No Good Deed

События в кухне задали тон на ближайшие недели. Гермиона и не предполагала, что сможет выжить в течение нескольких недель, будучи заложницей Беллатрикс Лестрейндж. Первая неделя была самой трудной. Прощупывая новые отношения с сожительницей, Гермионе часто приходилось испытывать на себе огромное разнообразие проклятий и издевательств. Оказалось, было достаточно просто невинных действий, способных разозлить Беллатрикс, и каждое неверное движение Гермионы сурово наказывалось. Беллатрикс предпочитала Круциатус, но и была не против старого доброго удара справа. Она быстро научилась не задавать вопросы Беллатрикс или вообще затевать с ней разговор. Гермиона пыталась несколько раз, желая выяснить их положение, узнать, с кем вела переписку Беллатрикс, была ли она близка к свободе. Или к смерти. Беллатрикс никогда не отвечала ей, а чаще всего и вовсе наказывала, поэтому Гермиона, в конце концов, прекратила попытки. Она провела большую часть первой недели избегая Беллатрикс на каждом шагу, живя в страхе, и это, видимо, очень тешило самолюбие Пожирательницы. Гермиона не была ограничена в перемещениях по дому, за исключением одной из комнат наверху. Она также могла ходить туда, куда только вздумается, в границах острова. Сначала это шокировало ее, но после раздражительно снисходительных объяснений Беллатрикс все стало на свои места: — Куда ты пойдешь, грязнокровка? Остров тянется едва на милю и полностью покрыт чарами, сглазами, которые тебе и не снились, ты не в силах снять их даже с палочкой в руках. Темный Лорд сам наложил их, надеюсь, ты не решила искупнуться. Мы находимся посреди чертового океана, и волны бы разбили твою жалкую тушку о камни размером с гиппогрифов. И, к слову, в воде тоже кое-что водится. Гермиона, испугавшись, спросила, что именно находится в воде. Беллатрикс, отвлеченно думая о своем павшем любимом хозяине, ответила не задумываясь. — Что-то большое и противное, похожее на змею. Только Темный Лорд мог приручить ее, наверно потому, что мог говорить с ней. Даже я бы не рискнула возиться с подобным… А потом Беллатрикс внезапно осознала, что ведет светскую беседу с Гермионой, при этом даже отвечая на вопрос. Размышления о Волан-де-Морте не помогли, напротив, сделали все гораздо хуже. Так что Гермионе пришлось заплатить за маленькую долю информации пытками, которые заставляли ее тело ныть даже неделю спустя. Черный пляж был поистине тоскливым, неинтересным местом. Почти постоянно шел дождь, было ужасно холодно. Песок был черным, как и хозяйка этого места, мешаясь с битым гравием и острыми морскими раковинами, которые были слишком уродливыми, чтобы даже смотреть на них. Она бродила вокруг около часа, чтобы найти что-то полезное: какое-нибудь слабое место или способ сбежать, но тщетно. Все это было бессмысленно, только маленький мрачный остров посреди океана, в окружении таинственных и ужасных монстров. Она даже не думала приближаться к береговой линии, откуда были видны шумные прибои и камни повсюду, не говоря уже о живности в воде. Так что Гермиона оставалась в доме. Один только раз она вышла посидеть на крыльце. И Боже, как она рыдала всю первую неделю. И дело было не в боли от пыток Беллатрикс. Она плакала, потому что была абсолютно несчастной. Она была одна в этом ужасном, угнетающем месте с Беллатрикс Лестрейндж. Одиночество кололо в груди. Она вспоминала друзей, желая больше всего очутиться дома. Она хотела, чтобы вернулись ее отец и мать, хотела бы знать, что они до сих пор помнят ее. Она уже пожалела о чарах забвения, что наложила на них ради их собственной безопасности. Она хотела, чтобы они до сих пор любили ее и скучали, беспокоились, потому что она чувствовала себя чертовски одинокой здесь, никому не нужной. Но после первой недели она обрела почву под ногами. Вопреки убеждению Беллатрикс, постоянные муки не ослабили ее, а сделали сильнее. Она начала привыкать к боли, перестала быть опустошенной из-за нее. К постоянным выпадам и оскорблениям, на самом деле, было сложнее привыкнуть. Гермиона всегда была чувствительна. Она хорошо скрывала это после того, как подружилась с Гарри и Роном, которые были несколько бестактны, и всегда игнорировала хулиганов. Но это не работало с Беллатрикс. Пожирательница знала, что сказать, как ударить больнее. Она копается и находит ваши малейшие прорехи в броне и выжимает все из вас, все до последней капли. Это выматывало больше всего. Она должна была постоянно напоминать себе, что не бесполезна, не слаба, не глупа, ничем не уступает ведьме. Она слишком устала, но до сих пор не понимала, как синяки от избиений так быстро сходят. Ты должна быть смелой, говорила она себе снова и снова. Ты обязана. Ты должна двигаться дальше. На злобу этой сучке. Никогда не позволяй ей раздавить тебя. Не дай ей потушить твой огонь. Война закалила ее больше, чем она предполагала. Она была намного сильнее, чем когда-либо. Единственное, что приводило ее в панику, было воспоминание о Малфой Мэноре и утратившей контроль Беллатрикс. Это было то, чего она действительно боялась, во второй раз некому будет прийти на помощь. Но Беллатрикс держала свое слово и до сих пор не убила ее, лишь изредка причиняя боль. Труднее всего было иметь дело с тем фактом, что у нее не было никакого контакта с внешним миром, и Беллатрикс знала и наслаждалась этим. Она держала Гермиону в неведении чисто из вредности. Даже призналась в этом. Ворон прилетал и улетал так часто, что Гермиона возненавидела его не меньше хозяйки, она все еще сторонилась его. Но он был предан своей владелице и, казалось, не жаловался на постоянные поручения. И это означало, что у Гермионы не было ни малейшего шанса перехватить письмо. — Почему ты не можешь просто сказать мне хоть что-нибудь? — однажды сдуру спросила Гермиона, по горло сытая гнетущим одиночеством. — Потому что ты невыносимая всезнайка, и ты хочешь знать все. И я никогда не буду способствовать тебе в этом, малышка, — с насмешкой ответила Беллатрикс и сглазила ее в отместку за дерзость. Ноги гриффиндорки превратились в желе. Хоть это и не было больно, но вполне унизительно. Гермиона чувствовала себя глупо, переваливаясь с боку на бок, снова и снова, перекатываясь как последняя идиотка. К середине второй недели все стало намного легче. Она научилась играть в эту игру. Поняла, когда говорить, а когда просто держать язык за зубами, как сохранять нейтральное выражение лица, даже если Беллатрикс говорила поистине отвратительные вещи. Она знала, что могла ходить в любом направлении, главное не пересекаться с Беллатрикс. Вероятно, в письмах Нарцисса выражала свое негодование по поводу террора по отношению к Гермионе, потому что на вторую неделю она получила несколько комплектов одежды от явно недовольной Беллатрикс. Что было хорошо, потому что ее рубашка уже никуда не годилась. Гермиона чередовала ее со старой одеждой, в которой сюда попала. Она была отвратительной, но это все, что было в ее распоряжении, потому что Беллатрикс относилась к ней хуже, чем к домовым эльфам, как к мухе, которую должна была прихлопнуть каждый раз, когда она подлетала слишком близко. Гермиона предполагала, что только из-за Нарциссы ведьма не заходила дальше. Она бы не сгодилась в качестве заложника, если бы была в полудохлом состоянии, поэтому Беллатрикс была вынуждена дать ей одежду и некоторые принадлежности для ванны. Она даже бросила дополнительное Круцио, когда Гермиона из глупости попробовала поблагодарить ее. Так умно. Вся одежка была черной и смутно попахивала плесенью, словно хранилась долгое время в каморке. Гермиона старалась не думать о том, что, вероятно, это была старая одежда Беллатрикс; одежда оказалась подозрительно во вкусе ведьмы. Она была уверена, что Беллатрикс как минимум два раза сошла с ума, прежде чем отдать ей это. На кухне также была еда, вероятно, опять не без содействия Нарциссы. Гермиона была благодарна, потому что жить постоянно в доме, преисполненном самыми разнообразными соблазнительными запахами, и не иметь возможности поесть, было самой настоящей мукой. Беллатрикс готовила внеземную еду, Гермиона была уверена в этом. Она никогда не узнает, но, боже, иногда она подсматривала за тем, как ведьма трудилась на кухне, и просто восхищалась этим. (Неохотно. Она ничего не могла с этим поделать. Просто этот божественный аромат.) Она так и не могла догадаться, откуда у Беллатрикс такие умения, и почему женщина так наслаждалась готовкой. Она ловила Пожирательницу в любое время дня за этим занятием. Иногда она даже напевала в процессе и много раз просто выбрасывала еду, что дико бесило брюнетку. Помимо всего этого, Гермиона прямо сейчас спала на диване, внизу, укрытая тем самым маленьким зеленым одеяльцем, которое чуть согревало, как и камин, освещающий всю комнату. Она даже не пошла наверх, потому что там всегда была Беллатрикс, запрещающая ей все, что только можно было запретить. Несколько раз она слышала взрывы наверху. Это тоскливо напоминило ей о Фреде и Джордже. Редкими случаями, после особо громких взрывов, Беллатрикс спускалась вниз в особо дурном настроении. Гермиона всегда замечала это и вела себя соответственно, снедаемая догадками о происходящем наверху. Но что по-настоящему сводило ее с ума, так это скука. Да, Гермионе Грейнджер было скучно в плену. Делать было нечего. Прошел почти месяц, а она до сих пор ни о чем понятия не имела. Она не ведала, с кем поддерживала контакты Беллатрикс, помимо Нарциссы. Страх перешел (в основном) в раздражение. Остров был ничтожным клочком ничего в нигде. Выйти за пределы крыльца было попросту глупо, так что по истечении долгого времени Гермиона затосковала. Ей ничего не оставалось. Кроме чтения. Ей не запрещалось прикасаться к тоннам книг в гостиной, иначе бы она сошла с ума со скуки и бросилась в океан, чтобы повидать все, чем запугивала ее ведьма. И потому она читала. Гермиона никогда бы не предположила, что от чтения целыми сутками можно устать. Полки были забиты книгами, прислонившимися так плотно друг к другу, что не оставалось и щели, но Гермиона уже прочитала всю полку от «а» до «я». Да. Вся книжная полка. Имейте в виду, это не просто просмотреть или скользнуть взглядом по страничкам. Гермиона прочитала все от корки до корки, от авторских прав до всех знаков препинания. Многие из книг были весьма интересны. Не все из них были о страшной темной магии и смерти вперемешку с пессимизмом, как она изначально боялась. Все они были слегка мистифицированные, с малой долей правды. Она прочитала несколько толстых томов о философии волшебного мира, а потом прочитала книги по истории, заполнявшие большую часть полки. Она выстрадала роман и даже изучила два тома темной магии, что считала позорным. Некоторые колдуны и ведьмы должны были быть монстрами, чтобы написать подобное. Гермиона узнала, что проклятие Круциатус может быть сброшено так же, как Империо, но это было гораздо сложнее. Понадобилось бы много практики, как она думала, и сила воли, готовность идти до конца, на что были способны единицы. По крайней мере, именно так утверждала книга. Она поняла, что проклятие можно сбросить, если ты пытаешься сделать это ради кого-нибудь, не для себя, нужно желать спасти других. К сожалению, у нее не было никого, кто нуждался в спасении. Все были в целости и сохранности у себя дома и без нее, празднуя победу. Нет… Это не так. Чертовски хорошо, что никто из моих близких не проходит через все это вместо меня. Она бы получила миллион Круциатус от Беллатрикс, прежде чем допустила, чтобы кто-нибудь из ее окружения очутился на ее месте. И все же… Она задавалась вопросом, почему проблема с ее освобождением так затянулась. Нарцисса, должно быть, ведет переговоры насчет нее и передает все результаты Беллатрикс, но это длится уже неделями, недели в ловушке с Беллатрикс Лестрейндж, с ходячей бомбой замедленного действия. Почему они до сих пор не пришли к согласию? Она старалась не думать об этом слишком много, поскольку ни к чему хорошему это не приводило. В конце концов, Гермиона дочитывала серию журналов, вручную написанных ведьмой, путешествовавшей через всю Францию. Тут были описания вейл и их поведения, опасность этой темпераментной расы. Гермионе никогда раньше не доводилось встречать такое подробное описание этих существ, ведь они были печально известны своим агрессивным характером. Это было очень интересно, но и довольно… Банально. По сюжету женщина влюбилась в одну из вейл, которая и посвятила чужестранку в недра их жизни. Описывались чрезвычайно сложные и интимные отношения с вейлой, которые имели очень сексуальный характер. Ведьма совсем не постеснялась описывать подробности их, ну… Привязанности друг к другу. Гермиона успела покраснеть, и не единожды, частенько ощущая смущающую сырость между бедер. Она обнаружила, что одиночество сказывается не только на ее душе, но о потребностях своего тела она бы не посмела позаботиться в стенах этого дома. Если Беллатрикс когда-нибудь касалась себя здесь… Гермиона вздрогнула при мысли. Унижение и презрение давило на нее. Она закончила последний журнал во второй половине дня. Зачем ведьма писала так подробно обо всем, что она чувствовала в те моменты? Действительно ли описываемая в таких деталях вейла была настолько красива? Неужели они и в правду настолько хорошо чувствуют людей и их состояние? Гермиона откинулась на подлокотник дивана и устало прикрыла глаза. Она не удовлетворяла себя уже давно. Она была в бегах с Гарри и Роном так долго и всегда была слишком напугана, или были другие заботы, о которых ей приходилось думать. Но здесь ничего ее не отвлекало, ей так скучно. Ничто не отвлекает ее от размеренной пульсации между ног. И было бы чудесным ощутить хоть раз удовольствие, а не боль? Но на ней сейчас было нижнее белье, да и запачкать эту дорогую черную юбку было бы крайне нежелательно. Гермиона покраснела от своих мыслей. Она не должна была читать эти журналы, честное слово. Она продолжала думать над этим, но что заставляло ее? Не было ничего и никого в этом доме, кто мог бы… Беллатрикс. Перед Гермионой внезапно всплыл образ той, кто был к ней ближе всех со дня сражения. Беллатрикс нависала над ней в кухне, прижимая ее к мебели, и пахла просто божественно. И вот снова она, оседлавшая колени Гермионы, одетая в одну только мантию, полностью влажная. Давление в районе груди совсем не было похоже на твердость корсета. Грудь, прижимавшаяся к Гермионе, так близко и тепло, всегда так тепло. И ее рот возле уха гриффиндорки, издававший звуки этим тяжелым сексуальным голосом: Трахни меня. Желудок Гермионы сделал кульбит, задевая все чувствительные точки. Ее глаза распахнулись. О, нет. Нет, нет, нет, только не это. Она очутилась в вертикальном положении так быстро, что голова закружилась. Журналы попадали, и она с ворчанием стала подбирать их. — Ты гораздо лучше ругаешься без палочки в руках, да, малышка? Казалось, при звуке этого голоса щеки Гермионы приобрели все двадцать оттенков красного. Беллатрикс спускалась вниз по лестнице, в то время как Гермиона откинулась на спинку дивана, стараясь не смотреть на женщину, ощущая себя словно немой. Или же виноватой. Меня не привлекает Беллатрикс Лестрейндж, думала она отчаянно, пытаясь придушить остатки былого возбуждения. Ведьма могла быть отвратительной, но это не имело никакого отношения к ее внешности. Черные волосы каскадом спадали вдоль ее плеч, красивый рот и высокие скулы, одно только лицо могло источать привлекательность для любого. В сочетании с ее округлыми формами и соблазнительной хищной походкой, Беллатрикс Лестрейндж была очень харизматичной женщиной. И этот туго затянутый корсет. Она отвратительна. Мне все равно, как она выглядит, она причиняла мне боль. Но тепло между ее бедер доказывало обратное. Она поклялась, что во всем виновата книга, а не Беллатрикс. — Твои панталоны уже пора выжимать, грязнокровка? Ты выглядишь ужасно… Возбужденной, — надменно произнесла Беллатрикс, приближаясь к задней части дивана. Она была слишком близка к разгадке. — Ничего, — слишком быстро произнесла Гермиона. Черт. Сосредоточься, Гермиона, давай. Беллатрикс вздернула идеальную бровь в ответе. Она скользнула вокруг дивана с подозрительным выражением на лице, которое заставило Гермиону поежиться. — Что ты задумала? — внезапно потребовала Беллатрикс. Окончательно выздоровев, Гермиона утратила способность сохранять выражение своего лица пустым. Беллатрикс читала ее так же легко, как Гермиона прочитала все эти книги. Она ничего не ответила, только пожала плечами, зная, что это раздражит Пожирательницу. Ей нравились прямые ответы, но рот Гермионы просто отказывался открываться. Ведьма, казалось, не была в одном из своих бурных настроений, хотя, вероятно, если она спустилась сюда, то эксперименты со взрывами проходили не лучшим образом. Так что, вероятно, она искала лишний повод задеть Гермиону или причинить ей боль. Гриффиндорка хотела в этот раз помешать ей получить его. — Меня тошнит от тебя, снующей туда-сюда все время, — лениво произнесла Беллатрикс, когда не получила никакого определенного ответа, а затем увидела журнал, лежащий поперек дивана, наполовину свисавший оттуда, куда его забросила Гермиона. — Ты порочила своими грязными ручонками чистые книги? — спросила Беллатрикс с любопытством. Пожалуйста, не узнай чертов журнал, просила Гермиона отчаянно, нервно наблюдая за женщиной. Беллатрикс открыла кожаный переплет и, сузив глаза, прочитала заглавие, выведенное золотой строкой: Прогулки с вейлой: Том 3. А потом она улыбнулась. Это была недобрая улыбка. Гермиона снова внутренне выругалась, когда лицо Беллатрикс озарилось весельем. Она точно знала, о чем писалось в журнале. Гермиона бы не особо стеснялась данного чтива, но будучи пойманной после всех тех фантазий и мыслей о Беллатрикс, она почувствовала себя очень неловко. — Я должна была понять, что ты тяготеешь к подобному, — рявкнула Беллатрикс со смехом. — Боги, как же я раньше не замечала, какая ты извращенка на самом деле? Любительница слабого пола. Беллатрикс не переставала терзать эту тему даже недели спустя. Она правильно определила предпочтения Гермионы и использовала это в качестве новых поддевок. С этим справиться было тяжелее всего, потому что Гермионе было совершенно некомфортно с ее сексуальностью за пределами собственных рук и фантазий. И Беллатрикс знала об этом. — Я не извращенка, — фыркнула Гермиона, все еще ощущая чрезмерное тепло на лице. Она знала, что лучше не спорить с Беллатрикс, ведь та только этого и добивалась. Это была игра, в которую они играли. Беллатрикс задевала и насмехалась, желая получить ответную реакцию, а Гермиона должна была просто сидеть и терпеть. И все же… У всех есть свои пределы. — Да ладно? Ты будешь сидеть и делать вид чопорной ханжи, даже после чтения этого мусора? — произнесла Беллатрикс со своим фирменными хихиканьем, насмешливо размахивая журналом перед Гермионой. — Ты немного лицемерна, грязнокровка, не так ли? Лицемерна? Ноздри Гермионы затрепыхали. Как Беллатрикс из всех людей посмела обвинять ее в лицемерности? Это было слишком, чтобы снести в тишине! Может, во всем была виновата скука, а, может, постоянные оскорбления. Она не выдержала, даже не вспомнив об опасной натуре Беллатрикс Лестрейндж. — Лицемерна? — возмутилась Гермиона. — Хорошо, тогда почему бы вам не рассказать мне, откуда вам известно о содержании этих журналов, если вы сами их не читали? Беллатрикс была удивлена, услышав дерзкий ответ, ведь Гермиона была послушной в течение нескольких недель, но потом ведьма надменно ухмыльнулась. Ее глаза на самом деле отражали то, что с натяжкой можно было назвать напряженностью. У них не было серьезных стычек с того дня в кухне. В данный момент, казалось, Беллатрикс была более склонна продолжать подстегивать Гермиону, чем осадить ее. Это было неожиданно для самой гриффиндорки. — Мне как-то приходилось натыкаться на это, малышка. Я прочитала все, что можно найти в этой комнате, но я никогда не притрагивалась к журналам по тем самым причинам, по которым они так тебя привлекают. — И по каким же причинам? — произнесла Гермиона, взбешенно уставившись на ведьму. Она знала, что должна остановиться, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля, но она просто не могла. Было что-то в Беллатрикс, что заставляло ее отдаваться эмоциям. — По неприличным, — заговорщическим тоном произнесла Беллатрикс, будто говорила о чем-то глубоко личном. А потом она захихикала. Брови Гермионы вздернулись в раздражении. — Я читала их по тем же причинам, что и вы! — возмутилась она. — Не говоря уже о том, что это было последнее, что оставалось непрочитанным из этой полки. Беллатрикс уже открыла рот, чтобы сказать что-то язвительное, когда Гермиона указала на книжную полку позади нее. Пожирательница захлопнула рот и удивленно посмотрела на стеллажи с книгами, что заставило Гермиону почувствовать себя неуверенно… И в то же время гордиться собой. — Ты прочитала все, что стоит на полке? — Беллатрикс в недоумении сузила глаза. — Э-э… Ну, да, — застенчиво пробормотала Гермиона, заламывая пальцы. — Их там не так уж и много на самом деле… — Некоторые из этих книг длиною в тысячу страниц. Их невозможно прочитать всего за пару недель. — Я прочитала, — резко ответила Гермиона, защищаясь в ответ на скептический взгляд Беллатрикс. Долгое время Пожирательница смотрела на нее, вероятно, пытаясь сказать, что она лжет. Гермиона перетаптывалась с ноги на ногу, будучи слегка смущенной. Она была одержима книгами, и Беллатрикс не могла доказать обратное. Так что теперь у нее было хоть что-то, чем можно было похвастаться перед самым носом ведьмы. — Что за жадная грязнокровка, — в конце концов выдала с отвращением Беллатрикс. — Ты просто поглощала их одну за другой, как типичная всезнайка. Ты даже не задумывалась над ними должным образом. Гермиона усмехнулась про себя, отметив резкий спад качества насмешек Беллатрикс. — Ну, я задумывалась. Я проникалась всем, что читала, и эти журналы я изучала по тем же причинам, что и все остальные книги. Так что, если вы подразумеваете, что есть что-то неприличное в «Философии забытых фараонов»… — Гермиона замолчала, потому что Беллатрикс закатила глаза и небрежно отмахнулась от нее рукой. Она была совершенно невыносима! Кто мог находиться с ней в одной комнате более пяти секунд? — Это все нелепые оправдания, которые ты там себе напридумала, ведь ни у кого не бывает такого выражения лица после прочтения «Философии забытых фараонов», — фыркнула Беллатрикс. — Как вы можете попрекать меня журналами, если сами читали их? — потребовала Гермиона более высоким тоном, приближаясь к своему пределу. Ухмылка Беллатрикс расширилась в явном раздражении. Если бы Гермиона не знала ее лучше, ей бы показалось, что Беллатрикс желала побороться с ней. Но она знала. Беллатрикс любила вызовы. По какой-то причине ей нравилось доводить Гермиону. Она получала гораздо больше удовольствия, мучая отбивающуюся гриффиндорку. Обычно Гермиона не велась на провокации, но нравилось ей это или нет, ее эго желало встряски. — Потому, что я не переношу тебя, малышка, — растягивая слова, произнесла Беллатрикс, надуто выпятив нижнюю губу. Она быстро моргнула, насмешливо хлопая длинными темными ресницами. Гермиона ненавидела, когда эта насмешливость граничила с ранее неизвестной ей порочностью. — И почему же? — произнесла Гермиона тоном, опасно похожим на неуважительность. Ей нравилось выходить из-под контроля, и она собиралась сделать это, доводя ведьму до бешенства, даже если это и будет стоить ей здоровья. Но Беллатрикс только фыркнула. — Потому, что в отличие от тебя, грязнокровка, я не фантазирую о других женщинах, — пренебрежительно ответила ей Беллатрикс, словно это полный ответ на вопрос. — Да кого ты обманываешь, — сплюнула Гермиона, прежде чем осознала, что именно она произнесла. Она сразу вспомнила, с кем именно вела беседу. Вся манера поведения Беллатрикс изменилась от насмешливой к летальной за одну секунду. — Что ты сказала? — яростно прошипела Беллатрикс, сузив глаза и вытянув шею. — Ничего, — быстро пробормотала Гермиона, ее сердце пропустило удар. Как же она умудряется попадать в такие ситуации? Скука притупила ее инстинкты самосохранения. — Ну уж нет, что ты сказала? Я не думаю, что правильно расслышала, — произнесла ведьма, отшвырнув книгу в глубь комнаты и зашагав по направлению к Гермионе, сверкая темными глазами. Гермиона запаниковала. — Ты слышала меня! — выпалила она, когда Беллатрикс потянулась к ней. Пожирательница остановилась на середине пути, ошеломленная дерзостью Гермионы. — Прости, что? Гермиона начала отступать, лепеча что-то абсурдное, словно это могло спасти ее. — И вы собирались доказать это прямо сейчас, не так ли? — Гермиона продолжала идти, говоря очень быстро, а Беллатрикс задыхалась в возмущении и была похожа на дикого волка в ярости, готовая прямо сейчас отправить кого-нибудь в ад. — Какого черта ты творишь, дрянь? — потребовала Беллатрикс, ее натиск до сих пор невероятным образом сдерживался верой в то, что Гермиона попросту не посмела бы с ней разговаривать таким образом. — Помните, как вы всегда хватали меня? Кажется, ваша любимая поза — сверху, — сказала Гермиона, дрожа от энергии, переполняющей ее, питаясь ею потому, что это была единственная вещь, которая сдерживала Беллатрикс прямо сейчас. Замолчи сейчас же! Заткнись, закрой свой рот, прежде чем произнести очередную глупость! — Чтобы мучить тебя, а не потому, что мне нравится это! — зарычала Беллатрикс, но она до сих пор не сдвинулась с места, просто стоя напротив Гермионы. — Если ты наслаждаешься этим, это не значит… — Конечно. Это все ваши оправдания. И вы еще называли меня ханжой, — ехидно прервала ее Гермиона. Она никогда бы и не подумала, что осмелится перервать Беллатрикс. Прежде, чем гриффиндорка смогла прийти в себя, Беллатрикс уже сидела на ней сверху, сжимая в руках пучок ее волос и болезненно давя в щеку кривой палочкой. Она все еще прекрасно пахла и выглядела очень опасно. Биение сердца Гермионы ускорилось от этой близости. Кожа ведьмы была слишком теплой. Она проклинала журналы, которые подтолкнули ее на эти нежелательные фантазии. Гермиона боялась. — Да как ты смеешь, мразь? Как ты посмела обвинить меня в таком дерьме? — прошипела Беллатрикс прямо в лицо, черные глаза сверкали в ярости. Они были так близки, что Гермиона могла видеть намеки мягкого янтаря в полосах корицы, вокруг расширенных зрачков. Они дико, опасно блеснули; сознание ведьмы снова граничило с непреодолимым безумием. — Я смею, — выдохнула Гермиона, морщась от палочки, что колола ее в скулу. Замолчи, скомандовал с силой ее внутренний голос. — Это? — издевалась Беллатрикс. Она отстранилась, чтобы просто взглянуть на образовавшееся между ними пространство, когда она так бесстыдно оседлала Гермиону. — Это то, что заставляет тебя думать, что я, чистокровная ведьма благородного происхождения, могла когда-либо фантазировать о невзрачном маглорожденном львенке, как ты? Она насмешливо рассмеялась, когда Гермиона поджала губы, гриффиндорка ни на мгновение не разрывала зрительный контакт с Пожирательницей. Ее пульс с гневом отбивал в висках, отчасти из-за страха. — Ты думаешь, что особенная, грязнокровка? Я отношусь к тебе так же, как и ко всем остальным, кому посчастливилось испытать на себе мои пытки. Ты думаешь, что мне приятно быть так близко к твоей ужасной вони, отвратительному лицу? Нет, малышка, нет, не пойми меня неправильно. Я всегда так близко, потому что я люблю видеть боль в твоих глазах, когда я неумолимо пытаю тебя, люблю наблюдать за тобой, когда ты осознаешь, что нет ничего стоящего на самом деле, кроме пыток, — глумилась Беллатрикс, обнажая свои белые зубы на Гермиону с явным удовольствием от этого спектакля. — Леди слишком бурно протестует, — ответила Гермиона с напускным спокойствием, не обращая внимания на палочку, приставленную к ней. ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ! Ревел голос в ее голове. Остановись сейчас же! Гермиона была уверена, что сейчас придет ее конец, но Беллатрикс просто нахмурилась и внезапно села на колени. Гермионе было неприятно ощущать вес Пожирательницы, которая с легкостью обосновалась на ее бедрах. Она бы предпочла длинную юбку. Девушка отвлеклась на полный растерянности взгляд Беллатрикс, с которого так быстро исчезла ярость. — Что? — произнесла Беллатрикс, сбитая с толку. — О чем ты, черт возьми? А? — Шекспир? — вопросительно произнесла Гермиона, смущенная непониманием Беллатрикс. — Кто? Они некоторое время просто разглядывали друг друга, не двигаясь, палочка Беллатрикс по-прежнему впивалась в лицо гриффиндорки, и ее рука все еще удерживала Гермиону за волосы. Ох, поняла Гермиона и почувствовала себя очень глупой. Конечно, она не знает, кто это, идиотка. — Ничего, вы не слышали о нем, — покраснела Гермиона и неловко взмахнула рукой. Вероятно, все это надоело Беллатрикс, потому что она с силой ткнула палочкой в покрасневшую щеку Гермионы, от чего она снова сморщилась. — И почему это ты знаешь кого-то, кто мне неизвестен? Этот Шерпир-парень просто жалкий маггл, не так ли? — выплюнула осуждающе Беллатрикс. Если бы кто-то другой произнес Шекспир «Шерпир» таким серьезным тоном и с непроницательным лицом, гриффиндорка бы расхохоталась. — Это значит… — начала вместо этого Гермиона. — Я знаю, что это значит, — прорычала Беллатрикс, и искры вылетели из ее палочки, опаляя нежную кожу Гермионы. Она вскрикнула и закрыла рот рукой, когда Беллатрикс потянула ее за волосы так сильно, что ее глаза наполнились влагой. После момента непонимания, Беллатрикс вернулась к ярости. — Не то, чтобы мне наплевать на слова несчастного маггла, но тут и так все ясно. Эти слова не относятся к нашей ситуации, — едко промолвила Беллатрикс, сверкая глазами. Она резко отпустила волосы Гермионы, но только для того, чтобы захватить переднюю часть ее заимствованного топа и притянуть гриффиндорку невероятно близко. Сердце Гермионы подпрыгнуло с невообразимым удивлением, а желудок сделал очередной кульбит. Дыхание перехватило, ведь Беллатрикс была полностью на ней. Ведьма с силой выдернула Гермиону с лежачего положения и облокотила ее об заднюю часть дивана, своими бедрами зажав бедра Гермионы, грудь и животы были прижаты друг к другу так плотно, что ее корсет отпечатался на ребрах гриффиндорки. Гермиона могла ощущать ее дыхание, чувствовать тепло, исходящее от женщины. Их лбы прижаты, носы касаются друг друга. Гермиона вдыхает то, что выдыхает Беллатрикс. Девушка была смущена, когда женщина только веселилась. Что, во имя Господа, она творит? — Это то, о чем ты говорила, детка? — спросила Беллатрикс тихим, ледяным голосом. — Когда я нахожусь так близко к тебе, ты возбуждаешься? Думаешь ли ты о том, как я действительно отношусь к тебе? Скажи, малышка, это помогает тебе становиться мокрой? Щеки Гермионы отчаянно покраснели в ответ на пошлость, и она стиснула зубы в унижении. Потому что, хоть она и ненавидела это признавать, она была мокрой. Не имело значения: знала или нет об этом Беллатрикс, дразня ее, но Гермиона осознавала это, и не было ничего хуже. Пульсация между бедер требовала внимания. Так не должно было быть, она не должна чувствовать все это, не в такой ситуации, не с этим человеком. Гермиона молчала. Она едва могла дышать, сердце вырывалось из груди, словно само пыталось приблизиться к холодной женщине. — Давай проясним, грязнокровка. Даже если бы я и фантазировала о женщинах, это никогда бы не была ты, — прорычала Беллатрикс, впиваясь пальцами в ключицу Гермионы. Гермиона смотрела в бездонные черные глаза, словно потопая в море и находя там безумие, а также омерзение ко всему происходящему. Конфетное, душистое дыхание Беллатрикс било ее при каждом выдохе. Грудь ведьмы вздымалась напротив нее с едва сдерживаемым гневом. — И ты хочешь знать, почему, малышка? — пробормотала Беллатрикс. — Даже если бы не было твоей омерзительной крови, я бы никогда не сблизилась с такой, как ты. А все потому, что ты слаба. Ты трус. Ты никогда бы не была достаточно хороша для меня. Ты недостаточно хороша. Ты слаба. Трус. Беллатрикс уже говорила ей все это ранее, кроме труса. Слово задело что-то глубоко внутри, и ее тело отреагировало. Гермиона почувствовала, как мышцы свело в челюстях, как прилило огромное презрение к груди. — Убирайся от моего лица, — тихо сказала она, ее ладони сжались в кулак так плотно, что ногти впивались в ладонь. Она чувствовала переполняющий ее гнев, она больше не ощущала давления палочки на шее. Я ненавижу ее. Ненавижу, ненавижу ее, я терпеть ее не могу. Беллатрикс рассмеялась, но не отклонилась ни на дюйм. Ярость Гермионы только раззадорила ее. — Заставь меня! — рявкнула вдруг Беллатрикс, ее глаза полностью распахнулись, и Гермиона могла разглядеть в них каждую деталь. Гриффиндорку потряхивало. Она не помнила, чтобы когда-нибудь испытывала подобный гнев за всю свою жизнь. Но она не двигалась, пытаясь сдерживаться, зная, что следующее решение может определить: выживет она или нет. Она должна была быть осторожной, действительно осторожной прямо сейчас. — Я так и думала, — широко ухмыльнулась Беллатрикс, чуть склонив голову набок с издевательским смешком. — Все болтаешь и ходишь вокруг да около, девочка. Контроль Гермионы внезапно скользнул прямо сквозь пальцы. — Ты действительно так считаешь? — яростно ответила девушка, ее плечи опасно напряглись. Тихий голосок логики в задней части ее головы тревожно сигналил. Она теряла контроль. Беллатрикс окончательно добила ее. — О, да, — зарычала ведьма и снова прижалась лбом к ее голове так сильно, что было больно, она обнажила зубы, прежде чем громко расхохотаться в ответ на суровое, хмурое выражение лица Гермионы. — Это был правдивый ответ на вопрос, почему такая как я, никогда бы не связалась с такой как ты. Когда дело пахнет жареным, ты не храбрая гриффиндорская львица, — проворковала Беллатрикс омерзительно сладким голосом. Пожирательница понизила тон, словно разделяла какую-то тайну с Гермионой, у которой все тело дрожало от охватывающего его желания сопротивляться. — Истина заключается в том, что ты ничто иное, как маленькое, невзрачное создание… Пугливый котенок, — прошептала Беллатрикс в губы с тяжелой, насмешливой гримасой. Гермиона укусила ее. В мгновение она укусила выпяченную губу Беллатрикс. Она дернулась вперед и щелчком зубов сомкнула челюсти на нижней губе, кусая ее. Беллатрикс тряхнуло с удивлением и резким визгом, она была шокирована, попытавшись инстинктивно отодвинуться, но тут же замерла, зажатая в зубах Гермионы, шипя от боли. Взгляд Беллатрикс, когда Гермиона медленно склонила голову назад, дергая губу ведьмы за собой, предвещал мучительную смерть. Ее зрачки потемнели так сильно, что не осталось больше коричневого. Она выставила две руки по обе стороны от головы Гермионы, неохотно наклонившись вперед с ней, чтобы избежать разрыва губы, когда брюнетка откинулась, увлекая ее, потянув женщину за собой, словно держа ее на поводке. Голова Гермионы, наконец, наткнулась на спинку дивана, и только тогда она отпустила ноющую нижнюю губу Беллатрикс, синюю, но не кровоточащую. У Гермионы был настоящий момент триумфа. Она тяжело дышала, переполняемая гневом и возбуждением. Она настолько обезумела и была довольна собой, что это сделало ее легкомысленной, а все из-за взгляда на лице Беллатрикс. Давай посмотрим, как ты снова назовешь меня трусом. Беллатрикс смотрела на нее, охваченная вихрем неконтролируемых эмоций. Шок, ненависть, отвращение, ярость… Желание. Не было смысла отрицать это, скрывать. Беллатрикс зависла над девушкой, сидя верхом и выставив руки вперед. Все указывало на эти самые эмоции: как Беллатрикс лизнула ее теперь опухшую губу, или как ее грудь вздымалась вверх и вниз. Или как ее глаза мерцали в направлении губ Гермионы, как она начала внезапно поддаваться вперед… В один короткий момент, Гермиона напряглась от внезапного предположения, что Беллатрикс собиралась поцеловать ее. Но вместо этого женщина решила убить ее. В последнюю секунду Беллатрикс качнулась назад, в сторону от Гермионы, а не к ней, размахивая палочкой. — Круцио! Гермиона закричала и не ощущала ничего, кроме агонии. Страшная боль охватила ее тело и отбросила на пол. Она извивалась, когда Беллатрикс, стоя в стороне, свирепо наблюдала за ней. Гермиона охрипла от крика, потому что ведьма все держала ее под проклятием и держала, держала, держала ее. Она не собиралась останавливаться на этот раз. Гермиона знала, что в этот раз умрет. Она пересекла черту, Беллатрикс собиралась замучить ее до смерти или до безумия, или она сама собиралась сойти с ума, если ведьма не остановится, и она хотела умереть, она должна была умереть, чтобы боль ушла. Беллатрикс стояла над ней, широко раскрыв глаза в безумии, вне контроля. Она неумолимо направляла свою палочку на Гермиону, ее лицо было искривлено в яростной гримасе. В тот момент, когда Гермиона знала, что больше не выдержит, что боль сейчас остановит ее сердце, поглотит ее мозг, Беллатрикс опустила палочку. Ее крик внезапно разрезал тишину, что прозвучало оглушающе в полной тишине. Это было худшее проклятие Круциатус, которое ей доводилось испытывать. Вокруг были темные пятна, но она до сих пор неподвижно лежала, задыхаясь и глядя на Беллатрикс, страшась ее еще больше. Беллатрикс тоже нервно дышала, ее грудь вздымалась вверх-вниз очень быстро, борясь с корсетом за воздух. Руки добела сжимали изогнутую палочку. Воздух вокруг трещал от энергии. А потом она начала смеяться. Это началось с медленного, легкого смешка, который перешел во взрыв хохота, потом она вскинула голову и взвыла, заполняя весь дом звуком своего безумия. Гермиона лежала, подрагивая, ее голова раскалывалась. Когда она наконец начала проваливаться во тьму, она все еще слышала смех Беллатрикс.