В свободном скольжении

Похитителям не нужны были его расчеты, с ними мог справиться обычный инженер, физик или хорошая моделирующая программа. Это была всего лишь проверка на лояльность, и он знал, что прошел ее. Боялся, что согласился рано, что, возможно, стоило нарваться на побои или угрозы… Для того, чтобы его согласие выглядело убедительно. Но как хорошо выполнившую команду собаку угощают лакомством, так и его на следующий день отвели на завтрак в столовую. Причем отвели так, будто он был одним из них, хотя общим между ним, его охранниками и другими людьми в столовой было только одно – рост. В кои-то веки Германн чувствовал себя даже немножко высоким и упитанным среди тощих низеньких корейских солдатиков и ученых. Очень чистые стены были обклеены квадратиками белой плитки, от них тянулся слабый запах дешевого моющего, хлорки и размокшей штукатурки... Так в воображении немца могли выглядеть концлагеря изнутри — еще одна причина желать выбраться из этого места. Но для начала нужно было здесь устроиться так, чтобы выжить. И продержаться как можно дольше. Смог бы он стать здесь хоть немного своим, чтобы не ловить на себе регулярно мимолетные взгляды окружающих, которые те бросали на него, словно случайно. Германн попытался заговорить сначала со своей охраной, потом с тем типом с половником в руках – все они молчали и игнорировали его существование, словно боясь нарушить какой-то приказ, вроде «не помогать пленнику» или «не сболтнуть что лишнее». Неужели это была еще одна проверка, которую он не предусмотрел? Но чуть позже, уже обернувшись и осмотрев посетителей столовой, понял, что это был не приказ – молчание и взгляды в пол здесь были даже у тех, кто пленником не был и быть не мог. Большинство людей здесь были серыми от усталости и редкого приема солнечных ванн. Знали ли они вообще, что такое солнечные ванны? Никто не то чтобы не смеялся - никто даже не пытался разговаривать, а если и говорил что-то, то это звучало тихо и монотонно. Мир живых зомби был бы менее пугающей Готтлиба компанией, чем эти полуживые люди. То, как легко и беспечно его погрузили в этот их обыденный мир, наводило на очень безрадостные предположения о бессмысленности его побега. Да и как бежать, если он раскачивался при ходьбе – больное колено изводило его после ночи в промозглой камере. Он мог разве что неторопливо хромать в надежде, что ему вернут его трость, если ту еще не разобрали на щепки в поисках тайников для информации. Руки его не опустились пока только по одной причине – он нес суп к ближайшему пустому столу. Коричнево-серое содержимое железной миски пахло и выглядело так, будто было сварено из собачьего корма. Готтлиб на всякий случай провел в нем несколько раз ложкой в поисках чего-то, что по форме напоминало бы крекеры в форме косточек, но тот был жидким и пресным, как его надежды на то, чтобы выбраться из этого места. И теперь он собирался съесть это так, чтобы его не стошнило. Ужасно, как иногда меняются цели в жизни из-за того, что попал в переделку. После трех ложек завтрака – больше он не смог впихнуть в себя – его отвели в какую-то новую комнату. Стол, два стула, проектор и небольшая пачка из дисков – пережиток прошлого, который здесь был суровой реальностью. – Я словно попал на пару десятилетий назад в прошлое. – Если вы будете утверждать, что у прикормленной Штатами Тихоокеанской коалиции вас ждало будущее… — Майор выразительно замолчала, напоминая о предыдущем разговоре. — Согласитесь, что появление кайдзю – это та кара, которую Америка и ее прихлебатели несут заслуженно. Задеть гордость этих людей было слишком легко, чувство юмора у них отсутствовало. «Почему я вообще решил, что с ними можно пытаться шутить?» – Вы видимо забыли, что я – немец, и что рейс из Лос-Анджелеса не сделал меня американцем. Я далек от политики, но если так, то почему совсем недавно и вы хоронили своих погибших с почестями? Почему Пхеньян умолял о помощи Тихоокеанский воен… Майор сузила глаза: – Потому что мы делим с вами одну планету. К сожалению. Короткая вспышка осознания, что все стало хуже – он оказался среди фанатиков. – Зачем я здесь? Меня интересует самая что ни на есть практическая сторона этого вопроса. Что, по вашему, я могу сделать здесь? Без оборудования, без средств исследовательского корпуса, без команды, занимающейся разработкой дрифта… – Вы внедрите ту технологию управления, что была изобретена вами недавно, в нашего Егеря. Первым, раньше того, как это сделает коалиция. – У них остались копии нашей работы… Как, вы думаете, мы сможем сделать это первыми? Ведь это будет гонка одного ученого против команды. – У них нет копий — мы позаботились об этом. И они в тупике, потому что ведущих разработчиков этого их проекта больше нет. Им придется начать все сначала. А вы продолжите работать на нас. Это была катастрофа — он надеялся на то, что ему удастся выторговать на этом аргументе время для себя. Хотя бы немного. Он перевел дыхание и попытался снова: – Мне тоже придется начать с нуля! Я даже не знаю, как спроектированы двигатели мышечной системы вашего Егеря. Разработка этого дрифта сырая, она не тестировалась, у вас нет того оборудования, которое нужно мне для работы, тех знаний… – Мы достанем то, что сможем. А то, что мы достать не сможем, вы придумаете, как заменить тем, что есть. Спорить с ней было все равно, что разговаривать с идущим на него танком. Бесполезно. Бессмысленно. Безрезультатно. – Вы понимаете, что я – всего лишь один человек? Вы требуете от меня чуда! – Вы забываете, доктор, что вас двое. Эта информация заставила его воспрянуть духом: – О, так Гейзлер жив? И согласился работать на вас? – Мы работаем над этим. Видео, что она включила, было такое, что показалось черно-белым старым-старым фильмом… и лишь потом до него дошло, что просто освещение мира в этом фильме было слишком депрессивно, а цветовое решение кадров ахроматично так же, как суп в столовой. И фильм этот так же хотелось выблевать, когда он наблюдал, как глупый несчастный биолог о чем-то азартно спорил с этим хреновым жутким полковником-корейцем. Готтлиб наблюдал, как его коллегу избивают по приказу того дважды – что он такого ляпнул после первого раза, что заслужил второй? – и второй раз с полным равнодушием перебивают пальцы на руке коротким прутом. Всего два, но так медленно, что даже на этой плохого качества записи без звука он представил треск кости. – Скажите, зачем вы это показываете мне? Чтобы напугать? Все варварство вашего поведения… Это же живой человек… Мигрень. От этого видео у него от правого виска начала растекаться мигрень. Такая сильная, что перед глазами появилась пульсация красных точек. – Я не люблю, когда со мной спорят. Я знаю ваши возможности, доктор. Ваши и доктора Гейзлера. Вы сделаете это. В глубине души Готтлиб порадовался, что этот придурок все еще жив. – А если у нас не получится? – Вы сделаете это. У вас нет выбора. Как и у нас всех. Мы должны сделать это и победить. Он застыл – угроза совершенно будничная, совершенно не конкретная... Но ощущение, что его жизнь оказалась только что подвешенной на тонкой волосинке, не сморгнуть и не выблевать – оно теперь холодными каплями стекало вдоль позвоночника. – Здесь видео того, что есть в нашем распоряжении. Мне некогда устраивать вам экскурсию, разберетесь сами. – Мучительница оставила его в одиночестве, но воздуха в этом месте стало словно вдвое больше. И наконец-то получилось нормально вздохнуть. Первые несколько дисков – записи боев Егерей первого поколения. Ту версию системы управления он видел мельком – базовое управление руками и ногами, рассчитанное на двух пилотов, набранных из близнецов. Негибкая, почти топорная… и, что ужасно и осталось в секретных документах проекта, в первых моделях пилоты Егерей были размещены над ядерными мини-реакторами, которые дали течь. Тонкую, но достаточную для того, чтобы тех, кто ими управлял, облучило. Второе поколение было сделано не менее топорно и несколько крупнее – в ответ на то, что и кайдзю становились несколько крупнее. «Чем больше монстры, тем крупнее монстров мы создадим в ответ!» – на вкус Готтлиба это был не слишком разумный подход, но зато защиту пилотов наконец продумали. Знали ли корейцы об этих недоделках? Ответ на свой вопрос он нашел на следующем диске. Знали. А еще тесно сотрудничали со всеми террористическими и пиратскими группировками – потому что такое изобилие обломков Егерей было сложно представить где-то, кроме как в Бухте Забвения, где находилось тщательно охраняемое кладбище Егерей. Теперь становилось понятно то, на что ушли деньги северных корейцев – выкупить столько металла у тех, кто первыми устремлялся на его поиски после столкновения машин с кайдзю… Это были даже не миллионы. На третьем диске он увидел съемку того, что было сделано… Так, наверное, Франкенштейн делал свое дитя – по кусочкам, мелким и крупным, этого Егеря складывали как мозаику. Логично, что больше всего найденных после боев деталей было от рук предыдущих Егерей. Разнообразия этих деталей хватило бы на четыре руки, но собраны они были на две конечности – крупные, даже смешно сказать, но мускулистые. Многопалые. Слышали ли эти люди, что концепция разработки дрифта предполагала максимальную антропоморфность модели, чтобы близнецы-пилоты освоили управление ею как можно быстрей? Навряд ли… Либо сочли это несущественным. В какой-то степени Готтлиб ощутил, что он даже в восторге от того, что видел. Главным оружием этого Егеря были конечности, похожие на Молоты, трансформирующиеся в Топоры и Гигантские Пушки. Даже его пальцы были способны крушить – смертельные захваты давала именно эта многопалость. Великолепная задумка… Он, как личность творческая, не мог не оценить это прекрасное детище. Но балансировать такими руками на обычном антропоморфном костяке этот Егерь не мог. И тот проект, что обсчитал уже Германн, видя лишь печатные схемы вариантов, был неплох, хотя чуть раньше он считал это просто шуткой: получилась же какая-то мутация кентавра. Они хотели заставить их сделать мутанта-Егеря. Чудовище-Егеря. Егеря, который смог бы сокрушать других Егерей. По сути – это был бы Егерь-Кайдзю. Северная Корея хотела создать своего Егеря-Кайдзю… И самым интересным было даже не то, как и где они собирались добыть ванадий для его Сердца, но и то, что собирались делать с этим мощным ядерным оружием. Было слишком маловероятно, что он должен был остаться и пылиться на каком-нибудь складе, скорей уж продолжить тактику самих кайдзю и расправляться с неугодными его хозяевам врагами.