Ты был (?)

Женя со стоном откинулся на спинку стула, осторожно массируя себе поясницу. Тусклый свет монитора заливал комнату сероватым светом, освещая осунувшееся, уставшее лицо парня с застывшим в грубых чертах мучением. Поджелудочная болела с самого утра. Привычный к такому, Баженов поначалу старался не обращать на это внимания: слонялся по квартире, пытался работать, от скуки даже разобрал около двух сотен писем на рабочей почте, но с каждым часом оставаться невозмутимым становилось все сложнее. Боль накатывала постепенно, волнами, копилась и заползала полосой прибоя все дальше — гораздо выше его болевого порога. От этого хотелось свернуться в калачик и жалобно заскулить от обиды и жалости к самому себе. Как назло, все обезболивающие таблетки в квартире резко куда-то испарились, а парень не был уверен, что сможет дойти до ближайшей аптеки в таком состоянии. Предприняв еще одну попытку игнорировать свой организм, он погромче включил музыку, возвращаясь в пучины премьера и надеясь, что соседи не заглянут к нему на огонек — на часах было восемь вечера. Время не самое позднее, но достаточное для того, чтобы громко играющий металл не оценили вернувшиеся с работы люди. К сожалению, это не помогло. Боль не утихала, и, в сердцах вскочив с любимого кресла, Женя принялся мерить шагами комнату. Короткое пространство от рабочего места до дивана и окна он проходил ровно за четыре шага, и при каждом колени у него немилосердно тряслись. На третьем заходе он уперся ладонями в столешницу, расслабляя мышцы и чувствуя короткий импульс облегчения. Жаль, что все время стоять так у него не получится. Ближайшая аптека была в паре кварталов от его дома, и работала она только до девяти. Если он хочет сегодня хоть немного поспать, следовало тащить свою задницу туда и слезно умолять кассира продать ему чертов аспирин или хоть что-нибудь. Женя бросил скорбный взгляд на окно, за которым густые сумерки прятали в себе мелкий противный дождь, лужи и промозглый ветер. Новая колкая волна прошлась по телу, заставив Баженова устало смежить веки и нахмурить брови. Черт, черт, черт. Чертова поджелудочная. Чертова осень. Чертово все. Но прежде всего — чертов он, забывчивый распиздяй, вечно вынужденный покупать что-то крайне необходимое уже постфактум. Женя медленно поплелся в коридор. Обулся, накинул куртку, выполз из квартиры. Выругавшись, вернулся за кошельком. Стоило выйти из подъезда, как в лицо попала порция воды, и пришлось спешно натягивать на голову капюшон. Было так мерзко и хреново, что он брел не разбирая толком дороги, наступая ботинками в лужи и грязь, превращенную колесами автомобилей в чавкающее месиво. Баженову хотелось надеяться, что он успеет, что по дороге ему не встретятся собратья Харчка*, что он просто не осядет где-нибудь у размалеванной стены гаража бесформенной тушкой. Темные дворы сменились хорошо освещенным проспектом, мимо проносились машины, а плечи задевали спешащие домой прохожие. Никто не обращал на бледного хмурого парня ровным счетом никакого внимания. Наверно, это было хорошо. Это успокаивало. То, что никто не тревожит его уютную раковину рака-отшельника. После известных событий он оборвал какие-либо социальные контакты. Конечно, Баженов и раньше редко сам стремился к беспрерывному общению или к тому, чтобы стать душой любой встречной компании, чтобы заводить десятки новых знакомств каждую неделю и после поддерживать их теплыми беседами ни о чем. Но теперь даже те редкие люди, с которыми он регулярно проводил обмен информацией, стали чем-то далеким, и любое общение сводилось к переписке в интернете или неловким телефонным звонкам. Однажды он позволил себе увлечься, сам пошел навстречу, раскрылся — и словил болезненную отдачу. Неожиданную. Унизительную. Лучше уж так, самому… Без голубых глаз, чей внимательный и грустный взгляд то и дело всплывает в мозгу без его на то желания или разрешения. Женя не помнил, как добрался до аптеки. Зато помнил, что на часах было без двух минут девять, и девушка, стоящая на кассе, уже почти закрыла окошко, когда он ввалился в помещение, оставляя грязные лужи на только что вымытых полах. Помнил, как она едва заметно скривила хорошенькое личико и недовольным тоном назвала сумму. Не помнил дорогу обратно. Было настолько хреново, что хотелось упасть уже где-нибудь и просто лежать. Спать. Или не спать. Но перестать наконец ощущать эту надоевшую боль. Немедленно проглоченная прямо там, в аптеке, таблетка обезболивающего не очень-то и помогла, его трясло от температуры, а перед глазами плыли красноватые круги, словно кто-то налил ему под веки краски. То жар, то холод попеременно сотрясали тело, и это вызывало раздражение такое же глухое, как и боль. Снова помнил, как пытался открыть дверь. Попал ключом не сразу, навалился вместо того, чтобы потянуть, и Женя даже не знал, что унизительнее — то, что он, быть может, просто перепутал, или то, что силы окончательно его оставили на пороге квартиры. В любом случае, в голове на мгновение болезненно ярко прояснилось, когда крепкие руки ухватили его за плечи, помогая сохранить равновесие. — Ну и идиот же ты, — до боли знакомый голос раздался над ухом, когда все те же руки развернули его и прижали к костистому телу. Женя поднял взгляд и встретился с бездной. Васильев смотрел на него недовольно, чуть ли не зло, и, пока парень пялился на него во все глаза, открыл дверь и помог ввалиться в квартиру. От мужчины привычно пахло сигаретным дымом, и Жене захотелось упиться этим запахом, раствориться в нем и исчезнуть навсегда с лица земли. Или нет. Навсегда осесть на чужой, шершавой и теплой коже и никогда не отрываться, стать самой сутью, впитаться и больше не отпускать. Куда-то сразу пропала и обида, и злость, и разочарование. Забылось то, каким он овощем был после их первой и последней встречи. После того, как Саша буквально сбежал, оставив его одного. Внезапно до него дошла нелепость ситуации: Васильев тут, а не в своем проклятущем Питере, поддерживает его за плечи и сухой ладонью щупает лоб на предмет температуры. Точно есть. В здравом уме такое не привидится. — А я думал, что у меня поджелудочной воспаление, а не мозга. Какого черта… Его заткнули столь быстро и нагло, что даже не осталось сил на возмущения — просто прикрыли рот ладонью и больно сжали, не позволяя звукам срываться с губ. Даже горло покидать. Парня бросило в жар — опять проклятая лихорадка, не иначе. — Цыц. Какого хрена ты, идиот эдакий, шляешься по улице в таком состоянии? Голубые глаза смотрели открыто, яростно, буквально вынимая ответ раскаленными щипцами из самой души, но соображал Баженов до обидного медленно и мало. Это дошло и до Васильева, особенно тогда, когда Женя издал мычащий стон и сильнее навалился на неожиданного гостя. Мужчина со вздохом опустил безвольное тело на стоящий в прихожей стул, стянул ботинки и куртку, а потом волоком потащил в комнату. Можно было ожидать, что его бесцеремонно швырнут на диван как какую-то ненужную вещь, которой ты не очень-то и дорожишь — он бы не обиделся, правда, первый раз что ли, — но Саша неожиданно бережно усадил парня, полюбовался на качающееся тело, а после толкнул легко в плечо, позволяя упасть на небольшую подушку, лежащую тут же. Опять последовали какие-то манипуляции с одеждой, после — с одеялом и почему-то волосами. Его погладили? Он не помнил. Чувствовал лишь запах. Одеколон и сигареты. Сигареты и одеколон. Покурить бы… — Что? По лбу получишь, студент, если увижу у тебя эту дрянь. Его опять нагло потревожили, помогли приподняться, сунули в руки стакан с водой и горсть таблеток. Внезапно осозналось, что он у себя дома, под одеялом, без брюк, зато в футболке, а рядом сидит Саша и, не испытывая какого-либо стеснения или дискомфорта, ухаживает за ним. На удивление или смущение у парня просто не осталось физических сил, так что Женя покорно выпил и съел все предложенное и увалился обратно, со стоном ощущая долгожданную расслабленность. — Почему тебе можно, а мне нельзя? — пробурчал он в подушку. В голове медленно становилось пусто: все мысли куда-то улетучивались, растворялись, оставляя после себя блаженную пустоту. Было тепло, даже немного жарко, хотелось спать. Боль уходила. Саша был рядом. Саша? Имя вспыхнуло яркой кометой, проносясь в сознании, и Женя распахнул глаза, с удивлением понимая, что Васильев и правда тут, сидит за его компом, переключая окна открытых программ, ухмыляется явно заинтересованно и потягивает чай из его любимой кружки. — Ты мне не приснился? Который час? — он поискал взглядом телефон, который обнаружился на столе. Мужчина повертел черный прямоугольник в пальцах, проверил на предмет входящих, а затем отключил, насмешливо выгибая бровь, когда Женя гневно засопел. — Ну и зачем ты это сделал? — У меня есть вопрос получше: что это за гребаная херня с тобой происходила? И второй: ты это лечишь? Ну и контрольный: лучше бы мне не знать, что ты начал курить. — Последнее было не вопросом, — изобразив недовольную гримасу, Баженов осторожно постарался устроиться удобнее: таблетки сняли жар и избавили от какой-то части боли, но не от всей, поэтому ему все еще было достаточно хреново. Особенно для того, чтобы спорить. Особенно с этим человеком. Он исподтишка разглядывал мужчину, не находя ничего нового в его облике и ощущая от этого какое-то странное умиротворение и каплю светлой грусти. Всё та же мешковатая кофта, самые обычные джинсы, короткая стрижка. Седых волос в бороде быть может прибавилось — вот и все. Захотелось провести пальцами по упрямой челюсти, уколоться и получить в ответ насмешливую кривую ухмылку, в которой бы читалось «а я предупреждал». Но он не мог этого сделать по ряду причин, часть из которых вызывала боль физическую, а часть — душевную. — Да не важно. Отвечай давай, — Саша осторожно отхлебнул чай, буравя его взглядом, и Женя по-детски закрыл лицо ладонями. Он чувствовал себя разбитым и жутко уставшим. — Бывает иногда. Лечусь. Не начал. Доволен? — Нет — слишком мало информации, но разве от тебя большего добьешься. И сейчас час ночи. Женя мысленно присвистнул. Он пробыл в отключке больше трех часов, и все это время… Саша был рядом? Присматривал? Был готов чуть что — звонить в скорую? Или ему было просто лень выползать обратно под дождь? Он постарался незаметно посмотреть на мужчину сквозь пальцы и вздрогнул от неожиданности, чувствуя, как щеки горят румянцем, когда наткнулся на пронзительный взгляд. Странно только, что насмешки в нем не было. Соображай Баженов чуть лучше, он назвал бы это… тревогой, но, так как температура все еще была с ним, он решил списать это все на бред. — Ты… ты можешь остаться, если хочешь. Диван раскладывается. Васильев посмотрел на него так тяжело и с такой неприязнью, будто он предложил поймать парочку сочных тараканов и похрустеть ими на кухне. Пришла запоздалая мысль, что, быть может, мужчина дожидался его пробуждения лишь для того, чтобы беспрепятственно покинуть квартиру и больше никогда не вспоминать о произошедшем. О нем… Однажды он так уже сделал, но в этот раз квартира была чужой, а у него не было ключа. Женя устало выдохнул и постарался перевернуться, предоставив гостю разглядывать его спину. — Можешь просто прикрыть дверь, у нас тут неплохой район, краж мало, соседи бдительные. Ночь как-нибудь переживу. После его слов немедленно скрипнул стул, и парень невольно вжал голову в плечи, ожидая звука хлопнувшей входной двери. В тот момент он ощущал себя жалким и никчемным. Было грустно и одновременно стыдно от того, что человек, которого он знал по сути три дня, вызывал в нем такие бурные эмоции. Это все так неправильно… И потому он так заметно вздрогнул, когда поток теплого дыхания шевельнул волосы на затылке. — Дурак. Я был уверен, что ты меня выгонишь, едва проснешься, — Васильев был тут, уселся рядом с диваном прямо на пол и фыркал на ухо эти свои дурацкие слова, непревзойденным мастером которых он был. Колючая борода с седыми волосками, грустные глаза, насмешливая кривая улыбка, морщинки, упрямый подбородок — весь он, целиком и полностью, был так близко, что Женя невольно задержал дыхание, поворачиваясь всем корпусом в желании не упустить ни одной детали. Бездумно коснулся пальцами тонких губ, а после быстро одернул руку, когда Саша смежил веки и кажется даже чуть наклонил голову, будто кот, потянувшийся за лаской. — Диван… — Я понял. Не надо. Просто дай я… Баженов постарался подняться со всей ему доступной скоростью, с непониманием наблюдая, как Васильев ложится рядом, вытягивая ноги. Вообще, при должном расположении, тут можно было и вдвоем конечно поместиться, но не будет же он… Нет. Будет. Женя широко распахнутыми глазами смотрел на приглашающе приподнятую руку, призывающую скользнуть в — даже подумать страшно — объятья. Наверно, он все-таки бредил, потому что как-то по-другому происходящее объяснить у него не получалось. А тело жило отдельно от мозга и было куда более расторопным и умным. Он сам не заметил, как навалился сверху на мужчину, обхватив того руками, вжался носом в ткань кофты и довольно промычал, чувствуя, как все тело вновь расслабляется. Это было… приятно. Нет, просто здорово. Лежать вот так. Молчать. Не шевелиться. Слушать, как дождевые капли стучат по стеклу. Вдыхать запах. Наверно он умер и попал в рай. Он мог слышать сердцебиение Саши, чувствовать, как поднимается его грудная клетка, когда легкие наполняются воздухом. Считать пульс. Дышать вместе. Находиться рядом. И запах. Запах нужного и желанного человека вновь окутывал парня, наполняя какой-то сопливой нежностью, нежностью, которую нельзя было перебороть или облечь в звуки, слова, фразы. Которую нельзя было выразить обычными способами. Но можно было просто прижиматься еще крепче и дышать еще глубже. — Задушишь меня, студент, — над ухом хмыкнули, а затем, спустя мгновение, нерешительно запустили пальцы в волосы, начиная легко массировать кожу. Женя издал какой-то скрипучий звук довольства, позволяя себе отвлечься на мгновение от приятных ощущений, в которых он сейчас буквально купался, чтобы пробормотать: — Я уже давно не студент. — А похож, — еще один фырк, щекотнувший ухо, а пальцы все так же легко перебирают густые пряди. Можно расслабиться. Насладиться теплом и уютом. Представить, что все хорошо и что дальше тоже все будет хорошо. Мужчина продолжал копаться в его волосах, задумчиво смотря в одну точку и удивительно цепко сжимая прижавшееся к нему тело в объятьях. В какой-то момент почти уснувший парень шепнул: — Только не уходи… — а Васильев в ответ на это медленно коснулся губами его макушки, и после продолжал осыпать волосы Жени невесомыми поцелуями, которых тот все равно не заметил, зажмурив глаза и так ничего и не ответив. Утром проснувшийся Баженов обнаружил аккуратно прикрытую входную дверь и легкий запах дыма на кухне. Не уйду.