками шотландского виски, принципиально не пробуя ничего другого. Отвращение к алкоголю было вбито в него пудовыми кулаками отца, любившего по пьяни погонять по округе свое малочисленное семейство. Мать верещала, даже не пытаясь увернуться от затрещин «любимого» супруга, потом, когда тот заваливался на диван в гостиной, заставляя стены дома сотрясаться от храпа, тщательно размазывала по осунувшемуся некрасивому лицу сопли-слёзы, занудно вещая о смирении и всепрощении. Зигрейн её ненавидел. За то, что не сопротивлялась, за то, что не защищала его, своего сына, по малолетству и телесной слабости не могущего дать отпор, за то, что назавтра сама лезла под жирного вонючего борова, только по недоразумению ставшего ему отцом. Он не хотел себе такой жизни и при первой же возможности покинул отчий дом, начав собственными руками строить свою судьбу. Украденные сбережения Фернандеса-старшего (тот уже несколько лет копил на катер, оставалась какая-то пара тысяч) и побрякушки матери, сданные в первый попавшийся ломбард, этому весьма поспособствовали – на эти деньги Зигрейн купил билет до ближайшего крупного города и жил несколько месяцев, экономя буквально на всём. А потом судьба в лице ректора университета дала ему хороший ускорительный пинок под зад. На кой этот смешной старикашка решил в тот вечер нажраться до невменяемого состояния, стало известно только на утро, когда он протрезвел, а вот объяснить собственный мотив, заставивший Фернандеса вытащить бессознательное и почти захлебнувшееся тело из лужи, Зигрейн так и не смог. Впрочем, его об этом никто и не спрашивал. Мистер Дреер сначала долго и нудно делился с ним своим «горем», а затем, выхлебав пару литров кофе и пригладив белоснежные усы, всего лишь одним звонком превратил доброго самаритянина в студента (благо, на учёбу Фернандес не забивал, получив по окончании школы вполне приличный аттестат). Но этого ректору показалось мало, и он добровольно взял над Зигрейном шефство, таская его за собой и проталкивая, куда только можно. От Фернандеса требовалось лишь откликаться на приторно-сладкое «внучок» и заботливо транспортировать после фуршетов неожиданно свалившегося на него родственника в роскошную пятикомнатную квартиру, полночи бдить рядом с тазиком и мокрым полотенцем, в стотысячный раз выслушивая истории о коварном сыне и непослушном внуке. Рано или поздно подобное надругательство над организмом должно было закончиться весьма печально, что в конце концов и произошло – тяжёлое алкогольное отравление вкупе с больным сердцем отправили мистера Дреера на тот свет. К счастью для Зигрейна, к тому времени он уже довольно прочно стоял на ногах, обзаведясь не только собственным жильём и дипломом, но и нужными связями. Облегчённо вздохнув над могилой «любимого дедушки», Фернандес, вытирая крокодиловы слёзы, бросился за утешением в объятия мисс Порлы, ставшей ещё одной ступенькой на пути к желанному будущему. В дверь негромко постучали. Заглянувшая в кабинет секретарша сообщила, что Грей Фуллбастер ждёт в приёмной. – Впустишь его через полчаса, – не поворачиваясь, приказал Зигрейн – ему не требовалось время, чтобы обдумать своё решение, но это не повод тут же принимать одного из должников. Пусть немного помучается – так желание расплатиться станет сильнее. Ровно через тридцать минут дверь снова открылась, и на пороге появился высокий бледный брюнет. Фернандес бросил на него короткий взгляд через плечо и снова повернулся к окну, у которого так и простоял всё это время, медленно цедя напиток. – Как твоя драгоценная супруга, Грей? Надеюсь, ей лучше? – Зигрейн всегда начинал разговор с того, что интересовало прежде всего собеседника, а не его самого – так было легче потом получить в ответ желаемое. Люди эгоистичны по своей натуре: поинтересуйся, как у них дела, спроси о здоровье, посочувствуй, порадуйся, и они уже готовы свернуть для тебя горы. – Да, мистер Фернандес, спасибо. Если бы не вы… если бы… – Не стоит меня благодарить – это была всего лишь небольшая услуга с моей стороны, не более. Помогать ближнему – благое дело, так ведь? – Фуллбастер неуверенно кивнул головой, не думая о том, что Зигрейн не увидит его жеста. Но тому было достаточно и молчания. – Вот и я теперь нуждаюсь в твоей помощи. – Всё, что угодно, сэр. Ради… ради моей жены я сделаю всё, что скажете. – Отлично, – Фернандес одним глотком допил виски, повернулся к Грею. – Знаешь бар «Зеро» на Сорок пятой? Там работает Эрик Пойсон по кличке Кобра. Заглянешь к нему сегодня вечером, часам к семи, не позже, скажешь, что от меня. Он покажет тебе одного человека, который мне очень мешает. Догадываешься, что нужно будет сделать? – Зигрейн, не мигая, смотрел в чёрные, остекленевшие от шока глаза Фуллбастера. – Ну же, Грей, это всего лишь небольшая услуга. Не заставляй меня сожалеть о том, что когда-то я протянул тебе руку помощи. Насколько мне известно, твоей жене требуется ещё один курс химиотерапии. А ведь потом ей нужно будет пройти реабилитацию… Ну? – Да… да, мистер Фернандес, сэр, я всё сделаю, я всё… только… – Молодец. А я сейчас же позвоню в медицинский центр – чем быстрее будет назначен курс лечения, тем лучше, верно? – В-в… верно… – заикаясь, пролепетал Фуллбастер. – Тогда иди, обрадуй супругу, – Зигрейн, дождавшись, пока за визитёром закроется дверь, снова плеснул себе виски и вернулся к рабочему столу. После общения с такими, как Грей, Фернандесу хотелось проблеваться в ближайшем сортире: любой бомж, побирающийся на помойках, вызывал у него больше уважения, чем эта тряпка, не способная даже говорить нормально, не то что бороться за жизнь того, кто ему дорог. Впрочем, на пару раз его хватит, а там и он пойдёт в расход – его жена не проживёт и года. Так сказал врач. Вот только чета Фуллбастеров об этом не знает. Да и зачем им? Как говорится, меньше знают – лучше работают. За красивые глазки он никого рядом не держит. Фернандес всегда обладал этой полезной во всех отношениях способностью – окружать себя нужными людьми, притягивая их к себе словно магнитом, выискивая в толпе среди сотен абсолютно бесполезных личностей. Неразлучная парочка старшеклассников – Джет и Дрой, придурки и неудачники, за бутылку дешёвого пойла, стянутого втихаря у отца, ставшие ему личной охраной от нападок других школьников; сердобольная соседка, у которой он ночевал чаще, чем в собственном доме; дежурный по вокзалу, приютивший его по приезде в город; мистер Дреер… Да разве всех упомнишь? Зигрейн и не пытался. Эти люди приходили, уходили, менялись, как яркие стёклышки в калейдоскопе, даря ему своё время, а иногда и жизнь, с одной-единственной целью – быть полезными тому, кто, не задумываясь, перешагнёт через них и пойдёт дальше, не беспокоясь об оставленных за спиной. И только однажды эта устоявшаяся система дала сбой. Факир стал тем исключением, которое лишь подтверждает общее правило. Фернандес до сих пор помнил их первую встречу: «любимый дедушка», к тому времени, кажется, окончательно впавший в детство, как-то раз потащил его в цирк. Зигрейн старательно зевал в кулак, в качестве развлечения придумывая, как по-другому использовать на артистах их же инвентарь: кого-то скормить львам, кого-то проколоть шпагами или подвесить вниз головой под куполом, а потом перерезать верёвку. Пока на арену не вышли «Пожиратели огня». Двоих, тех, кто постарше, Фернандес с удовольствием поджарил бы на вертеле, отобрав железный прут у силачей, а вот третий… Совсем мальчишка, на вид лет шестнадцать, не больше. Боги, что он творил с огнём! Это было настоящее волшебство: пламя, будто живое, тёрлось вокруг «пожирателя», тянулось за ним, как младенец за мамкиной титькой, послушно гасло и возрождалось вновь. Как только номер закончился, Зигрейн, не обращая внимания на ворчание Дреера, бросился за кулисы. Его никто не остановил, не спросил, что он тут делает. Побродив по полутёмным закоулкам, пропахшим чем-то кислым, он сунулся в первую попавшуюся дверь. – Тебе чего? – неприветливо спросил его широкоплечий, утыканный пирсингом парень, ещё полчаса назад лихо засунувший себе в глотку три рапиры. – Где мне найти Пожирателя огня? Самого молодого, – проглотив панибратское «ты», вежливо поинтересовался Фернандес. – Слышь, Факир, – хохотнул шпагоглотатель, – тут тебя поклонник ищет. Или поклонница – смотря как поставишь. Из соседней комнаты выглянул мальчишка; увидев Зигрейна, смущённо пригладил торчащие во все стороны ярко-малиновые вихры, торопливо поздоровался: – Здрасьте. Вы ко мне? Фернандес кивнул, спросив в ответ: – Мы может поговорить в другом месте? – А чем вас это не устраивает? – продолжал зубоскалить шпагоглотатель. – Здесь все свои, одна семья так сказать. Не стесняйтесь. Лео вам даже свой топчан уступит. Эй, ты, соня! – скатанная в комочек салфетка щёлкнула дремавшего на диванчике рыжеволосого парня по носу. – Иди дрыхни к своим кошакам – у меня потом весь костюм в их шерсти. Укротитель, приоткрыв один глаз, весьма недружелюбно пожелал шутнику: – Отъебись, Гаж, – после чего, продемонстрировав всем окружающим средний палец, повернулся на другой бок и снова засопел. – Пойдёмте, – Факир, мотнув головой, первым выскользнул из коморки. Зигрейн немедленно последовал за ним, потому что скандал, затеянный циркачами, лишь набирал силу, а слушать, кому и куда отправляться, дабы не мешать окружающим, не было ни малейшего желания. Поплутав по зданию, они вышли на улицу. Холодный воздух (была середина января) обжёг щёки, но возвращаться обратно, в вонючую влажную теплоту, не хотелось. Фернандес даже расстегнул верхние пуговицы пальто, разрешая морозцу пощекотать шею, и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы избавиться от неприятного привкуса в носоглотке. – О чём вы хотели поговорить со мной? Голос Факира вывел Зигрейна из лёгкой задумчивости, заставив посмотреть на того, ради кого Фернандес подвергал себя пытке общения с двумя идиотами. Увиденное его крайне озадачило. – Тебе не холодно? Удивиться было чему: на парне поверх тонкого сценического костюма был надет только растянутый на локтях свитер крупной вязки, тогда как сам Зигрейн кутался в тёплое пальто. – Нет, – пожал плечами Факир. – Я не мерзлявый. – Это из-за того, что ты с огнём работаешь? – Не думаю. Сколько себя помню, всегда так было. Нянечки в приюте даже шутили, что на мне можно хорошо сэкономить – не нужно покупать зимнюю одежду. Ещё идя за Пожирателем по узким коридорам цирка, Фернандес старательно ломал голову над тем, что и как скажет своему спутнику, но теперь, слушая весело балагурящего Факира, отчётливо понимал, насколько глупым оказалось его беспокойство – никогда и ни с кем ему не было так легко общаться. А после убеждался в этом не раз: его новый знакомый, представившийся как Нацу Драгнил, не строил умные фразы, не прятал за словами ловушки; прямой, открытый, он не умел притворяться, лгать, изворачиваться, тем самым возбуждая в Зигрейне странный интерес к себе. Не так ли смотрит на неведомую ему ранее бабочку энтомолог? Не тем же восторженным вниманием горят его глаза, неотрывно следящие за трепетом тонких узорчатых крыльев воздушного насекомого? Не поэтому ли подрагивают его пальцы, держащие острую булавку, намереваясь пронзить ею беззащитное тельце? Фернандес не стремился забрать Факира в некую мифическую коллекцию, которой, впрочем, не существовало, но и открыть окно, чтобы отпустить на волю столь ранимое создание, тоже не мог. Полтора года со дня их знакомства пролетели единым мигом. Разница в возрасте (не много не мало – десять лет) и социальном положении (безродный босяк, подвизающийся в цирке, и личный помощник одного из самых крупных бизнесменов города – почти Принц и Нищий) нисколько не мешали их общению, а будто в насмешку лишь больше привязывали их друг к другу. При этом Фернандес никогда не пытался тащить Нацу в свой мир, не одаривал его деньгами и почестями – да тот бы и не принял, опираясь на свои, чуждые Зигрейну понятия. Зато себя отдавал всего, без остатка, не требуя ничего взамен. Драгнил был первым в его окружении, в чьём взгляде Фернандес увидел настоящую, чистую преданность, не замутнённую деньгами, страхом или раболепием. Кажется, сам Нацу называл это «дружбой». Зигрейн только молча кивал, никогда не повторяя за Драгнилом этого непонятного, ненужного слова, не подозревая, что именно оно однажды окажется той самой «соломкой», что так усиленно советует подстилать под себя при падении народная мудрость. Цокот каблучков раздражающе полоснул по нервам. Фернандес недовольно уставился на свою секретаршу, застывшую перед столом чуть ли не навытяжку, отчего и так немаленькая грудь казалась ещё больше. Какого ей здесь надо? Он её не звал, а о визитёрах можно и с порога объявить. – Почта, мистер Фернандес, – девушка, наклонившись, положила перед ним пару конвертов и газету. Зигрейн успел заметить в вырезе блузки кружевное бельё и усмехнулся про себя: он умел находить нужных людей. Нужных для бизнеса, для спасения его шкуры, для обделывания тёмных делишек. Для удовольствия. И эта новенькая секретарша не была исключением. Как там её? Джордан, Джессика? – Почта, говоришь… – протянул он, рассматривая девушку словно породистого жеребца перед покупкой. – Как тебя зовут? – Джувия, сэр, – покрываясь лёгким румянцем, но не отводя взгляда, ответила та. – Значит, Джу, – Фернандес, резко оттолкнувшись рукой от столешницы, отъехал на стуле немного назад и поманил девушку к себе. – Не расскажешь мне в приватной беседе, что именно там пришло? Секретарша, обогнув стол, понятливо опустилась перед боссом на колени между его разведённых ног: – С удовольствием, сэр. – Только не торопись, крошка, я хочу знать всё до мельчайших подробностей.* * *
В полицейском участке с утра царила суматоха: день рождения комиссара не шутки, а когда это не просто очередная дата, а юбилей, возникающей в связи с праздником беготни становится в разы больше. Детектив Мэст Грайдер, спрятавшись за прошлогодний отчёт (эта «волшебная» бумажка всегда лежала на его столе в зоне досягаемости, не раз спасая уставшего служителя порядка от ненужных посетителей и разговоров), подсматривал за снующими туда-сюда коллегами, даже не пытаясь оторвать уже начавший обрастать жирком зад от стула. А зачем? Когда все выстроятся в нестройную шеренгу, дабы пропеть шефу дифирамбы, он тихонько присоединится к общему хору. Настоящий же подарок будет вручён собственноручно в выходной – комиссар, как заядлый рыбак и старый друг, не откажется составить ему компанию с удовольствием просидеть весь день у горного озера, заодно опробовав новый спиннинг. Так что можно смело сделать вид, что у него работы непочатый край, тем самым избежав пытки надуванием воздушных шариков, которые к завтрашнему утру станут напоминать растянутые гандоны, или размалёвывания поздравительного транспаранта супер несмываемой краской – «счастливчики» потом ещё неделю оттирали с себя последствия неосторожного обращения с лакокрасочными материалами. Мэст, проводив глазами очередное разноцветное воздушно-резиновое облако, уже подумывал о том, чтобы прогуляться до кофейного автомата в коридоре (кажется, процесс превращения отдела в филиал детского сада подходил к концу и можно было прекращать прятаться), но рядом с его столом кто-то остановился. – Лейтенант Грайдер? – спросил незнакомый голос. – Да, я. Чем могу помочь? – Мэст, подняв голову, внимательно рассматривал обратившегося к нему человека. Что-то в этих серых глазах и плотно сжатых губах показалось ему знакомым, но что? – Вы меня не помните? – догадался незнакомец. – Прости, парень, но… – Нацу Драгнил. Вы арестовали меня семь лет назад в баре «Зеро» на Сорок пятой. За наркотики. Грайдер едва заметно кивнул: спасибо, что освежил память, и тут же напрягся – бывшие заключённые редко приходят после окончания срока к тем, кто засадил их за решётку, а уж если приходят, то слова благодарности говорят ещё реже. – Слушаю тебя. – Я заходил к надзирающему, а потом решил заглянуть к вам, – объяснил свой визит Драгнил. – Зачем? – Честно говоря, не знаю. Просто… – Пойдём, – вдруг решился Мэст, поднимаясь: угрозы от парня он не чувствовал, так что разговор лучше продолжить в другом, менее людном месте. Они вышли в коридор; Грайдер купил себе кофе и пристроился у пыльного подоконника, искоса посматривая на спутника. Тот, оперевшись спиной о стену рядом, терпеливо ждал, пока лейтенант соизволит заговорить с ним. Мэст же не торопился, нарочито медленно прихлёбывая дрянной напиток. Он вспомнил этого парня. И то, как семь лет назад собственноручно защёлкнул на его запястьях браслеты. Мальчишка не сопротивлялся, не отнекивался, как это делают другие, не ёрничал, не качал права. Молчал. Отводил взгляд. Послушно отвечал на вопросы о себе: имя, возраст, род занятий. Но когда речь заходила о найденных у него наркотиках, замыкался в себе, упрямо поджимая губы. «Ты понимаешь, что сам себе копаешь яму? – пытался достучаться до него Грайдер. – Я ведь знаю, что они не твои – не дурак. Тебе и так уже не повезло: родись ты на пару дней позже, пошёл бы по малолетке, там максимум три года дают, а по первоходке, да с чистосердечным раскаянием был бы шанс отделаться условным. А так по взрослой статье впаяют – десятку. Оно тебе надо?». Упрямец бычился, сжимая кулаки до бледнеющих костяшек. Мэсту так и не удалось вправить ему мозги. Пришлось передавать дело прокурору как есть. – Когда освободился? – решил начать разговор лейтенант. – Сегодня, пару часов назад. – Есть где зацепиться? – С жильём вопрос решил, а работа… Найду что-нибудь. – Найди. Только постарайся без новых приключений на свою задницу. Драгнил усмехнулся, взъерошив пятернёй волосы, и развернулся лицом к окну, встав к Грайдеру другим боком. Тот мысленно присвистнул, заметив справа на шее бывшего заключённого уродливый шрам. – Это тебя в тюрьме так? – не удержался он от вопроса. Драгнил кивнул, поведя рукой по рубцу, словно желая удостовериться, что тот никуда не исчез: – Семь лет – долгий срок. Он не единственный. Мэст, раздражённо смяв в руке пластиковый стаканчик, точным броском отправил его в мусорную корзину. Тогда, на допросе, он специально назвал максимальный срок, чтобы запугать мальчишку и заставить его назвать имя настоящего владельца пакетика с порошком. И совершенно не ожидал, что почти угадает с цифрой. В первый раз услышав её от прокурора (решил-таки узнать, хотя никогда раньше ничего подобного не делал), даже не поверил своим ушам: не должны были пацану столько дать! Не тянула та доза на семь лет, трёшка – максимум. А потом он так же сомневался в собственном зрении, обнаружив в деле (не поленился, запросил в архиве, потому как на суд его почему-то не вызывали, переложив эту «почётную» обязанность на плечи напарника, через несколько дней переведённого в другой участок) лишний нуль в отчёте экспертов, увеличивший количество наркотика в разы, и показания «свидетелей», в один голос утверждающих: Драгнил занимался этим давно. Стало ясно: мальчишку просто использовали. Намеренно или случайно, не имело значения – парень уже ушёл по этапу, и вернуть его назад, так же как и добиться правды, было невозможно. – Я, пожалуй, пойду, – нарушил молчание визитёр. – Спасибо вам. – За что? – удивлённо вскинул брови Грайдер. – За неравнодушие. Мэст, не отрываясь, смотрел Драгнилу вслед. На душе было паршиво – от воспоминаний ли, или от чего-то другого, Бог его знает. Наверное, именно поэтому, когда Нацу уже почти дошёл до лестницы, Грайдер неожиданно окликнул его: – Слышь, парень? Если что понадобится, заглядывай – помогу, чем смогу. Драгнил, обернувшись на ходу, слегка кивнул головой. От этого жеста Мэсту немного полегчало. Он, задумчиво побарабанив пальцами по подоконнику, снова шагнул к автомату, намереваясь угоститься очередной порцией кофе, но вынужден был отказаться от этой идеи: из отдела послышались первые поздравительные вопли. Пожалуй, пора присоединяться к представлению.* * *
Уличный музыкант, доиграв незамысловатую мелодию, тренькнул в последний раз по струнам и устало облокотился на железную ограду. Нацу, пошарив в кармане, щедро ссыпал в футляр всю имеющуюся у него мелочь: – Прости, брат, это всё, что есть. Гитарист, усмехнувшись, отрицательно покачал головой: – Я и это не заработал. – Ты здорово играешь, – возразил Драгнил. – Я, конечно, не спец, но уж хорошее исполнение от совсем бездарного отличить могу. – Учился где-то? – Нет. Просто слух от природы есть, да ребята показали как-то пару аккордов, потом уже сам пытался подбирать. – Хочешь? – музыкант кивком указал ему на гитару. – Правда, это не инструмент, а так, дрова, даже в руках держать стрёмно. Нацу не стал отказываться от столь щедрого предложения; бережно прижав гитару к себе, он сначала провёл несколько раз по струнам, словно примеряясь, и лишь потом заиграл. Мелодия была необычная: тихая, дрожащая, как мелкий горный ручеёк, весело прыгающий по гладким камушкам. В ней чувствовалось что-то знакомое, манящее, ненавязчиво-близкое, но странно-пугливое: стоило только прислушаться чуть внимательнее, и ощущения-образы распадались, убегали, оставляя после себя горечь упущенных воспоминаний. – Чёрт! – на последнем аккорде рука Нацу дрогнула, выдав неприятный, фальшивый звук. Драгнил, перестав играть, тряхнул кистью, несколько раз сжал и разжал кулак. Резко выдохнув, он вернул инструмент хозяину. – Держи. Спасибо, – развернувшись, Нацу быстро пошёл по дорожке прочь. – Эй! – окликнули его. – Ты хоть деньги возьми – тебе же кидали. Но Драгнил лишь отмахнулся, спеша убраться подальше от сочувствующего взгляда уличного музыканта. Свернув несколько раз то вправо, то влево и поплутав по аллеям, он оказался у фонтана. Не долго думая, сунул в не совсем чистую воду руку и провёл мокрой ладонью по лицу. Было бы из-за чего расстраиваться. В его жизни имели место потери и побольше, чем невозможность играть на гитаре. Но почему-то только от этого хотелось выть в голос и проклинать судьбу. Да толку-то? Как говаривал их приютский повар, фарш обратно не перекрутишь, натворил дел – жарь котлеты. Эта присказка всегда поднимала ему настроение. Драгнил усмехнулся и опустился на ближайшую скамейку – ноги от долгой ходьбы ныли. Желая немного передохнуть, он прикрыл глаза, решив попробовать если не подремать, то хотя бы просто отрешиться от действительности, но грохот и последовавшее за ним испуганное «Ой!» нарушили все его планы. Однако, узнав причину, Нацу нисколько не пожалел об этом. Около скамейки, нагнувшись вперёд и опираясь на сиденье руками, стояла девушка. Лица не было видно из-за упавших на него светлых волос, зато фигурка, упакованная в топик и короткие шортики, была очень даже ничего. Не обращая внимания на проходящих мимо людей, незнакомка постояла так ещё некоторое время, задрав к небу пятую точку и пытаясь восстановить сбитое дыхание, потом осторожно, судорожно цепляясь за дощечки, подъехала к скамейке поближе, развернулась и со вздохом облегчения плюхнулась на скамью. – Можно я присяду? – сдувая со лба пряди, спросила она. – Ну… ты уже вроде как сидишь, – ответил Драгнил, продолжая с любопытством рассматривать свою случайную соседку. – Действительно. Глупо спрашивать на что-то разрешения, когда ты это уже сделал, – девушка повернулась к нему и приветливо улыбнулась. – Но это всё равно невежливо. В смысле, не спросить. Поэтому я и спросила. – Ага, – немного озадачено похлопал глазами Нацу. Логика у незнакомки была странная, но не лишённая какого-то своего рационального зерна. – А если бы я не разрешил? Улыбка у девушки сразу привяла; тонкие бровки нахмурились, словно желая помочь хозяйке решить внезапно свалившуюся на неё задачу, рот чуть приоткрылся, а руки взлетели вверх, обозначая не то недоумение, вызванное вопросом, не то недовольство от нежелания оказать ближнему помощь. – Забудь, – торопливо выпалил Драгнил, уже сожалея о своих слова. – Это была шутка. Мне совсем не жалко, сиди сколько хочешь. Незнакомка, расслабившись, откинулась на спинку скамейки, вытянув ноги, и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь: – Влезать в спор – большая глупость, а в спор, в котором тебе предопределено проиграть, тем более. – Тебе нужно выучить какую-то фигуру? Или доехать в определённое место? – Ни то, ни другое, – девушка повертела правой ногой, обутой в новенький роликовый конёк. – Я вообще сегодня первый раз на них встала, поспорив с другом, что за месяц смогу научиться кататься. Но это просто невозможно! – Почему? Не сложнее, чем на обычных коньках. – Вот именно! А я не умею кататься на коньках. Так же как и на велосипеде или скейтборде. Даже на самокате умудряюсь проехать не более метра. Врачи сказали – какие-то проблемы с вестибулярным аппаратом, поэтому мне сложно удерживать равновесие. Как в этом случае можно научиться кататься на роликах?! – широко распахнутые карие глаза смотрели на Нацу с таким укором и обидой, будто это он втянул девушку в заранее проигранный спор. – И что тебе придётся делать, если ты не научишься? – осторожно поинтересовался он. – Целый месяц есть овсянку на завтрак, – симпатичное личико перекосилось от отвращения. – Я её терпеть не могу. – Говорят, она полезна, – попробовал утешить собеседницу Драгнил. Судя по сморщившемуся носику, получилось у него не очень. – Попробуй добавлять в неё ягоды, или мёд, или орехи, – порылся в памяти Нацу: как их приютский повар старался разнообразить скудное ежедневное меню? – В конце концов, это всего лишь на месяц. – И то правда, – рассмеялась девушка. – Стоит ли тогда мучиться, набивая себе синяки и шишки? Пожалуй, нет. Лучше снять ролики и порыться в интернете на предмет интересных рецептов овсяной каши. Вот только… – она, закусив губу, снова покрутила ногой. – Чтобы их снять, придётся возвращаться к машине. – Я могу тебя проводить, – неожиданно предложил Драгнил. – Если ты не против, конечно. – Это было бы здорово. Нацу помог ей подняться, придерживая за талию, покатил по дорожке, уже через десять минут начав про себя чертыхаться: можно было подумать, что проблемы с вестибулярным аппаратом вдруг оказались весьма заразны, как какая-то простуда, потому что столько раз он не падал, кажется, даже тогда, когда учился ходить. Неизвестно, как девушке удалось отъехать так далеко от машины, но теперь она не могла сделать и шагу, чтобы не оказаться на земле самой и не утянуть за собой добровольного провожатого. Поднявшись в очередной раз, Драгнил, отряхнувшись, предупредил спорщицу: – Держись крепче! – и подхватил её на руки. – Думаю, так мы доберемся быстрее и набьём меньше шишек, – объяснил он свои действия. – Показывай, куда идти. Уже переобувшись, девушка вдруг вспомнила об одной важной детали, о которой они оба забыли за всеми этими разговорами и приключениями. – Мы ведь с тобой так и не познакомились, – она протянула ему узкую ладошку и представилась: – Люси Хартфилия. – Нацу Драгнил, – он легонько сжал прохладные пальчики. Отпускать их совершено не хотелось. – Нацу? – переспросила Люси. – Какое интересное имя. Оно восточное? – Японское. Одна из нянечек в приюте была японкой. Меня нашли на пороге первого августа, поэтому она и дала мне такое имя. «Нацу» значит «лето». А так как я родился в год Дракона по японскому календарю, то и фамилию мне дали созвучную – Драгнил. – Ты… сирота? – в девичьих глазах заплескалось сочувствие и боль. – Прости. Мне так жаль. – Да ничего, правда, – Нацу готов был на что угодно, лишь бы Люси снова улыбнулась. – Я знаю, что мы сейчас сделаем, – девушка с энтузиазмом захлопала в ладоши. – Пойдём, – она схватила его за руку и потащила за собой. Однако поняв, куда его ведут, Драгнил затормозил, заставив и свою спутницу остановиться. – Что-то не так? – немедленно спросила та. – Знаешь, я не привык к тому, что девушки водят меня в ресторан, – не признаваться же, что у него в карманах голяк? – Во-первых, это не ресторан, а всего лишь небольшое кафе. Во-вторых, нужно же мне отблагодарить тебя за спасение моей жизни? Да-да, именно спасение, потому что я либо убилась бы на этих роликах, либо умерла бы от тоски над тарелкой с кашей. Так что не спорь, пожалуйста, и не отказывайся. И Нацу сдался. Не из-за голода или потому что признал правоту её слов. Ему просто хотелось провести с этой девушкой как можно больше времени. Наблюдать, как загораются и тают тёплые искорки в карих глазах. Следить взглядом за неугомонным пальчиком, без конца накручивающим на себя выбившуюся из причёски прядку. Любоваться растекающимся по точёным скулам нежным румянцем. И слушать её голос: то заботливый во время рассказа об отце; то грустный, стоило ей вспомнить об умершей маме; то наполняющийся смехом, когда речь заходила о друзьях. Она была живая – звонкая, искрящаяся, яркая, так сильно отличающаяся от всего, что раньше наполняло его жизнь. Какими цветами было раскрашено до этого дня его существование? Судьба щедро плеснула на полотно блёклыми, серыми тонами: полуразвалившаяся корзинка, в которой Нацу, как кутёнка, подбросили к дверям приюта, всего в крови, с перетянутой огрызком бечёвки пуповиной; казенные стены государственного учреждения, ставшего ему домом; уставшие лица персонала, тычки и затрещины вместо объятий и нежной улыбки матери; полуголодное существование с показушными «пирами» во время министерских проверок. Он сбежал, едва ему исполнилось пятнадцать, выкрав свои документы из кабинета директрисы, пока она развлекалась с завхозом в тесной коморке под лестницей. Пошатавшись несколько дней по улицам, случайно забрёл в цирк. Странно, его не прогнали, даже накормили и выделили место на продавленном диване. А наутро вручили в руки метлу и напутствовали на трудовой подвиг пинком под зад. Нацу не обиделся – за всё в жизни надо платить, за кров и еду – тоже. Почти год он был у циркачей на побегушках: убирал клетки, чистил костюмы, таскал инвентарь, одновременно служа объектом насмешек для клоунов, заменяя живую мишень на крутящемся круге у метателя ножей и являясь тайной любовью Зейры (3), дочери Джезелфа Лизарда (4,5), Пожирателя огня. Устав делать недогадливому возлюбленному всевозможные намёки, мисс Лизард решила действовать другими методами, которые, к её вящей радости, принесли более ощутимые результаты. Правда, отец юной прелестницы, застав влюблённых в весьма компрометирующих обстоятельствах, этому не очень обрадовался. Оттаскав дочурку за волосы и отпинав её избранника, он немного успокоился, философски рассудив, что утерянную девственность не восстановишь, а вот молодой человек в качестве платы за поруганную честь Зейры вполне может подойти на роль его помощника для нового номера. Джезелф не прогадал: мальчишка оказался понятливым, схватывая всё буквально на лету, да ещё и оказался обладателем уникального дара – огонь явно был его стихией, потому что слушался Драгнила как родного отца. Если дело так пойдёт и дальше, этот пацан вполне может стать продолжателем династии Пожирателей (кто из циркачей не мечтает о подобном?). Дело за малым – выдать за него дочурку и следить за тем, чтобы никто не позарился на мальчишку и не увёл столь перспективного артиста на сторону. Сам Нацу в принципе был не против такой судьбы – работать с огнём ему нравилось, Зейра не изображала из себя недотрогу, крыша над головой и сносная еда присутствовали. Неизбалованный безотрадными годами, проведёнными в приюте, и нашедший наконец хоть какое-то подобие семьи, он радовался и тому, что перепало ему от жизни. А вскоре, в морозный январский вечер, заглянувший в гримёрку Фернандес добавил в его существование ещё немного ярких красок. Драгнил прекрасно понимал, какая пропасть лежит между ними. Он знал, что никогда не сможет войти в тот круг, где вращается Зигрейн: тот не знакомил его со своими друзьями, не приглашал к себе, и хотя заезжал иногда в цирк, при этом обязательно брезгливо кривил губы, даже кивком головы не приветствуя проходящих мимо людей. Они старались встречаться на нейтральной территории, и здесь с Фернандеса, как с гуся вода, слетала вся та светская мишура, что, словно броня, закрывала от всех, как казалось Драгнилу, истинного Зигрейна. Не было ни надменного взгляда, ни холодного тона; Фернандес преображался, позволяя себе громко, искренне смеяться, размахивать при разговоре руками и откалывать шуточки, подходящие скорее шестнадцатилетнему балбесу, чем серьёзному бизнесмену. Но не это стало решающим фактором, позволившим Нацу назвать Зигрейна другом: Фернандес оказался первым в его жизни человеком, кто общался с ним на равных, не обращая внимания на возраст, происхождение и отсутствие счёта в банке. Кто, прежде всего, непритворно интересовался им самим, не выпячивая свою драгоценную личность вперёд. Подобное отношение подкупает. Стоит ли удивляться, что он так легко попался, приняв за неподдельное человеческое отношение расчёт и корысть? Возможно, Зигрейн не всегда и не во всём при общении с ним преследовал одну лишь выгоду, но то, как легко ещё вчерашний «друг», воспользовавшись ситуацией, прикрыл им свою спину, говорило о многом. Нет, Нацу не собирался перекладывать собственную вину на чужие плечи. Тот, роковой, выбор он сделал сам. Однако последующие события раскрыли ему на многое глаза. Поступил бы он так же, будь сейчас у него шанс всё изменить? Стоила ли правда семи лет жизни? Для Нацу ответ был очевиден, особенно учитывая одно обстоятельство, ставшее, по сути, решающим и перевесившим любые доводы разума, страх перед будущим и возможность построить своё, пусть и кривобокое, счастье. Весёлая трель мобильника заставила Люси прерваться на полуслове, чтобы ответить на звонок. По её чуть поникшим плечам и брошенного на него виноватому взгляду Драгнил понял: сказка закончилась, пришло время расставаться. Он собрал все силы, чтобы заставить себя продолжать улыбаться и не показать девушке, как сильно огорчён предстоящей разлукой: у Люси своя жизнь, он не имеет права насильно вырывать её из привычного круга только потому, что она за столь короткий срок стала ему почти необходима. – Прости, мне нужно бежать, – извинилась Люси. – Эти недотёпы организуют вечеринку-сюрприз на мой День рождения и не могут определиться, какой торт заказать – вишнёвый или ореховый? И какого цвета должны быть ленты, и сколько нужно воздушных шаров, и куда поставить цветы. И зачем-то звонят по этому поводу мне. Но разве я должна это решать? Сюрприз на то и сюрприз, что тот, для кого он делается, ничего не должен знать. А я буду в курсе всего! Однако если не поеду, не помогу… даже такая вечеринка не состоится – они просто все перессорятся и потом ещё месяц не будут друг с другом разговаривать. Кстати, тебя я тоже приглашаю на свой День рождения. Отказ не принимается! Вот, – девушка, перевернув его левую руку ладонью вверх, торопливо стала карябать на подушечке большого пальца найденной в сумочке ручкой ряд цифр, высунув от усердия кончик языка. – Это мой номер, – Люси приписала своё имя и махонькое сердечко над последней буквой. – Теперь ты его не потеряешь и не забудешь. Только руку придётся не мыть, пока не забьёшь в свой телефон. – Ничего, – успокоил её Нацу. – Немытую руку я как-нибудь переживу. – Отлично! Тогда позвони мне завтра, я скажу, где мы собираемся. Пока! Люси убежала, напоследок, уже на улице, помахав ладошкой. Драгнил снова посмотрел на пузатенькие, тщательно выведенные девичьей рукой цифры, стараясь запомнить их – на всякий случай. Невольно вспомнилось игра, в которую он любил играть в детстве: в какой-нибудь погожий денёк, спрятавшись от докучливых сверстников и ворчливых нянек, подставлять солнцу открытую ладонь, а потом крепко сжимать её в кулак. Ему казалось, что так он сможет поймать солнечный лучик, чтобы согреться им в пасмурную погоду. Кажется, сейчас ему впервые удалось это сделать.* * *
Зигрейн с удовольствием, до хруста, потянулся. Девица и вправду оказалась хороша – давно его не ублажали таким минетом. А уж ему было с чем сравнить: отель «Эдолас» славился не только роскошными апартаментами и вышколенной прислугой, но и широким перечнем интимных услуг, предоставляемых за отдельную плату любому постояльцу. Негласно, конечно, кто же о подобном кричит на каждом углу? Но кому было нужно, тот знал и не раз делал заказ по специальному прайсу. Тем более что в подпольном борделе работали исключительно элитные шлюхи обоих полов. Грех было не попользоваться тем, чем владеешь. Накладывать на себя епитимью и всю жизнь хранить верность жене Фернандес не собирался: единственное, что возбуждало его в Сью, была возможность породниться с мистером Порла, а после родов, ухудшивших и без того стервозный характер дражайшей половины, желание наведываться в спальню супруги растаяло быстрее, чем лёд в стакане с виски. Впрочем, получившая возвеличивший её в глазах подруг статус замужней дамы Сью это беспокоило в последнюю очередь. Скинув новорождённое дитя на бесчисленных нянек, она с наслаждением занялась исключительно собой, тратя теперь на это деньги не только отца, но и мужа, и совершенно не претендуя на внимание последнего. Стоит ли говорить, что такое положение дел устроило обоих, позволив каждому из них зажить так, как им хочется? Но если миссис Фернандес спускала средства, то её супруг усиленно их зарабатывал, совмещая приятное с полезным и умножая полученный в качестве свадебного подарка амурно-постельный бизнес. Примерно семь лет назад Жозе Порлу посетила поистине гениальная мысль – податься в политику. Денег ему вполне хватало, а вот статус и положение в обществе категорически не устраивали. Магнат чувствовал, что достоин лучшей участи. Только судьба почему-то не спешила осыпать его почестями и подарками со своего щедрого плеча. Следовательно, придётся взять решение этого вопроса в свои цепкие, загребущие руки. Сказано – сделано. Были найдены нужные люди, разработаны отличные планы, подготовлены финансы. Дело оставалось за малым – приобрести чистую репутацию, иными словами, избавиться от теневого бизнеса, ведь и младенцу понятно, что рано или поздно о нём может кто-нибудь узнать, а лишние скандалы будущему сенатору были не нужны. Однако ни закрывать дело, ни отдавать его в чужие руки не хотелось. Будь у Жозе сын, проблема решилась бы сама собой. Оставлять бизнес, да ещё такой специфической направленности, девчонке? Он пока не выжил из ума. Единственный вариант – обзавестись хорошим зятем. Стоящий, как ангел, за плечом и многажды проверенный Фернандес подходил для этой роли как никто другой. Пока Порла ломал себе голову над тем, как обстряпать это дельце без лишнего шума (Зигрейну он мог просто предложить вариант с женитьбой, и тот, без сомнения, не стал бы отказываться, то с дочерью этот номер не прошёл бы), дети, к вящей радости папаши, подсуетились сами. Пожурив будущего зятя за скрытность (роман к тому времени длился около года), Жозе рассказал ему о своеобразном свадебном подарке, походу прозрачно намекнув о важности сохранения кристального вида его, мистера Порлы, репутации и что ждёт того, кто поставит на неё хоть малейшее пятнышко. Фернандес, будучи человеком умным, и без этой профилактической беседы прекрасно понимал, чем для него может обернуться малейшая ошибка. Поэтому всегда старался просчитывать на несколько шагов вперёд, словно разыгрывал шахматную партию, в которой не мог позволить себе проиграть. Под собственным тотальным контролем оказались привычки, увлечения, едва ли не каждая минута его жизни. Всё, кроме одной безумной страсти, преодолеть которую он был пока не в силах – карты. Зигрейн уже не помнил, как и когда впервые оказался за накрытым зелёным сукном столом, но в память навсегда врезалось то ощущение приятно колющего под ложечкой страха, когда его вспотевшая рука держала четыре глянцевых прямоугольника червонной масти. Нужно было решить – брать ещё одну карту или нет. От этого зависел исход игры. Крупье терпеливо ждал его решения, и Фернандес вдруг отчётливо понял: от него ничего не зависит. Он мог только принять карту или отказаться от неё, но то, какой она будет, целиком и полностью зависит от случая. И эта мысль, горячей волной окатив его с ног до головы, заставила пульс громко ухать в висках, указывая на выплеснутый в кровь адреналин. Кажется, тогда он всё-таки выиграл, но не победа заставила его прийти в игровой зал снова. Невозможность просчитать ситуацию, беспомощность перед судьбой приятно щекотала нервы, срывала тормоза, принося удовольствие, пожалуй, даже большее, чем от секса. За несколько игр Зигрейн крепко подсел на еженедельные покерные партии, и не заметил, как его карточный долг вырос до довольно приличных размеров – ему важен был сам процесс, а не результат. Зато его партнёров интересовало совсем другое, и, как это обычно бывает, в один не прекрасный вечер от него потребовали погасить взятый в запале кредит. Причём, достаточно быстро. Таких денег и в такие сроки у Фернандеса не было. Тогда ему предложили в качестве отсрочки оказать небольшую услугу – встретить курьера и забрать у него посылку. Что будет в пакете, ему не сказали, но догадаться не составило труда. Связываться с наркотиками Зигрейну не хотелось, однако выбора не было, и он согласился. Встречу назначили в баре «Зеро» – небольшой забегаловке почти в конце Сорок пятой улицы. Неприметное, но довольно известное Фернандесу место – именно здесь они обычно встречались с Драгнилом. Ничего удивительного, что Факир оказался в этот вечер там же. Парни заняли свои привычные места, предварительно перекинувшись парой слов с Эриком Пойсоном, стоявшим за барной стойкой, поболтали о пустяках. Зигрейн поделился новостью о своей скорой женитьбе, которая была встречена дружеским тычком в плечо и вполне искренними поздравлениями. Отметить друзья не успели – Фернандес, заметив курьера, скользнул за ним в туалет, куда буквально через минуту заглянул и Нацу с известием о том, что в бар завалились копы с намерением устроить внеочередную облаву. Зигрейн похолодел: пакетик с наркотиком уже лежал у него в кармане, если «посылку» обнаружат при обыске, всему придёт конец. – Твою мать… – выдохнул он, опускаясь на корточки – ноги почему-то отказывались его держать. – Что случилось? – склонился над ним Драгнил. – Зиг? – Я в полном дерьме, – зарывшись пальцами в волосы, простонал Фернандес. – Если его найдут, мне кранты… да ещё Сью… – Что найдут? При чём здесь Сью? Да говори же! – его рывком поставили на ноги, слегка тряхнули, и Зигрейн зачастил, выдавая обрубки фраз, мешая в одну кучу правду и ложь: – Один человек попросил об услуге… Всего лишь забрать пакет… Я не знал, что там, пока не увидел… Отказаться теперь нельзя! Меня могут убить, а Сью… она беременна. Мне теперь либо в тюрьму, либо утопиться в этом сортире! – Что в пакете? – необычайно серьёзно спросил Нацу. Вместо ответа Фернандес бросил на край раковины заполненный белым порошком мешочек. – Наркотики? – теперь он просто кивнул. – Сью и правда беременна? «Вот оно! – озарение мелькнуло в голове яркой вспышкой. – Драгнил сам приютский. Он не позволит ребёнку расти без отца. Нужно надавить именно сюда». – Уже три месяца, – жарко зашептал Зигрейн. – Мы просто решили пока никому не говорить. Нам сказали, скорее всего будет мальчик. Сын! Понимаешь, сын! А я его не увижу, может быть, никогда – Порла не даст мне общаться с ним после такого. Если вообще разрешит дочери рожать. А то отдаст ребёнка на усыновление или в приют. Я так мечтал о сыне… и что теперь?! – Ничего, – пожал плечами Нацу, кладя пакетик к себе в карман. – Не было у тебя никаких наркотиков. – Ты с ума сошёл! – Фернандес сделал вид, что пытается забрать мешочек. – Тебя же посадят! – Вот именно – меня, а не тебя. Ты должен быть со своим сыном, – Драгнил подтолкнул не упирающегося Зигрейна к одной из кабинок. – Отсидись там, скажешь, что живот прихватило, никого не видел, ничего не знаешь. – Я вытащу тебя оттуда. Сделаю всё, что смогу, слышишь? Обещаю! – бросался обещаниями, которые не собирался выполнять, Фернандес. – Ты веришь мне? – Конечно. Мы же друзья. Зигрейна едва не вывернуло наизнанку от этой фразы. Поэтому он, торопливо захлопнув дверцу кабинки, устало привалился к ней, слушая, как затихают шаги уходящего из его жизни человека, и крупно вздрагивал от резких полицейских команд в коридоре. Потом его полчаса полоскало над покосившимся толчком – нервы, наверное, сдали. Когда он полуживой выполз в зал бара, на него уже никто не обратил внимания. Кое-как добравшись до дома, неудавшийся наркодиллер рухнул, как подкошенный, на кровать и проспал всю ночь, даже не разувшись. Первое, что сделал Фернандес утром, едва разлепил глаза – позвонил своему адвокату. Хорошо оплаченный юрист прекрасно знал, как помочь опасному для столь щедрого клиента человеку остаться в тюрьме на более длительный срок. Вторым пунктом незамысловатого плана значилось объяснение с кредитором. Заработав как минимум несколько десятков седых волос и расставшись с сотней нервных клеток, он сумел выговорить себе отсрочку, заодно попрощавшись с любимой машиной – в качестве моральной компенсации за потерянную «посылку», стоимость которой прибавилась к основному долгу. Больше Зигрейн ни разу не играл в карты – адреналина, полученного за две последующие недели, могло хватить на полжизни. Да и другого Драгнила в его окружении не было.* * *
– Привет, малышка! – Меня мама учила с незнакомыми дядями не разговаривать. – Тогда давай познакомимся, – Драгнил, присев, попытался заглянуть под широкие поля шляпы, закрывающие от него собеседницу. – Я Нацу. – Аска, – мрачно ответили ему. – Почему ты здесь одна? Где твои родители? Ты потерялась? – Нет, – топнула ногой девчушка. – Это они сами потерялись. Я только на конфеты хотела посмотреть, а их уже нет! – Ясно, – вздохнул Драгнил. Он наблюдал за ней уже минут десять, случайно заметив в толпе. На девочку никто не обращал внимания; она стояла у витрины, то всматриваясь в лица прохожих, то опустив голову, что-то тихо бурча себе под нос. Оставить ребёнка одного на улице Нацу не мог, поэтому и решил подойти. – Тогда, может, пойдём поищем их? – предложил он, протягивая Аске руку. – А ты купишь мне конфету? – тут же поинтересовалась девочка, доверчиво вкладывая пальчики в его ладонь. – Прости, малышка, у меня нет денег. Давай в следующий раз? Аска на это заявление лишь тяжело вздохнула, без удовольствия принимая суровую действительность, оставившую её без сладкого. Они обошли все ближайшие магазины, старательно расспрашивая продавцов о родителях девочки. К сожалению, Аска была ещё слишком мала и не могла назвать ни своего адреса, ни номера телефона. – Боюсь, у нас остался единственный вариант, – поскрёб макушку Драгнил. Ему очень не хотелось этого делать, но другого выхода не было. Ближайший полицейский участок располагался как раз на соседней улице. Оказавшись в помещении, Нацу, крепко сжимая ручку своей спутницы, подошёл к одному из столов и обратился к сидящему за ним офицеру: – Сэр, нам нужна ваша помощь, – когда коп, оторвавшись от бумаг, поднял на них глаза, Драгнил, указав на Аску, объяснил: – Я увидел эту девочку у магазина сладостей, она потерялась. Вы сможете найти её родителей? – Ваши документы, – вместо ответа потребовал полицейский. Чуть помедлив, Нацу всё же протянул служителю порядка пластиковую карточку, уже заранее зная, что произойдёт дальше. И даже не удивился, услышав требование отойти от стола и убрать руки за голову. Аска с любопытством наблюдала за тем, как дядя в форме, забрав у её нового знакомого маленький пластиковый прямоугольник, похожий на те, что были у мамы с папой, сунул его в какой-то приборчик на столе. На то, как этот же полицейский старательно хлопает Нацу по всему телу, словно что-то ищет, она смотрела уже с беспокойством. Когда же на запястьях Драгнила защёлкнулись наручники, девочка не выдержала и, бросившись к копу, стала молотить его кулачками, громко крича: – Отпусти его, отпусти! Он хороший! Вокруг них собралась небольшая толпа. Кто-то оттащил Аску, поднял на руки, а она всё вырывалась, пытаясь дотянуться до Нацу, но поняв, что её сил на это явно не хватит, просто окликнула его по имени. Драгнил, уже сделавший пару шагов, обернулся, озорно подмигнул ей: – Всё хорошо, малышка. Чужие спины заслонили его, и девочка, уткнувшись в чьё-то плечо, горько заплакала. Нацу этого уже не увидел; его вывели в коридор и, доведя почти до конца, втолкнули в одну из дверей, грубо усадили на стул: – Посиди пока здесь. Оставшись в одиночестве, он осмотрелся. Допросная. Небольшая комнатка с пыльным окном, зеркально-стеклянной стеной, столом и парой стульев. Как две капли воды похожая на ту, в которой Мэст Грайдер отговаривал его от совершения самуй большой глупости в жизни. Наверное, их делают по одному проекту. Хотя, кажется, в той стены были покрашены в грязно-жёлтый цвет. Точно. Он тогда ещё удивлялся этому факту и старался думать именно об этом, а не об обещанных десяти годах, которые ему предстояло провести за решёткой. Впрочем, страх ненадолго отступал, стоило только вспомнить о словах Фернандеса: «Я вытащу тебя оттуда! Обещаю!». Нацу верил. Если не в то, что выйдет на свободу, то уж в честность и желание друга помочь – без колебаний. Наверное, он должен был насторожиться ещё тогда, когда Зигрейн ни разу не навестил его в тюрьме, а заглянувший к нему лишь пару раз адвокат на все вопросы о Фернандесе бурчал что-то неразборчивое. Но приближающийся суд занял все мысли; в каждом громком звуке, взглядах охраны, даже в жалком кусочке маячившего за окном неба ему виделись дурные предзнаменования. Драгнил никогда не был параноиком, а нелёгкая доля уже смогла достаточно закалить его. Однако в передрягу такого масштаба ему довелось попасть впервые, и все приводимые самому себе доводы, которыми он пытался оправдать своё решение, с каждым днём становились всё более шаткими. Если бы Зигрейн хоть как-то давал о себе знать… Оставленный без моральной поддержки того, кого он считал своим другом, Нацу медленно сходил с ума. Наверное поэтому назначенные судом семь лет вместо обещанных Грайдером десяти показались едва ли не подарком небес. Он даже не стал подавать апелляцию: адвокат заверил его, что дело это зряшное, потому как поддерживать обвинение будет тот же прокурор – Гилдарц Клайф, знаменитый своей пламенной нелюбовью к наркотикам. Причиной такого отношения стала личная трагедия: его единственная дочь, шестнадцатилетняя красавица-хохотушка и душа компании, умерла от случайного передоза. На одной из тинейджерских вечеринок кто-то сыпанул в коктейли наркотик. Возможно, всё бы и обошлось, но Кана выпила далеко не один стакан, невольно увеличив дозу отравы, которая в сочетании со спиртным стала смертельно опасной. Мисс Клайф оказалась не единственной жертвой чьего-то сумасбродства: пять трупов, не считая отравлений разной степени тяжести без смертельного исхода, послужили началом собственной мини войны, которую безутешный отец объявил всем, кто так или иначе был связан с наркотиками. «Радуйтесь, что судья принял во внимание тот факт, что это ваше первое дело, – кряхтел адвокат. – На другого это может не подействовать, и вам дадут уже максимальный срок – прокурор Клайф умеет говорить весьма проникновенные речи. Так что сидите и не высовывайтесь. А там за хорошее поведение годик-другой и скостят. Понимаете, о чём я?». Нацу понимал – он должен вести себя тише воды, ниже травы, не нарываться на неприятности и тем самым может получить возможность выйти досрочно. Вот только осуществить этот план оказалось не так легко. Неприятности начались почти сразу, как только его отправили в колонию. Ещё по дороге рядом с ним оттирался какой-то странный скользкий тип в дурацких очках, пытающийся при любой возможности потереться об него разными частями тела. Драгнил морщился, замирая от отвращения – он прекрасно понимал, что это значит. Но терпел, стараясь внешне казаться равнодушным, чтобы ещё больше не провоцировать противного соседа по тюремному автобусу. И облегчённо выдохнул, когда оказалось, что их поселили в разных камерах. Теперь отдающий голубизной очкарик только бросал на него томные взгляды, не решаясь подойти. Зато нашлись другие, более смелые. Гарри Боул (6) по кличке Бухус тоже поначалу оказывал ему «знаки внимания» издалека: то выпячивал языком щёку изнутри, то забавлялся с едой, то имитировал телодвижениями половой акт. Но довольно скоро перешёл к более активным действиям. Теперь в столовой он садился за один стол с Нацу, пытаясь руками или ногами дотронуться до объекта своей страсти, не говоря уже о якобы случайных столкновениях в коридорах или на прогулке. Драгнил знал, что изнасилование (добровольно он бы не дался) только вопрос времени, и всеми силами старался оттянуть этот момент, избегая, насколько это возможно, встреч с Боулом и стараясь держать себя в руках, чтобы не спровоцировать драку: Бухус почти никогда не ходил один, рядом всегда тёрлись двое-трое его прихвостней, а против такого количества ему одному не справиться – навалятся всем скопом, отпинают, скрутят и пустят по кругу. Сложно сказать, почему в тот день Боул решил поохотиться на него в одиночку – то ли судьба решила дать Нацу шанс и посмотреть, на что он способен, то ли Гарри настолько запал на него, что не хотел ни с кем делиться, но в закутке у склада, кроме них двоих, никого не оказалось. Бухус напал со спины, неожиданно; завернул руку за спину, ткнул к стене, довольно чувствительно приложив об неё лицом, навалился, не давая шевельнуться. – Что же ты такой стеснительный? – надавив на горло второй рукой, чтобы запрокинуть ему голову, одновременно не давая кричать, похотливо хохотнул Боул. – Неужели я у тебя первым буду? – он ещё сильнее прижался, потираясь уже обозначившимся стояком о ягодицы Драгнила. – Иди на хуй, – прохрипел Нацу, пытаясь отцепить его руку и вдохнуть хоть немного воздуха. – Нет, крошка, сверху буду я. И прямо сейчас. Застолблю место так сказать, чтобы такая элитная сучка больше никому не досталась, – Бухус провёл по его щеке языком, оставляя на коже широкую влажную дорожку. – Сладкая девочка, – отпустив его шею, Боул сунул руку ему в штаны, провёл ребром ладони между ягодицами, попытался всунуть палец. – Ну же, крошка, не сопротивляйся, и тогда я сделаю тебе приятно – люблю доставлять дамам удовольствие. Не обращая внимание на боль в заломленной руке, Драгнил резко дёрнул головой назад в надежде если не вырваться, то хотя бы ослабить хватку насильника. Раздавшийся за спиной противный хруст и вскрик показали, что его действия были верными: Бухус от неожиданности и боли отпустил его и отшатнулся назад, зажимая сломанный нос. Не давая ему времени опомниться, Нацу ударил несостоявшегося любовника сначала в солнечное сплетение, потом – ещё раз по уже пострадавшему носу, а когда Боул упал, уселся сверху и начал безостановочно молотить его кулаками. Хорошо, что его тогда оттащили, иначе к сроку за наркотики добавили бы ещё лет пятнадцать – за убийство с особой жестокостью, потому что сам он вряд ли смог бы остановиться. Драгнил загремел в изолятор на две недели, перед этим опробовав на себе дубинки охранников. Именно тогда он и повредил правую кисть: по ней кто-то старательно потоптался, а осматривать его на предмет повреждений не сочли нужным. Но зато на какое-то время все любители однополой любви от него отстали – кому хочется потом месяц валяться на больничной койке с сотрясением и сломанными рёбрами? Нацу же начал усиленные физические тренировки, потому что понимал: Бухус будет мстить, и вряд ли его усилия останутся безуспешными. Поэтому нужно постараться пусть и не остаться в живых, то сильно осложнить противнику задачу. Первую попытку свести счёты Боул предпринял через несколько дней после выхода из тюремной больницы. Будь он менее зол и более терпелив, она бы стала и последней. Но желание наказать непослушную «сучку», посмевшую на него тявкнуть, так сильно подталкивало Гарри в спину, что тот начал действовать, не обдумав всё как следует и воспользовавшись случайно подвернувшейся возможностью. Тогда Драгнил отделался гематомами и вывихнутым плечом. В следующий раз – располосованным левым боком. Стоило ране затянуться, как тело украсил новый шрам – на шее, едва не стоивший ему жизни. И это не считая синяков от многочисленных потасовок и «производственных травм» в виде ожогов и порезов, когда они с Бухусом сталкивались на дежурстве по кухне. Нацу в долгу не оставался, хотя и старался не переходить определённую грань – в его планы не входило провести всю жизнь за решёткой. Противостояние шло с переменным успехом, пока в тюрьму не привезли новых заключённых. Один из них, ровесник Драгнила, сразу же приглянулся Боулу, и тот поспешил наложить на мальчишку лапу. Беднягу опустили в тот же вечер, а через две недели, не выдержав издевательств, он пырнул насильника самодельной заточкой. Бухус отправился на тот свет, оставив после себя безымянный холмик на тюремном кладбище и несколько шрамов Нацу на память. К концу первого года заключения Драгнил сумел заработать себе определённую репутацию, позволившую больше не опасаться за свою честь. Нет, мелкие стычки продолжали иметь место, однако предложения определённого характера делать ему перестали. Именно тогда в его жизни появился человек, оказавший на него сильное влияние. Джура Некис стал его новым соседом по камере – прежний вышел на свободу. Впервые увидев этого степенного, неторопливо идущего по коридору великана с лысой головой Нацу немного струхнул: о нём говорили разное, и понять, где правда, где вымысел, было сложно. Одни утверждали, что Некис псих, зарубивший жену и её любовника, другие оправдывали его действия, обвиняя во всём неверную супругу, однако все сходились во мнении, что лучше держаться от него подальше. Драгнил такой возможности был лишён. Поэтому ему оставалось лишь надеяться на лучшее и стараться не провоцировать Джуру. Тот же, словно не замечая бросаемых на него настороженных взглядов и назойливого шепотка за спиной, зашёл в камеру, которая в одно мгновение словно ужалась в размерах, и, дождавшись, когда конвоиры уйдут, начал в ней обстраиваться – с таким видом, будто находился в гостиничном номере, а не в тюрьме. – Ты не против, если я займу нижнюю койку? – разложив личные вещи, спросил он. Нацу, всё это время сидевший на обозначенном месте, торопливо поднялся. – Высоты боюсь, – доверительно сообщил Некис, с комфортом располагаясь на узкой лежанке. – Ты, кстати, ночью не храпишь? – Да нет вроде, – растерялся Драгнил. – А я вот храплю, – вздохнул Джура. – Так что, если буду мешать, толкни меня в бок, – посоветовал он, отвернулся к стене и через минуту засопел. Нацу взобрался на второй ярус и ещё долго не мог уснуть, переваривая случившееся. На этом странности Некиса не закончились. Он не пытался качать права, вежливо желал ему доброго утра, тщательно следил за порядком в камере, болезненно реагируя на оставленные не на своих местах вещи, не говоря уже про грязь, но скандалы не устраивал, убирал сам. Глядя на него, Драгнил и сам невольно стал аккуратнее и даже предложил дежурить по очереди. Всё свободное время Джура проводил за чтением, превратив их камеру в филиал тюремной библиотеки и таская с собой на прогулку то одну, то другую книженцию. Но что удивляло Нацу больше всего – Некис никогда и ни на кого не злился. Замечая грязные следы на полу, склеивая порванную вандалами книгу, идя к раздаточному столу за новой порцией супа, потому что взятую ранее кто-то случайно разлил, он оставался удивительно спокоен, лишь в редких случаях беззлобно журя провинившегося. Это совершенно не вязалось с тем, что о нём говорили, заставив Драгнила в конце концов, набравшись смелости, задать уже столько времени мучавший его вопрос. – В чём фокус? – Нацу присел рядом с сокамерником на скамью – было послеобеденное время, когда заключённые могли устроить себе небольшую прогулку. – Впервые встречаю такого непрошибаемого человека. Это какая-то специальная техника? Ты поэтому столько книг читаешь? – Никакая книга не поможет людям измениться, если они сами этого не хотят, – Джура усердно разглаживал лежащие на коленях помятые листы, стараясь оттереть с них грязь. – Эх, разбойник, я же только вчера её склеил, – посетовал он, покачав головой. – Вот именно, – вскинулся Драгнил. – Ты весь вечер над ней корпел, а этот тип мало того, что попал в тебя мячом, из-за чего ты уронил книгу и она порвалась, так ещё и не извинился. Как можно такое стерпеть? – Знаешь, почему я оказался здесь? Думаешь, потому что убил двух человек? Нет. Потому что позволил гневу взять над собой верх. Смотри, – Некис кивком головы указал ему на задирающих друг друга заключённых. – Что они не поделили? Кусок надутой воздухом резины? Неужели он стоит тех боли и страданий, что они причиняют себе и другим? Господь не зря назвал гнев одним из смертных грехов – он лишает человека разума, делая нас похожими на глупых животных. – Ты же не веришь в Бога, – недоумённо поднял брови Нацу. – Не верю, – согласился Джура. – Но это не мешает мне соблюдать его заповеди. С тех пор такие задушевные беседы между ними стали нормой. Короткие, но полные глубокого смысла, они переворачивали сознание Драгнила, заставляя задумываться о вещах, раньше не привлекавших его внимания. До этого он просто жил: ел, спал, зубрил ненужные правила в школе или покорно выполнял указанную другими работу, не стараясь проникнуть в суть вещей. Теперь мир открывался новой, неизведанной стороной, заставляя и его меняться вслед за собой. Поэтому Нацу даже не удивился, обнаружив себя однажды сидящим на койке с книгой в руках. Кажется, тогда он просто хотел сложить их стопкой на столе, но одна сама, словно по волшебству, раскрылась у него в руках. Глаз зацепился за какое-то слово, скользнул к другому, третьему… И время потерялось среди букв и строк, закачавших его на своих волнах подобно тонкой щепочке. В себя Драгнил пришёл от лязга железной решётчатой двери – колония готовилась ко сну, все заключённые возвращались в камеры. Пришлось (с большой неохотой) оторваться от книги, чтобы назавтра при первой же возможности схватиться за неё снова. Потом он поглощал их без разбору – любые, какие попадутся, как томящийся от жажды путник глотает родниковую воду, припав к студёной струе потрескавшимися губами. Некис в этот процесс не вмешивался, зато делился своими книгами и всегда с удовольствием участвовал в совместном обсуждении, если таковое возникало, при этом вместо прямых и чётких ответов выдавая очередную головоломку. Эти разговоры сблизили их сильнее, чем совместное существование на нескольких квадратных метрах. Поэтому не было ничего удивительного в том, что однажды Нацу рассказал Джуре и о своей жизни, и о том, как попал за решётку. Тот выслушал его, не перебивая, и выдал – так же спокойно, как если бы они говорили о погоде: – Наебал тебя твой дружок, – Драгнил уставился на собеседника с неприкрытым удивлением: Некис практически никогда не матерился, позволяя себе выдать пару слов только от неожиданности, и то потом извинялся перед тем, кто в этот момент находился рядом. – Такие посылки просто так, из желания помочь, не передают. Должен он был кому-то, много должен. Поэтому и от наркотика не избавился – за это бы по головке не погладили, могли решить, что себе присвоил. Вот он тебя и подставил, как мог. Заодно и от свидетеля в твоём лице избавился. Сколько там было-то? – Нацу сначала пожал плечами, потом показал на ладони размер пакетика. – Что-то маловато для такого срока. Ты материалы своего дела смотрел? – Драгнил отрицательно мотнул головой. – А на суде что говорили? – Я не был на заседании, – чувствуя себя полным идиотом, признался Нацу. – Почему? – нахмурился Джура. – Адвокат сказал, что, изучив имеющиеся в деле материалы, судья решил провести слушание в моё отсутствие. Что так иногда делают. – Так делают только если подсудимый сам ходатайствует о рассмотрении дела без его участия, – наставительно произнёс Некис. – Ты подписывал такую бумагу? – Нет. – А вообще что-нибудь подписывал? – продолжал допытываться Джура. – Один раз. Я не помню, что там было. Адвокат сунул уже перед уходом, сказал для суда. Он тогда очень торопился, на слушание что ли опаздывал, поэтому объяснил мне на словах. Сам текст я не читал. Некис посмотрел на него, как на сумасшедшего, но ничего не сказал, а через неделю протянул ему несколько листов: – Это ксерокопия твоего дела. Ознакомься, если хочешь. – Откуда?.. – растерялся Драгнил. – Знакомые помогли, – отмахнулся Джура, оставляя его одного. Вернувшись часа через полтора, он застал пустую камеру, пол которой был усыпан разорванной на мелкие клочки бумагой. Вздохнув, Некис потянулся за ближайшим обрывком, но так и не поднял его, услышав за спиной хриплое: – Я сам. Он был безмерно благодарен Джуре: и за то, что тот помог узнать правду; и за то, что усиленно делал вид, будто не замечает сбитые в кровь костяшки – нужно было как-то выплеснуть обрушившиеся на него отчаяние и злость, и боксёрская груша подошла для этого идеально; и за понимающее молчание; и за щедрое предложение помочь после выхода на свободу, которое Некис, умерший через два года от сердечного приступа, выполнить не смог. Никто и никогда не делал для него столько и не был так близок, как этот степенный великан, прививший ему любовь к книгам и научивший усмирять своих демонов. Хлопнувшая дверь и грузные шаги заставили Нацу очнуться от накативших воспоминаний. Вошедший полицейский отстегнул наручники, бросил на стол удостоверение: – Убирайся. Драгнил растёр онемевшие запястья и поспешил к выходу, по пути сунув карточку в карман, но на пороге остановился, повернулся к офицеру: – А что с девочкой? Её родителей нашли? – Нашли, – его весьма недружелюбно подтолкнули в спину. – Выметайся. Или решил ещё на один срок загреметь? Отвечать он не стал; оказавшись на улице, вдохнул полной грудью пропитанный выхлопными газами тёплый летний воздух, который вдруг вздрогнул от громкого радостного крика: – Нацу! Драгнил едва успел присесть, чтобы поймать мчавшуюся к нему на всех порах Аску. Её огромная ковбойская шляпа слетела с головы, хлопая по спине, тем самым словно придавая ей ускорение. – Ты почему снова одна? – строго спросил он. Но девочка не слушала его ворчания, взахлёб рассказывая о своих приключениях. Нацу понимал с пятое на десятое, но всё равно старательно кивал головой, оглядываясь в поисках родственников Аски. – Она не хотела уходить не попрощавшись, – негромко сказала подошедшая к ним худенькая женщина, разительно похожая на девочку. – Спасибо вам. – Да не за что, – Драгнил поставил Аску на землю. – Вы только больше не теряйтесь. – Нацу, Нацу! – задёргала его за руку девчушка. – Пойдём! Ты должен посмотреть, как я стреляю из пистолета – у меня есть такой, с пульками, как всамделишный. А ещё ты обещал купить мне конфеты. Драгнил бросил быстрый взгляд на маму Аски – вряд ли той понравится, что её ребёнок общается с бывшим уголовником, даже если он им помог. Но и расстраивать ребёнка не хотелось. Пришлось пойти на небольшую хитрость. – Прости, малышка, но прямо сейчас я не могу – у меня есть дела. Давай в следующий раз? – Честно-честно? – прищурилась девочка. – Я постараюсь, – Нацу нахлобучил ей на макушку шляпу и слегка кивнул женщине, прощаясь. Та тут же потянула дочку за собой, что-то в полголоса втолковывая неразумному дитяти. Аска же явно привычно пропускала нравоучения мимо ушей, постоянно оглядываясь на ходу и махая ему ладошкой, пока не скрылась за углом.* * *
Грей Фуллбастер поднёс к носу кружку, наполненную каким-то третьесортным пойлом, понюхал и, скривившись, отодвинул посуду подальше, так и не сделав ни глотка. Не потому что не любил спиртное – сейчас оно было бы как нельзя кстати, нервы ни к чёрту, но пить эти помои он не стал бы ни за какие коврижки. Даже если бы ему приплатили. Только вот человек, сидящий у стойки и не сделавший заказ, мог вызвать у окружающих подозрение, поэтому на вопрос баристы Грей попросил самый дешёвый напиток. Лучше бы водки заказал. Глядишь, руки бы меньше тряслись и время летело бы быстрее. Он пришёл в бар задолго до назначенного времени – устал нарезать круги по близлежащим улицам. Эрик Пойсон нашёлся сразу же; визитёру не обрадовался, но на просьбу указать конкретного человека кивнул, тут же с преувеличенно-деловым видом перебравшись на другой конец стойки. А ему пришлось сделать заказ и изображать хорошо проводящего вечер посетителя. Минутная стрелка неумолимо приближалась к наивысшей точке циферблата. Грей то мысленно просил её шевелиться быстрее, то, наоборот, мечтал, чтобы она прилипла к одному делению и не могла больше сдвинуться с места. В который раз он проклинал сегодня тот день, когда обратился за помощью к Фернандесу? Но если бы не этот страшный человек… Его жена уже была бы мертва. А сейчас врачи в один голос говорят, что она поправится. Его лисёнок с озорной ямочкой на щеке. Нежная, хрупкая. Когда она смеялась в последний раз, когда пела для него? Болезнь превратила её в жалкую, полупрозрачную тень самой себя. Его любимая заслуживает жизни, а он… он сделает всё… всё для того, чтобы… Кто-то задел его. Фуллбастер вскинулся, стиснув зубы. – Извини, – примирительно поднял открытую ладонь проходящий мимо парень. – Я случайно. Грей молча отвернулся, продолжая искоса наблюдать за неуклюжим незнакомцем. Тот, протиснувшись ближе к стойке, окликнул Кобру, перекинулся с ним парой слов и двинулся к выходу. Эрик же сразу кивнул на него Фуллбастеру. Сердце, сделав замысловатый кульбит, замерло льдистым осколком в груди: он! Грей, почти не чувствуя под собой ног, скользнул вслед за своей будущей жертвой, шепча про себя, как молитву: только не упустить, только не упустить! Они блуждали по городским улицам уже не менее часа. Фуллбастер не знал, куда идёт этот парень, просто следовал за ним, прячась за другими прохожими. Несколько раз Грей пытался подобраться к нему поближе, но его постоянно оттесняли в сторону. Нужно было действовать, потому что народу на улицах становилось всё больше. Так можно и потерять «объект». А расплачиваться за это придётся другому человеку – его жене, ведь мистер Фернандес не станет помогать тому, кто его подвёл. Значит, нового курса лечения не будет, и Лис… Лис… Фуллбастер, торопливо вытерев потную ладонь о штаны, судорожно сжал мелко подрагивающими пальцами рукоятку перочинного ножа – не кухонный же с собой таскать? Задержав дыхание, он резко шагнул вперёд, намереваясь покончить с этим делом как можно скорее, но в этот момент в кармане бесшумно завибрировал телефон. Чертыхнувшись, Грей выхватил аппарат и едва не взвыл вслух: на экране мигало имя жены – «Лисанна». Секунду посомневавшись, Фуллбастер всё же принял звонок. – Да… – голос захрипел, прервался. Пришлось откашляться и повторить: – Да, любимая? – Грей, – откликнулась супруга, – где ты, милый? Тебя не было весь день, я так скучала. – У меня… у меня были дела, – начал оправдываться Фуллбастер. Он ведь так и не пошёл в больницу и даже не позвонил жене, потому что просто не мог думать ни о чём, кроме того, что он должен сделать. – Прости. – Ничего. – Как ты себя чувствуешь? – Мне лучше, правда, я даже немного поела. И у меня есть новости. Доктор сказал, на мой счёт поступили деньги, поэтому с понедельника начнут новый курс. – Это здорово, – с облегчением выдохнул Грей – мистер Фернандес сдержал данное им слово. Но теперь и ему нужно выполнить свою часть сделки. – Лис, милая, прости, мне нужно идти, – Фуллбастер беспокойно забегал глазами по толпе, стоящей на перекрёстке – вот только потерять «объект» ему не хватало. На улице стемнело, и отслеживать парня становилось всё труднее. – Я люблю тебя, – не дождавшись ответа, он нажал на отбой и, посильнее натянув на голову капюшон, шагнул вперёд, старательно протискиваясь ближе к цели. Встав к парню вплотную, Грей вытащил из кармана нож и чуть согнул руку в локте. Кончик лезвия коснулся чужой одежды. Оставалось совсем немного – всего одно движение. Побелевшие от напряжения пальцы вцепились в рукоятку, словно хотели срастись с ней, стать единым целым. Фуллбастер задержал дыхание, начав мысленный отсчёт: «Один, два, три…». До скольки он собрался считать – до десяти, до ста? Или пока хватит оставшегося в лёгких кислорода? Голова начала кружиться. Не выдержав, Грей открыл рот, собираясь сделать вдох, и в этот момент его толкнули в спину. Он качнулся, инстинктивно выставляя перед собой обе руки, которыми опёрся о стоящий рядом «объект». Парень обернулся. Фуллбастер дёрнулся назад, пробормотав едва слышное «Извини», попятился и, почти выпав из толпы спиной вперёд, бросился бежать, не разбирая дороги. Заскочив в какую-то подворотню, Грей тяжело привалился к стене, пытаясь отдышаться. Он не знал, получилось ли у него осуществить задуманное, да и не хотел это знать. Ему сейчас нужно домой – поужинать и лечь спать, а завтра с утра проведать в больнице Лис. Да, домой, домой! Вот только руку бы обо что-нибудь вытереть – она в чём-то липком. Фуллбастер, подойдя к единственному горящему фонарю, оторопело уставился на свою конечность и зажатый в ней перочинный нож, покрытый густой тёмной жидкостью, тускло поблёскивающей в неярком свете. Пальцы разжались, выпуская холодное оружие; ножик со звоном упал на потрескавшийся асфальт, подпрыгнул, отлетел в ближайшую лужу. Грей медленно опустился на колени, почти съехал по столбу, грузно привалившись к нему всем телом. Свернулся в калачик и тихо заскулил, не отрывая застывшего взгляда от испачканной в чужой, уже начавшей подсыхать крови руки. По его щекам, смешиваясь со слезами, стекали холодные дождевые капли.* * *
Нацу медленно шёл по улице. Город, утопающий в вечерних, неумолимо наливающихся чернотой сумерках, облачался в ярко переливающиеся огни реклам и неоновых фонарей, как модница в вычурные, безвкусные безделушки перед очередным свиданием. Вокруг толпились, суетились люди, торопясь по своим делам; воздух наполнялся разговорами, гудками, шорохами, густел от разнообразных запахов, сочащихся из распахнутых дверей кафе и ресторанов, оседал на плечах мелкой россыпью пока ещё робких дождинок. Драгнил с удовольствием вдыхал его полной грудью – впервые за семь последних лет можно было никуда не спешить и делать то, что хочется, наслаждаясь каждой минутой, каждым движением, увиденной картинкой или услышанным звуком. Наслаждаться свободой. Свободой не от железных решёток и строгого распорядка колонии – от своей прошлой жизни. Тогда в баре он сказал Эрику правду – в его сердце действительно не было ни ненависти, ни желания отомстить. Сейчас ему выпал шанс начать всё с начала, оставив за спиной разочарования и обиды. Не стоит спускать его в унитаз лишь из желания поквитаться с теми, кого он когда-то считал своими друзьями. Месть не вернёт ему потерянные годы, да и восстановить справедливость у него вряд ли получится – если семь лет назад Фернандес смог отколоть такой номер, сейчас его возможности наверняка стали ещё больше. Лучше отпустить эту историю, сделав для себя определённые выводы, и начать строить то будущее, в котором не будет покорёженных человеческих отражений. Выскользнувший из-за угла холодный ветер распахнул полы ветровки, заставив поёжиться и поглубже засунуть руки в давно пустые карманы. Нацу усмехнулся: надо же, его старое прозвище сегодня бы пригодилось как никогда – он так и остался без гроша (7). Вся оставшаяся после поездки на автобусе мелочь перекочевала в футляр от старой гитары уличного музыканта, а в банк, чтобы активировать замороженную на время его заключения карточку, он так и не попал: сначала навестил лейтенанта Грайдера, затем встретил Люси и Аску. Пока искали родителей девочки, а он загорал в участке, прошло несколько часов и банк закрылся. Придётся наведаться туда прямо с утра. А потом заскочить в магазин и купить самый дешёвый мобильник – ему нужно позвонить Люси. Не для того, чтобы напроситься на День рождения. Он просто хочет ещё раз услышать её голос. Драгнил остановился на перекрёстке, дожидаясь разрешающего сигнала светофора. Мимо, спеша проехать на зелёный, промчался автобус. Нацу проводил его глазами и вздрогнул, почувствовав сильный толчок в спину. На него кто-то опёрся. Он обернулся, на миг встретившись взглядом со стоящим рядом парнем. Ему показалось, или они уже виделись сегодня, в «Зеро»? Но ни спросить об этом, ни рассмотреть толком незнакомца Драгнил не успел: тот буркнул что-то, отшатываясь назад, и затерялся в толпе. А его самого повело в сторону; правый бок налился жаром, что с каждой секундой становился сильнее; голова неприятно закружилась – то ли от странной слабости, то ли от гула, в который смешались все звуки. Толпа за спиной неожиданно вздрогнула, подалась вперёд; он тоже хотел шагнуть вслед за ней, но ставшее ватным тело просто рухнуло на колени. А потом и они перестали держать, заставив уткнуться лицом в мокрый асфальт. Каким-то нечеловеческим усилием Нацу всё же смог перевернуться на спину, поймав угасающим сознанием размытую тень склонившегося над ним человека. Последнее, что он увидел, было его собственное тело в медленно расплывающейся луже крови с отражающимся в ней набухшим дождём сентябрьским небом.