When the darkness comes

Идти по холодному полу босиком было моей не самой лучшей идеей, но другого выхода всё равно нет. Если бы я задержалась секундой больше, кто знает, была бы я сейчас жива или они бы утащили меня в ад. Под ногами что-то хрустит, и я даже смутно понимаю, что именно. Как иронично - человеческие кости действительно такие хрупкие, что стоит на них наступить, слегка надавить - и всё, кость трескается, ломается на кусочки, иногда выворачиваясь в теле под каким-то невероятным углом. Это смотря на то, что произошло с человеком. Вот, например, того пациента, что лежит под моими ногами, явно пытались порубить на куски, а в итоге всего-навсего серпом отрубили голову. Ну, по крайней мере я так думаю, что серпом. А вон того, что лежит около поворота, выпотрошило. Уж не знаю, каким именно образом, но половина его внутренних органов была разбросана по полу. Старательно обхожу лежащее в нескольких сантиметрах сердце, брезгливо поморщившись, а затем едва заметно улыбнувшись. Странно... Едва попав в эту больницу, я думала, что умру от ужаса, если ещё раз увижу расчленённое тело или литры крови. А сейчас я спокойно себе бреду по коридорам этой же больницы, одной рукой держась за стену, дабы ненароком не споткнуться об очередное тело, в левой зажимая шкатулку Лемаршана. Из-за этой шкатулки моя жизнь превратилась... нет, даже не в Ад, в Ад меня хотят утащить. Моя жизнь просто стала чем-то невероятным, сродни фантастическому фильму вперемешку с ужасами. Из-за этой шкатулки у меня не осталось ничего. Ни семьи, ни дома, ни даже друзей. Нет, друзья, конечно, остались, но они там, за высокой белой стеной, отделяющей психиатрическую лечебницу от остального мира. Underneath the echoes Buried in the shadows There you were Drawn into your mystery I was just beginning To see your ghost But you must know А ещё из-за этой шкатулки в моей жизни появился ОН. Высокий, одетый во всё чёрное, с гвоздями, вбитыми в голову - Пинхед. Его чёрные, как самая безлунная ночь, глаза, в которых я каждый раз замечала искры какого-то странного интереса к своей персоне, снились мне во снах. Или в кошмарах? Я уже не могу сказать точно. Он - мой самый страшный сон. Он - моё наваждение. Я хочу быть с ним рядом, касаться его, учиться у него всему, чему он может и захочет учить - но это лишь сторона медали. Я боюсь его, до безумия, до потери пульса, до хриплого крика-стона, слетающего с моих уст. Я бегу от него - а на самом хочется развернуться и кинуться в его объятья. Пытаюсь спасти то человеческое, что осталось внутри - с каждым днём, прожитым в четырёх стенах, постепенно выжимаю из себя все оставшиеся чувства к этому миру. И я не знаю, что со мной происходит. Почему я хочу делать одно, а делаю другое? Почему так болит голова, будто кто-то пытается залезть мне в мысли? Почему мне становится всё равно от осознания того, что рано или поздно Он всё равно поймает меня? Я не знаю. Now the door is open The world I knew is broken There's no return Now my heart is not scared Just knowing that you're out there Watching me So believe I'll be here waiting Hoping, praying that This light will guide you home When you're feeling lost I'll leave my love Hidden in the sun For when the darkness comes Ступая на битое стекло, но боли не чувствую совершенно. Просторная комната с распахнутым настежь окном, из которого льётся лунный свет, кадущийся слегка каким-то голубоватым. На полу лежит тело смутно знакомого мне мужчины. Его глаза смотрят в потолок, а в глубине зелёных глаз навечно застыл предсмертный ужас. Что ж, Райл Мортен, уж не знаю, кто из сенобитов к тебе явился, но вид у тебя явно не лучший. От грудной клетки до низа живота - огромный кровоточащий разрез, из которого вывалились многие внутренние органы, в том числе кишечник, сердце и почки. В помещении стоял неприятный, но терпимый запах начинающего тухнуть тела. Пнув незадачливого помощника врача, который часто вкалывал мне не то лекарство, стою посреди комнаты. Белая ночная рубашка запачкана кровью, впрочем, как и ноги. Своей и чужой. На руках и плечах - мелкие, слабо кровоточащие раны, которые почему-то дискомфорта совершенно не доставляют. Наоборот, душевная боль, как и терзания, отчего-то притупились. Видимо, прав был человек, говоривший о том, что физическая боль заглушает душевную, не даёт ей выйти за определённые рамки. Шкатулка привычно становится чуть тёплой в моих руках. Уж не знаю, то ли я ей понравилась, то ли просто от жара моего тела, изделие Лемаршана послушно трансфигурируется, а в стене появляется небольшая арка. В воздухе послышались звуки звенящих цепей. Темнота пришла за мной. На мой зов. - Здравствуй, Кёрсти, - твой голос такой таинственный, загадочный, манящий, что я не могу противиться. Поворачиваюсь к тебе лицом и улыбаюсь. Тьма пришла за мной и я, наконец, решаюсь её принять.