Vita et Morte

-Диктатор…-тихо проговорил Первый Император в своем роде, -Тиран. Он слегка опирался на мраморную статую Венеры, еще крепкими руками. Покровительница Юлиев. Правитель проснулся рано. Его разбудило какое-то странное чувство. Чувство рассвета, возможно… Дул прохладный ветер, а солнце только выходило из горизонта, окрашивая центр Рима и его окрестности в нежный оранжевый цвет. -15 Марта.-Грустно и медленно он выдал пустому пространству.

***

Заседание Сената. Всё гулко отражалось от мощных каменных стен и купола. Цезарь появился раньше обычного, несмотря на его долгую поездку. Точнее, первый Император, словно завороженный, смотрел на театр Помпея. Сегодня он казался другим, но люди все так же спешили, в основном не замечая никаких изменений. Сегодня здание выделялось из всех углов и очертаний города. Театр стоял в полном одиночестве. Одиноки были и глаза смотрящего на высокое и великое сооружение. «Диктатор и тиран». С ним была его власть. Его правление, подчинение ему. Шумело в ушах. Слишком много голосов. Император суров. Глаза слегка сощурены, что делает его гораздо старше. Белые мантии кружили вокруг него, перешептывались. Но он не прислушивался. Что-то давило на него. Люди говорили с Цезарем, но сегодня он их не слышал. Он иногда поглядывал на мраморный пол, в котором темными оттенками отражался красный плащ царя. Несмотря на его раздумья, Гай Юлий Цезарь выглядел как всегда величественно, как всегда высоко и гордо. Лишь пара поседевших волос на его голове выдавали зрелость и мудрость полученные в семи великих сражениях. Однако мысли оборвались и он был прикован лицом к лицу с Луцием Туллием Кимвером. Он не знал почему. Он просто слушал. Постепенно внедрялся в его слова. -Прошу вас, мой брат обезумел, не верю в его помыслы, но…- Все вокруг растянулось, в его лживых и трусливых глазах. Цезарь чувствовал страх от этого человека, одновременно улавливая его нервную улыбку. Луций медленно провел по своей руке, затем убрал её в рукав. Подходили люди. С каждым шагом он все яснее понимал суть происходящего. Внутри проходила буря, если не смерч чувств. Предательство. Одичалый порыв бежать.Но Император стоял. Он испытывал ненависть и горькую обиду. Обиду на себя и на время. С каждым шагом каждого из убийц он видел: Он видел армию галлов.Тех, кто терзал империю не раз. Он ощущал запах гари от огня. Он слышал топот его конницы. Как стремительно она неслась в толпу и как смертельно захватывала жизни варваров. Триумф.«Caesar! Caesar! Caesar!» Триумфом и выкриками венчала его армия. И сталь сверкала в триумфальной темноте. Эхо разносилось в самые отдаленные закоулки душ и восхваляло Рим. И ославляло Новую эру, которую запомнят потомки. И освещала его имя. Приходил конец правления аристократии. И Марс направлял его и войска Великого Цезаря. Первая кровь сочилась и оставляла темные пятна на одежде царя. Он помнил, как заезжал в опустевший Рим с Марком Антонием. Топот копыт и шаги солдат были единственным голосом Рима сейчас. Гражданская война не окончена. Помпей и Цезарь должны были довести дело до конца. Самое ужасное было в том, что он видел лицо каждого убийцы. Не все, кто находился в зале вонзали в него сталь. Не было криков.Равнодушие? Самое страшное… И он отчаянно понимает, что никто даже не попытается это остановить. Он не мог забыть те сны, где видел каждого десятого человека девятого легиона. Яростные и измученные. Уставшие от погони. Все до единого. И каждый десятый будто знал будущего Императора. И каждый десятый принял смерть. Смерть тысячи тысяч, ради будущего миллионов.Обратного пути не было. Он скатывался вниз, но толпа не давала ему упасть. Смерть шла за ним. Император из рода Юлиев сразился под Диррахием и горестно проиграл. Помпей слишком хорошо знал стремительные и внезапные удары. Он был готов к ним.Необходимо быстро скоординировать армию. Перед боем он поставил все на победу. Все или ничего. Словно Венера перед самым боем расставила все на свои места, сплела нежное полотно из жизни и смерти, победы и поражения. Триумф. Власть. Диктатор. И он первый построил все то, что простоит и запомнится веками. Это неизменно. Он очень ясно это понимал с каждым ударом клинка.И эта противоречивость того, что он впустую вел войны и устраивал Рим. Время дороже золота и никто не в силах его вернуть. Ни чувства, ни воспоминания. Он мучился и выносил удар за ударом. Он был львом, загнанным толпой охотников-дикарей. И каждый из них хотел мести, хотел крови. И каждый ее получал. Но ничто и никто не принес ему столько боли, сколько это лицо. Эти тёмные глаза и кудрявые волосы. Лицо без единой морщинки. Брут до последнего не наносил удара. Марк Брут. Юлий знал, что этого его сын…всегда знал. Без тени сомнения. Он видел нежный взгляд Сервилии, что так пьянил в юности. Отчаянная тяга к жизни утихала. Раны не так ныли, скорее теперь что-то разрывалось внутри. -И ты, дитя моё. И это вошло в плоть гораздо глубже любого клинка заговорщиков.И, зацепившись из последних сил за белоснежную мантию, он был все ниже и ниже. И оставлял уродливый кровавый узор. И свет исчез в глазах Гая Юлия Цезаря. Но все что он начал, не исчезло. Первый в своем роде и последний.