Дождь

Дождь. Дождь. Дождь. Плотная завеса из дождя за окном, уже который час. Видны только капли и ночные огни вдалеке, ночные огни и капли. И, кажется, так было и всегда. Дождь. Дождь. Дождь… Он произнес это слово в голове уже столько раз, что оно потеряло всякий смысл, и стало странным сочетанием букв и звуков. Дождь. В квартире, просторной и уютной, везде выключен свет. Освещение на доли секунды дает лишь молния, яростно сверкнувшая в небе. А потом становится опять темно. В квартире, где было столько радостных моментов для них обоих сейчас изумительно тихо и пусто. И холодно. Он надел свитер, набросил на колени покрывало — хотя оно больше свешивалось с них, нежели согревало — и все равно ему было холодно. Наверное, стоило включить свет, забраться с ногами в кресло, надеть очки и почитать что-нибудь. Стоило взять себя в руки, собрать по пылинкам, привести в порядок — а не сидеть, упрямо созерцая происходящее за окном, где уже давным-давно была ночь. Стоило сделать горячий кофе, поднять настроение, ведь о сне нет и речи — а не перебрать холодными пальцами по стеклянной кружке, так и ни разу за много времени, не отпив и глотка чая. Впервые он отпустил его на гастроли; нет, даже не отпустил. Действительно просил поехать. Убеждая, что все правда будет в порядке, ничего не случится, что давно пора хоть раз отправиться по городам — пойдет только на пользу, и впечатлений оставит целую пеструю горсть. Сейчас, тоскуя и замерзая, он чувствовал, как ошибался, говоря всё это. Ничего не было в порядке — ему не было так плохо и одиноко уже давно. В темноте все предметы принимают таинственные очертания, они пугают и настораживают — детский страх с детства так и не прошел. Он не может заставить себя встать, коснуться босыми ногами остывшего пола, и дойти до включателя света. За окном бушует непогода, свирепствует ветер и гром, и его обязательно схватит какая-нибудь устрашающая тень, как только он опять посмотрит вглубь комнаты… Ежится, поднимает одной рукой покрывало повыше, и кажется, что так безопаснее. Что так и можно прождать все это время. Он становится сущим ребенком в его отсутствие — чувствовал себя растерянно, забывал о всяких простых, как давно остывший чай, вещах. Мечтал только об одном — встретиться снова, и снова чувствовать тепло, а не промозглый осенний холод. В книгах все так просто — в книгах обязательно помогут страждущему. А в жизни, когда ты один в пустой квартире, никто тебе не поможет, и даже ты сам себе не друг, а враг. И любая эмоция, будто эхом проходит по квартире и возвращается — в несколько раз ярче и сильнее. Ему казалось, что эта ночь не кончится. Что даже если наступит рассвет — тяжелые дождевые облака не пропустят ни лучика солнца. Ему казалось, что еще один шорох или раскат грома — и он поседеет. А потом он вздохнул, прислонился щекой к окну, закрыл глаза — и стало как-то все равно. И даже дождь слышался не так ясно и четко, а потом, похоже, и вовсе прошел… Чудом не выпала из расслабившихся рук заснувшего кружка. И даже во сне на лице все еще отражалась какая-то грусть и тревога. Непогода всё так же продолжала бушевать, но и она, и холод потемневшей пустой квартиры были уже не важны. Сейчас, почти бесшумно открыв входную дверь, ступит за порог промокший музыкант. Своевольно пропавший с гастролей, своим ходом добиравшийся сюда… Снимет с себя мокрый плащ и ботинки, неслышно обойдет все комнаты в поисках того, ради кого и сорвался сюда. Найдя, улыбнется грустно, покачает головой — «Одна и та же картина…» — и уберет аккуратно из рук спящего кружку. А писатель, чей сон могут потревожить даже шаги, откроет сонно глаза, встретится взглядом с тем, без кого здесь пусто. И больше не пожелает их закрывать. … Вот-вот откроется дверь — и уже шумят, тихо сталкиваясь, металлические ключи.