«Touch me, yeah. I want you to touch me there. Make me feel like I am breathing, Feel like I am human». © The Neighbourhood — A Little Death
Спроси меня сейчас, что было раньше — комиксы или осознание того, что я гей, я не смогу ответить точно. Наверное, первое, но иногда у меня вообще возникает ощущение, что моё детство было в прошлой жизни. Познание себя у меня заняло слишком много времени и продвигалось иногда чересчур тяжело, но многие вещи в итоге произошли как-то сами собой, естественно. Например, к годам одиннадцати я и не заметил, как моя комната обросла картонными коробками, которые насилу умещались под кроватью, а стены облепили плакаты с любимыми героями. Тогда-то я запоздало понял, что сам себя загнал в клетку обособленности от окружения. Не сказать, чтобы я был изгоем в школе. Отнюдь. Но в определённый момент я перестал нуждаться во внимании других детей и вообще всего мира в целом. Смешно, но мама первое время была этим весьма обеспокоена, я помню выражение её лица каждый раз, когда она заставала меня за чтением. Потом, правда, мою любовь к комиксам оставили в покое, предоставив меня, наконец, самому себе. Наверное, мама надеялась, что таким образом я быстрее повзрослею. Задумывался ли я вообще о том, кто красивее — Мэгги Скэллин, первая красотка нашего класса, или Питер Джон, мистер Популярность и Обворожительность «Питтсбург Праймари»? Нет. Мне вообще было плевать на дела сердечные и иже с ним. Меня не тянуло на романтические подвиги или попытки связать себя с кем-то клеймом «встречаемся». Будь то девушка или парень — мне это было неинтересно. Тогда в моей жизни появился Клинт Мастерс — во внимании подобных школьных отморозков ни у кого никогда недостатка не было, даже если этого внимания совсем не хотелось. А уж он-то занимал очень много свободного времени, какие там отношения? Мне не посчастливилось учиться с Клинтом в одном классе, и я какого-то чёрта пришёлся ему весьма по вкусу — позже я всерьёз начал задумываться, не было ли это намёком. Во многом из-за Мастерса я особенно активно винил отца в те годы в том, что его не было рядом, чтобы воспитать во мне настоящего мужчину. Не потому, что отец был виноват, а потому что я был ещё слишком мал, чтобы мыслить достаточно трезво и некатегорично. И в те годы я упорно искал решение для всех своих проблем в графических романах, зачитывая их до дыр в поисках несуществующего ответа. Со временем я увязал в комиксах всё больше и больше. Моя любовь к ним не прошла, даже когда я, наконец, понял, что от Мастерса они меня защитить всё равно не смогут. Думаете, что-то изменилось, когда в нашей школе появился Брайан Кинни? Чёрта с два — в тот момент всё осталось неизменным. Брайан Кинни одиннадцати лет был далёк от того Брайана Кинни, которого Питтсбург знает сейчас, как наша планета далека от Марса. День нашего знакомства я без особенного труда могу вспомнить и сейчас. Двадцать третье августа восемьдесят второго года; чёртов понедельник; духота в классе, хотя окна открыты; галдящие дети, такие же, как я: двенадцатилетки, плюс-минус год. — Прежде чем мы начнём снова втягиваться в учебный процесс после долговременных каникул, — жизнерадостно начал вещать мистер Смит, наш учитель, — познакомьтесь с вашим новым одноклассником, мистером Брайаном Кинни. И пока незнакомый мальчишка нёс какую-то среднестатистическую пургу из разряда «о себе», я бездумно уставился на него, практически не слушая, о чём шла речь. Я видел Брайана в школе и раньше: похоже, он учился в каком-то из параллельных классов, так что никаких особенных чувств во мне он тогда не вызвал. Одним одноклассником больше, одним одноклассником меньше — не велика разница, а на причину его перевода к нам мне было плевать. — …сменить? — урывком услышал я голос Мастерса с последней парты, и по классу тут же прошла волна едкого смеха. — Очень остроумно, Клинт, — холодно отозвался мистер Смит, — но прибереги своё красноречие для урока, тебе как-никак отвечать сегодня, — новая волна смеха обуяла учебное помещение, в этот раз направленная на самого Мастерса. — Могу я сесть? — негромко поинтересовался Брайан с каким-то странным безразличным выражением лица, судя по всему к подобным Клинту он уже имел что-то вроде иммунитета. — Конечно, — усмехнулся учитель, — ведь самое время уступить пьедестал мистеру Мастерсу, у него ведь есть, что нам поведать. Этот Кинни прошёл мимо меня даже не взглянув, казалось, куда больше его интересовали свободные парты позади меня. Я не удержался и обернулся, проводив новичка взглядом — навскидку он был выше меня, волосы на голове торчали во все стороны, довольно худой. Мальчишка как мальчишка. У доски в тот день мистер Смит с нескрываемым удовольствием устроил Клинту нехилую моральную экзекуцию — мало кто мог поставить этого выскочку на место, но у мистера Смита всегда выходило недурственно. Только тогда мне было начхать на унижение Мастерса, я украдкой бросал взгляды на Кинни, усевшегося позади меня чуть правее. Всё-таки было в нём и тогда что-то завораживающее. Он действовал так на всех, когда оказывался рядом. То, как происходящее, казалось, вообще никаким боком его не касалось, как спокойно он держался. Спокойно и гордо. Полная отстранённость. Это действительно впечатляло и даже вызывало лёгкий укол зависти. Эффект, правда, долго не продлился. Брайан упорно не то писал, не то рисовал что-то в тетради, даже не поднимая головы. Не похоже было, чтобы он жаждал новых знакомств, и я вовсе не собирался навязываться. Отвернувшись от новенького, я совсем скоро потерял к нему всякий интерес. Школа вообще была для меня паршивым местом — здесь мне всегда было слишком скучно. Врождённое человеколюбие и мягкость оберегали меня от конфликтов — их со мной затевать было слишком уж неинтересно. Конечно, Мастерс всячески донимал меня, несмотря на то, что я даже никак не реагировал на его подколки, но остальным очень быстро такое надоедало. Подобный расклад меня более чем устраивал. И, игнорируя попытки Клинта вывести меня из себя, я всячески пытался развлекать себя в стенах школы всеми доступными способами. У «Питтсбург Праймари», нашей школы, не было своей газеты — издавать её было слишком дорого. Зато был бюллетень, выпускаемый один раз в две недели. По сути та же самая газета, только на листке дешёвой офисной бумаги и с куда более мелким, почти нечитаемым шрифтом. Эта писанина знатно разбавляла серые будни, как и общение в клубе, занимавшимся изданием сего чтива. Попутно с зачатками журналистской карьеры я усиленно пытался научиться рисовать — меня не покидала мечта о собственном комиксе, но время шло, а моими каракулями разве что первоклашек можно было пугать. Учеба всегда протекала в привычном русле: начинался очередной семестр, дальше листки календаря постепенно добирались до Рождества, потом переваливали середину зимы, и плавно время подкатывало к началу футбольного сезона. Одно и то же из года в год. Восемьдесят второй не стал исключением. И вот настал день, когда наши «Лоси Питтсбург Праймари» — даже не спрашивайте, кто выдумал это название — должны были играть с «Фаттэн Благ Бэрроуз», другой школой, и кто, как не я, должен был следить за развитием событий? У меня было важнейшее по меркам школы задание: посмотреть игру и во всех красках излить её краткое содержание на кусок жёлтой бумаги. Вот только именно в тот день с журналистикой у меня не срослось — я столкнулся в коридоре с Кинни. Несмотря на то, что учились мы в одном классе, мы практически не общались и даже здоровались редко. За Брайаном увивались почти все девчонки с нашей параллели, хотя его подобная популярность, похоже, не сильно трогала. Он каждый день приходил в школу с видом «проблемы индейцев шерифа не волнуют». Кинни с одинаковым безразличием относился к попыткам девчонок строить ему глазки, мальчишек — завести с ним дружбу или задеть посильнее. А надо сказать, что Мэгги Скэллин и Клинт взяли Брайана в оборот почти сразу же, и никто из них не собирался сдаваться и отлипать от новичка быстро. Он всегда находился в школе со ставшим уже привычным для меня выражением скуки и безысходности от происходящего. Каким же было моё удивление встретить его в школьном коридоре с абсолютно мокрой головой и разъярённым выражением лица. Я влетел в него случайно, задумавшись о чём-то своём. Подняв взгляд и намереваясь извиниться за свою невнимательность, я замер разинув рот. Глаза Брайана горели, казалось, адским пламенем, а вода с волос крупными каплями падала на плечи и грудь. Меня откровенно накрыло волной страха, ибо, встретив Кинни в таком непривычном состоянии, мне показалось, что он сею же минуту впечатает меня в пол одним грубым ударом — мне и не понадобилось бы больше. Но тот лишь легко тряхнул головой, отбрасывая с лица мокрую прядь волос и бросил с неуверенной улыбкой совсем уж неожиданное: — Прости, я не нарочно, — и, не дожидаясь моего ответа, он поспешил прочь. Я проводил удаляющуюся фигуру одноклассника взглядом, так и оставшись стоять с разинутым ртом. Стоит ли говорить, что на игру «Лосей» я в тот день не попал? За время нашей с Брайаном совместной учёбы — а это был почти целый учебный год с конца августа и до самой весны — я не замечал за ним привычки много чесать языком. Как и, собственно, привычки за что-то извиняться и признавать свою вину в чём бы то ни было. Брайан даже разговаривал неохотно, открывая рот лишь на уроках, когда учителя спрашивали домашнее задание. Он был скрытным и отстранённым, таким все его знали. И уж тем более никто и никогда не видел новичка, охваченного любой из эмоций. Это было чем-то из разряда невозможного или, по крайней мере, таким казалось. Складывалось впечатление, что ничему в мире не под силу пробить его броню спокойствия и заставить произнести хоть слово без особой на то надобности, и вот тебе короткое «прости». С улыбкой. И я остался стоять посреди коридора, пытаясь унять внезапную дрожь во всём теле. В тот вечер мама впервые услышала от меня его имя. Брайан Кинни. Она и не знала даже, что в нашем классе появился новый мальчик, потому что до этого самого момента у меня не было повода заговаривать о нём. На следующее утро ещё до начала уроков меня отловили мои товарищи по бюллетеню, и мне пришлось смиренно принять на себя кару за то, что игра «Лосей» с «Флаттэн БиБи» осталась совершенно нераскрытой. Меня это, правда, волновало совсем не так сильно, как тот факт, что вот-вот я столкнусь в классе с Брайаном. Не помню, что я себе тогда напридумывал, хотя и догадываюсь, но мой корабль мечты вдребезги разбился о скалы реальности: на моё «привет» Кинни даже не поднял головы. Зато меня отлично услыхал Мастерс, о чём не преминул сообщить смачной затрещиной. Я бы успел больше, чем ответить тому скользящим ударом комиксом по щеке, если бы не мистер Смит, появившийся в классе. И даже эта перепалка перед самым носом Кинни не заставила того оторваться от изображения какой-то неразборчивой херни на тетрадном листе. На этом моё откровение имени Брайана Кинни трансформировалось в разочарование и со временем забылось. Учебный год приблизился к своему логическому завершению в привычном ритме — помирившись с «бюллетенистами», я продолжил вести свою «колонку». Чаще всего время я проводил с одноклассниками Арни и Эллой — такими же любителями комиксов на всю голову, как и я. В конце концов, когда есть с кем обсудить новый подвиг Капитана Астро, это всегда приятно. Следующее близкое столкновение с Брайаном Кинни произошло аж на следующий учебный год, аккурат перед рождественскими каникулами. Ясное дело, что никто уже не учился в последние дни, хотя учителя и пытались нас заставить изо всех сил. День выдался снежный и солнечный, и в обед мы с Эллой укутались в куртки, шарфы и шапки и отправились на задний двор, подальше от школьной суеты, читать новый выпуск «Капитана Астро». Тесно прижавшись друг к дружке и разложив книжечку на коленях, мы низко склонились над ней, жадно вчитываясь в диалоги и разглядывая картинки. Мы с Эллой настолько были увлечены чтением, что весь мир вокруг просто перестал для нас существовать, и мы совершенно не заметили, как на площадке появился кто-то ещё. — Это Астро? — послушалось совсем рядом. Элла встрепенулась со мной почти синхронно, вздрогнув — появление Брайана нарушило нашу идиллию, наше таинство чтения. — Что? — переспросил я, оторопело глядя на возмутителя нашего спокойствия. Я совсем не ожидал увидеть Кинни тут. Да что там, я не ожидал когда-либо ещё заговорить с ним — я был ребёнком, и каждый новый день был новой жизнью. Брайан уже был прошлым, но вот он стоит передо мной, сунув руки в карманы и прижав локти к рёбрам, чтобы хоть как-то согреться. Логичнее было бы застегнуть распахнутую куртку и замотать голую шею шарфом, который болтался свободными концами на груди, но Кинни этого не сделал. — Последний выпуск «Капитана Астро»? — снова спросил он таким будничным тоном, как будто мы с ним каждый день обсуждаем какую-нибудь ерунду. — Да, — ответила вместо меня Элла — я так и сидел, беззастенчиво разинув рот и глядя на мальчика снизу вверх. Сложно было объяснить, почему меня так удивил тот факт, что Брайан снова заговорил со мной. Я абсолютно не понимал этого мальчишку, и это, признаться, в тот момент начало меня откровенно раздражать. Потому что эта его беззаботность почему-то стала попахивать какой-то странной игрой, в которую я играть совсем не хотел. Кинни рушил мою модельку жизни, к которой я привык, которую я самолично выстраивал всё время обучения в «Питтсбург Праймари». — Не знал, что они уже в продаже, — продолжил между тем Кинни. — Обычно же не раньше четверга. — Отец работает в типографии, — пояснила моя подруга, вдруг кокетливо заправляя за ухо выбившуюся из-под шапки прядь, — он может получать свежеотпечатанные комиксы ещё до того, как они поступают в магазины. — Очень удобно, — неопределённо пожал плечами мальчишка, — правда, Майкл? Я совсем оторопел, но быстро совладав с собой, чересчур резко кивнул головой: — Да. Вполне. Мимолётная беседа из нескольких фраз — и Брайан ушёл, насвистывая что-то под нос. Вот так же просто, как до этого появился перед нами. Я не мог отвести взгляд от удаляющейся спины в чёрной куртке-бомбере, и когда Кинни обернулся на мгновение, я всё ещё смотрел на него. Вырвала из мыслей меня Элла, резко вцепившаяся мне в предплечье и затараторившая на ухо: — Господи, Майки, кажется… — Эллу поразила её собственная догадка. — Кажется, я нравлюсь самому Брайану Кинни. Я неспешно повернулся к ней лицом и почему-то возмутился: — С чего это вдруг? — Я замечала, как он смотрит на меня на уроках. То и дело. Думала, показалось. Но теперь он даже подошёл сам. Неужели ты не понимаешь, Майк? Я не понимал. Что я вообще мог понимать? Я был далёк от отношений и понимания этого феномена. Я никогда не чувствовал такой необходимости. По-моему, в школе завести себе подружку было скорее делом модным, чем таким уж необходимым в нашем-то возрасте. Многие мальчишки из моей параллели таким образом будто бы пытались самоутвердиться и доказать всему миру, что они уже взрослые. Хотя я такой способ доказательства всегда считал каким-то детским. После случившегося Арни, который до каникул умудрился слечь с ангиной, и я остались совсем одни — Брайан Кинни отобрал у нас Эллу, которая влилась в веретеницу девчонок, преследовавших его как тень. Не знаю, что больше меня разозлило: то, что Элла променяла нас на романтичные мечты о любви, или то, что руку к этому приложил Кинни — но на рождественских каникулах мы с Арни вознамерились найти себе подружек. Это был целый план, который мы со всей серьёзностью разрабатывали целые выходные, правда, по итогу он оказался провальным. Мы были обыкновенными: в сторону таких, как я и Арни, девчонки не часто-то глазели, особенно когда рядом находился кто-нибудь типа Брайана. Так что в школьную рутину мы нырнули всё ещё оставаясь одинокими, и тогда я почувствовал настоящую злость по отношению к Кинни. Выстрадав очередной учебный год до конца, я с огромным удовольствием покинул школу, чтобы удариться в летние развлечения и забыть на долгие три месяца обо всём, что могло хоть как-то испортить мне настроение. Вот тогда-то всё завертелось, начав стремительно меняться. Во второй половине июня, в жуткой духоте, под палящим солнцем, на пустынной дневной Кистон-стрит. — Привет, Майкл. Я поднял голову от велосипеда, который усиленно пытался выдрать из лап парковочной арматуры, и встретился взглядом с Брайаном, который непривычно улыбался. Как-то кривовато и будто бы с вызовом. Просто улыбка, но мои щёки почему-то порозовели, по крайней мере, так мне показалось. Злость ещё не до конца меня отпустила, и первым порывом было послать мальчишку куда подальше, но вместо этого я внезапно услышал собственный голос: — Привет, Брай… ан, — я лихорадочно соображал, что ещё можно сказать. — Как каникулы? — Отлично, — отозвался тот. — Пошли, покажу фокус. Он не дождался моего ответа и, поманив меня рукой, зашагал к переулку, а я послушно покатил велосипед вслед за ним. Мне даже в голову не пришло, что следовать за Кинни было совсем не обязательно, что я только что хотел сесть на велосипед и свалить отсюда. Нет, об этом я не думал, происходящее вообще показалось мне само собой разумеющимся. Когда мы скрылись от посторонних глаз, Брайан выудил из кармана пачку сигарет и спички. Я непроизвольно начал озираться по сторонам, опасаясь, что нас могут засечь, внутри приятно защекотало. — Курил когда-нибудь? — спросил Кинни, бросив в мою сторону короткий насмешливый взгляд исподлобья. Я усиленно пытался придать себе важный вид, но выходило скверно. Так или иначе, я мотнул головой, давая ответ на заданный вопрос. Брайан действовал на меня гипнотически: я как зачарованный наблюдал, как он открыл пачку и достал из неё одну сигарету, не предложив мне, как спрятал коробочку обратно в карман, как зажёг спичку и прикурил. Мне казалось всё происходящее каким-то странным и совершенно нереальным. Я, Брайан, пустой переулок, терпкий запах табачного дыма, пляшущий огонёк между тонких пальцев, насмешливые карие глаза. Мои руки крепче вцепились в руль велосипеда. Я смотрел мальчишке прямо в глаза, не стесняясь, и он отвечал мне взаимностью, втягивая в себя дым, а потом клубами выпуская его перед собой. Я отвёл взгляд первым, почувствовав какое-то странное и неуместное смущение. В поле моего зрения попала рука с зажатой в ней сигаретой. Я снова посмотрел на Брайана, но в этот раз непонимающе. — Попробуй, — усмехнулся то. Конечно же, я помнил все мамины наставления, что курение и алкоголь — это плохо, что она выдерет меня как собаку, если я соберусь увлекаться этим дерьмом в моём возрасте. Я же был ребёнком, и я помнил отлично. Как помнил и то, что это был Брайан Кинни — зазнайка, а мне он казался тогда именно таким. Заносчивый мальчишка, отбирающий подруг и не снисходящий до того, чтобы обратить на тебя внимание. Будто бы он был выше и лучше всех, кто его окружал. Я помнил всё, но рука сама собой потянулась к сигарете. На мгновение я ощутил прикосновение к руке Брайана, его кожа была такой мягкой и тёплой, и это мне смутило ещё больше. Руку я одёрнул слишком уж резко, как будто от кипятка, чем вызвал ещё один смешок в мою сторону. Глядя на тлеющую сигарету в моих руках, я не нашёл ничего умнее, как произнести: — От мамы влетит. — На хуй маму, — беззлобно отозвался Брайан, и я, вдруг взглянув на него, почему-то поднёс сигарету к губам и затянулся. Я даже не хотел этого, но сделал. И это оказалось проще, чем я думал. Правда, к внезапному приступу кашля и першению в горле я не был готов совершенно. Заходясь как в приступе, я согнулся пополам и услышал смех Кинни. Стало почему-то обидно, но когда я, наконец, выпрямился, пыхтя как закипающий чайник, слова застряли у меня в горле. Аккуратно забрав у меня сигарету, Брайан ещё разок затянулся, выпуская дым мне в лицо, и улыбнулся: — С первого раза мало когда выходит. Но ты чувствуешь, как немного кружится голова? — Я чувствовал. — Ради этого можно и потерпеть, — Брайан оперся бёдрами о ящик, стоящий у каменной стены и снова затянулся. — Можно? — я не узнал собственный голос. Прислонив велосипед к стене, я оказался подле Кинни, принял из его руки сигарету и предпринял новую попытку сделать затяжку табачным дымом. Второй раз было полегче, но я всё равно не удержался от кашля. На мою спину легла рука, легко поглаживая. Я готов был поклясться, что ладонь Брайана была обжигающе горячей — именно так я ощущал её через тонкую летнюю футболку. Я поспешно снова зажал сигарету между губ. Когда я втягивал в себя дым, мне казалось, что во рту ощущал вкус Брайана. Кинни цепким движением пальцев вырвал сигарету из моих губ, ощущая себя явно достаточно свободно: — Ишь присосался. От мамы влетит. — На хуй маму, — рефлекторно отозвался я. Повисла тишина. Не гнетущая, а какая-то благоговейная. Мы лишь поочерёдно прикладывались к сигарете, заполняя переулок сизым дымом. Именно в тот момент я почувствовал какое-то странное единение с этим парнем. Было в нём что-то такое, что я не мог объяснить, но что всецело располагало меня к нему. Естественно, ни о какой злости речи тогда уже не шло. В тот момент мне показалось, что Брайан снова показал мне своё истинное лицо. Совсем как тогда, в школьном коридоре, где я отчётливо увидел ярость, сменившуюся улыбкой. — Слышал, у тебя есть все выпуски «Астро», — заговорил Кинни после долгой паузы. — И не только. — Любишь комиксы? — усмехнулся он, подняв, наконец, на меня взгляд. — Люблю, — совершенно честно признался я, хотя обычным моим ответом на подобные вопросы было «немного» или «не то чтобы очень» — таким образом можно было стряхнуть с себя бремя изгоя-комиксодрочера. Именно благодаря Капитану Астро Брайан впервые оказался у меня дома. Мама хлопотала как наседка, и мне в определённый момент даже стало стыдно — такой назойливой она была. Я вообще ощущал какое-то странное волнение, впервые приведя этого парня к себе. У меня были друзья, были те, кто приходил в гости частенько, тот же Арни. И Элла до поры до времени. Но именно Брайан заставлял меня нервничать так, что всё валилось из рук. — Что ж это, — усмехнулась мама, заглянувшая в гостиную, где мы с Брайаном разложили на столе комиксы, — ты, значится, тоже любишь эти каляки-маляки? Я тебя себе иначе представляла. — Представляли? — озадачено переспросил Брайан и перевёл на меня взгляд, в котором явно читалась насмешка. — Мама! — взмолился я, краснея и пряча лицо в ладонях. — Подумаешь, — фыркнула она, — тоже мне секретный секрет. Мальчик-то не дурак. Правда, Брайан? — она ему хитро улыбнулась, и Брайан на эту улыбку с готовностью ответил. — Прости за маму, — коряво попытался я извиниться, когда она, наконец, оставила нас в покое. — Бывает иногда приставучей, а я, и правда, упоминал тебя… пару раз. — Пару раз, — усмехнулся Брайан, перелистнув страницу комикса, который читал, но, почувствовав на себе мой взгляд, всё-таки посмотрел мне в глаза и снова улыбнулся. — Всё нормально, Майки, не парься. У тебя отличная мама. Гораздо лучше всей моей чокнутой семейки вместе взятой. Всего каких-то минут двадцать в переулке недалеко от Кистон-стрит, и вот уже мы с Брайаном лето проводим вместе, как будто не было никакой обиды на него. Как будто не было всех тех лет, когда мы друг для друга не существовали, находясь при этом в одном классе. Мы то курили втихаря в парке, то гоняли на велосипедах по улицам, то застревали в моей комнате, обложившись комиксами. С ним всегда было очень легко, с самых первых мгновений. У Брайана было отличное чувство юмора — что уж говорить, он даже смеялся над моими шутками. Нам одинаково хорошо было молчать вместе и болтать без умолку. Впервые в жизни я почувствовал то, что часто упоминают в книгах и песнях, и даже в комиксах, то, что я даже не надеялся ощутить в своей жизни: я нашёл родственную душу, а остальное уже просто не имело значения. С лета восемьдесят четвёртого мы стали не разлей вода. Когда мы с Брайаном сплотились в команду, дальнейшая учёба в школе пролетела так стремительно, что я даже не понял, как оказался на сцене принимающим диплом о среднем образовании. И в этот момент я смотрел на улыбающегося Кинни и знал — он гордится мной, это было тогда самым важным. Глядя в его карие глаза тогда, под светом софитов, не вслушиваясь в заключительную речь директора «Питтсбург Праймари», меня вдруг осенило. Я понял, что я влюбился в своего лучшего друга ещё в то самое лето, когда Брайан впервые показал мне истинного себя, улыбнувшись и протянув сигарету. Дерьма пришлось хлебнуть прямо на выпускном — это был самый первый раз, когда я увидел Брайана с другим парнем, сразу же следом за таким сладостным для меня открытием собственной влюблённости. Оцените иронию — найти своего друга в раздевалке с Клинтом Мастерсом, который послушно насаживался на его член, с трудом сдерживая стоны. Я не знаю, сколько простоял так, но Брайан меня заметил. Заметил и не остановился. Бесшумно разворачиваясь, когда контроль над телом после потрясения всё же вернулся, я понял, что теперь-то узнал Брайана окончательно. Маски были сорваны. Очень приятно, мистер Кинни. Кто-то из однокашников попал точно в яблочко, поинтересовавшись, не заболел ли я, когда я вновь появился в общем зале. Да, я всерьёз задумался, что эта зависимость от Брайана принимала очертания самой настоящей болезни. После выпускного с неделю мне было настолько плохо, что в голову начинали лезть разные идиотские мысли. Мне нужен был Брайан рядом, потому что я привык жить так. Он всегда был рядом: школа, каникулы, поездки, даже чёртовы две летние недели в горах Поконо из года в год — Брайан всегда был рядом. В тот момент, после выпускного, нехватку друга рядом я ощущал на физическом уровне. Да, я был болен. Болен Брайаном Кинни. Знаете стокгольмский синдром? То, что сделал со мной Кинни было в разы хуже. Я это понял, когда стоял на пороге его дома неделей позже после выпускного. Брайан облегчённо облокотился о дверной косяк, когда увидел меня. Теперь я понимаю, что тот момент был переломным: поведи я себя тогда иначе, всё сложилось бы по-другому. Но я ничего не сказал, более того, моё сердце пропустило удар, когда Брайан ухватил меня за руку увлекая за собой по узкой дорожке, которая пересекала газон. — Я думал, ты сбежишь, — не оборачиваясь бросил Брайан, устремляясь по аллее к парку, подальше от дома и людей. — Я тоже так думал, — отозвался я искренне. Брайан обернулся лишь на мгновение — мимолётный блеск карих глаз в солнечном свете, и я снова смотрю на копну торчащих во все стороны волос. Пальцы Кинни переместились — его ладонь накрыла мою целиком, сжала, и у меня мгновенно перехватило дыхание. Я послушно, как долбанная собачка, спешил успеть за другом, боясь отстать хоть немного и прервать этот контакт. Какой к чёрту Мастерс? Какой выпускной? Существовали только мы двое — я и Брайан. Изгородь парка. Тенистые дорожки. Деревья. Под ногами шуршал гравий — мы пересекали парк трусцой. Сбежали с дорожки на мягкую траву, не останавливались ни на секунду. Дальше, вглубь, спрятаться. И вот весь мир остался позади нас, далеко, вне досягаемости. Брайан обернулся слишком стремительно, я не успел даже рот открыть, как сильные руки сжали мои плечи, а такие вожделенные губы впились в мои. Чем неистовее Брайан целовал меня, тем больше я проваливался в какую-то темноту, кружащую, поглощающую. Я вцепился в парня, прижимая его к себе, секундой позже сам оказался прижатым к стволу дерева. Руки Кинни обвили мою шею, его язык проникал в мой рот. Первый поцелуй, и он принадлежал Брайану. — Майки, — он отстранился от меня, заставляя рефлекторно тянуться к его губам, запустил пальцы в мои волосы, сжал голову, вглядываясь мне в глаза, — я тебе говорил, какой ты охуенный? Не говорил, и я повёлся, всё больше и больше увязая в сетях, которые Брайан Кинни так искусно для меня расставил. А как можно было в него не влюбиться? Брайан всегда был ближе ко мне, чем кто бы то ни был до него. Ещё до того, как я признался себе, ему и матери, что я гей. У Брайана всегда была немного пугающая суперспособность — он оказывался рядом, даже когда я сам ещё не знал, что мне нужно, чтобы он был рядом. Даже дядя Вик сокрушался, что Брайан плохая для меня пара, но я уже тогда чувствовал, что между нами было что-то гораздо большее, чем простая любовь. Что-то более всеобъемлющее. И это что-то тянулось ещё с первой встречи в коридоре «Питтсбург Праймари». Мне всерьёз казалось, что Брайан уже тогда почувствовал между нами связь, и именно это заставило его улыбнуться мне. Дальше был колледж. Брайан укатил в Юниверсити-Парк постигать таинства продвижения и ведения бизнеса, я остался в Питтсбурге, отправившись в Школу права Питтсбургского университета. Государственный колледж для таких неопределившихся неудачников, как я, но мама мной безумно гордилась. Целых несколько месяцев — на большее меня просто не хватило. Мне физически не хватало Брайана. И я искал облегчение в чужих объятиях, в других отношениях. Я поступал ровно так же, как поступал до этого — искал утешение своей неразделённой любви в чужих чувствах, которые были призваны подарить мне счастье. Я мечтал, что девственности меня лишит Брайан — таким был мой замысел, так я всё нарисовал у себя в голове. На деле же первым оказался парень по имени Том, который, конечно, очень заботливо всё сделал, но всё равно оставил на моей душе тяжёлый осадок — он не был Брайаном. Ни с кем толком отношения у меня не клеились. Все мои «избранники» чувствовали присутствие третьего лишнего, хоть его и не было физически рядом. И я снова и снова искал утешение на Либерти-авеню, свято веря, что однажды действительно смогу найти. Когда Брайан приезжал в Питтсбург, он всегда привычным движением стискивал меня в объятиях и целовал по-свойски, будто бы я принадлежал только ему, всегда выговаривал за работу, которая не стоит моих усилий. И за подработку в «Либерти», и за работу в «Big Q». «Ты достоин большего, Майки», «У тебя большой потенциал, Майки», «Зачем ты тратишь время на эту хуйню, Майки» — всё одно и то же, неизменным оставалось только одно: когда мы были вместе, появлялось ощущение собранного, наконец, пазла, который всё это время был разбитым. За эти годы я привык к тому, какой образ жизни теперь вёл Брайан. Я привык к Линдси, которая появилась в нашей жизни благодаря Пенн-Стейт (даже зная, что она для Брайана была чем-то гораздо большим, чем просто подруга-лесбиянка), привык к потоку мужчин, который проходил через Брайана, к его любви выставлять свой секс напоказ. Да, Брайан любил, когда я смотрел. Он частенько имел кого-нибудь на задворках «Вавилона», а потом позволял мне отвезти его домой, смотрел на меня всю дорогу, будто бы силясь влезть в мою голову. А потом позволял раздеть себя, уложить в постель и неизменно тянул меня к себе, засыпая на моей груди. И за эти моменты, за пьяные поцелуи я готов был прощать Брайану многое. За ощущение того, что он мой, когда я под утром прижимал его к себе не в силах заснуть. Когда Брайан вернулся в Питтсбург из колледжа, у нас буквально сорвало крышу. Не успел он даже разложить вещи по местам, а мы уже двинулись в «Вавилон», желая отпраздновать воссоединение. Река алкоголя, а вслед за ним и наркотики. Мир плыл перед глазами, и я мог видеть только Брайана пред собой, такого красивого и соблазнительно движущегося. Он положил руки мне на плечи и коснулся лбом моего лба. Музыка грохотала так, что внутри всё сотрясалось. И мы с Кинни среди потных тел движемся почти в унисон. Под волной наркотического опьянения вперемешку с алкогольным всё это тогда ощущалось почти сказочным. И непрерывный танец, казалось, длинной в жизнь, и крутая лестница, ведущая на улицу, и руки Брайана на моей пояснице, прижимающие меня к его телу. Ливень. Холодный и такой сильный. Смех Брайана, немного глуховатый и осипший. Мы стояли под проливным дождём, и Кинни смотрел на меня так нежно, что я не верил своим глазам. Он поглаживал мою щёку, проходился пальцами по волосам и продолжал смотреть на меня чуть склонив голову. Только в такси я понял, что сегодня Брайан никого не снял, сегодня он ехал домой со мной. Я прижимался к его груди, силясь совладать с постоянным ощущением падения, которое накрыло меня с головой. Брайан поглаживал моё плечо, обнимая, и смотрел в залитое струями дождя окно. Мы ехали не домой. Отель, ресепшен, лифт, длинный коридор, дверь с автоматическим замком — Брайан предусмотрел всё заранее. Никакого родительского дома, никакой хибары Грасси близ Либерти-авеню. Брайан Кинни начинал новую жизнь, и в этой новой жизни я был рядом. Он ни на секунду не отпускал меня, прижимая к себе, хотя и сам далеко не твёрдо стоял на ногах. Мы покачивались, с трудом переступали с ноги на ногу, а закрыв за собой дверь, упали на огромную кровать. Брайан вернулся ко мне. Он ясно давал это понять. Мы лежали долго, глядя друг другу в глаза, Брайан наматывал на палец тонкую прядь моих волос, будто бы в забытьи. Мы так и не включили свет, и единственным источником освещения в номере была огромная неоновая вывеска за окном. Я смотрел, как холодный неоновый свет отражается в таких любимых глазах, и нарушил то полное отсутствие движения, которое повисло в комнате, — я поцеловал Брайана. Это был совсем другой поцелуй, не привычный уже для нас способ сказать друг другу без слов о своих чувствах. В этот раз поцелуй был медленнее, проникновеннее. Мы оба были под кайфом, но это не помешало нам избавить друг друга от одежды, сплетаясь на бордовом велюровом покрывале в единое целое. — Майки, — прошептал Брайан заплетающимся языком, когда я попытался спуститься ниже, чтобы сдвинуть нашу близость с мёртвой точки, — я тебя люблю так сильно, чёрт возьми, что не могу трахнуть. Если я это сделаю, что у нас с тобой останется? Эти слова были как гром среди ясного неба: «Не могу». У меня внутри всё задрожало, мне во что бы то ни стало хотелось вскочить на ноги и крикнуть Брайану в лицо: «Какого чёрта?» Нахуя тогда всё это было? Ни шлюх сегодня, ни случайных связей, отель, дорогой номер, только я и Брайан. Это было похоже на дурную шутку. Так шутить умел только Брайан Кинни. Но он не шутил, он всё так же поглаживал мои волосы, как будто в них было что-то особенное, снова целовал так, как целовал всегда: используя поцелуй вместо слов. И я не ушёл, я остался лежать в объятиях Брайана, глотая слёзы обиды и силясь унять боль, которая резала всё изнутри. А на утро Брайан улыбался, как прежде, говорил о планах, а я всё так же оставался рядом с ним. Ещё один переломный момент, всё больше загоняющий меня в трясину любви к Брайану Кинни. Начиная с восемьдесят четвёртого, всегда были только я и Брайан, нам никто больше не был нужен. Даже когда у меня появлялись дружки время от времени, когда Брайан разыгрывал этот фарс с ним и Линдси в главной роли перед родителями, когда он находил себе нового юнца, чтобы поиметь его — всегда были только мы вдвоём. Я и Брайан. Остальные были лишь случайными прохожими, сменяющимися декорациями. И когда мы учились в школе, и когда он уехал в колледж, и когда вернулся в Питтсбург успешным молодым специалистом — это было неизменно. Изменилось всё только с появлением в нашей жизни Теодора Шмидта, а вслед за ним и Эмметта Ханикатта. Чистая случайность, водоворот событий — и они плотно вошли в нашу жизнь. Что они прижились в нашей фриковой тусовке, я понял достаточно поздно — до этого момента мне казалось, что они явление временное, но в итоге я и сам к ним изрядно привязался, так что мне экстренно пришлось привыкать к тому, что нас теперь больше, чем двое. Наступил момент, когда Тед и Эм перестали мешать нам с Брайаном и стали частью целого — теперь мы были квартетом. Тед просёк фишку моих с Брайаном отношений довольно быстро, но тут ведь не нужно было быть гением, чтобы всё понять. — Именем тебя можно называть болезненное помешательство на человеке, Майк. Странная вечная связь, граничащая с безумием, — это уже болезнь, — именно так сказал Шмидт однажды, когда я вернулся в его машину после того, как затащил никакущего от алкоголя, наркотиков и дикого секса Брайана домой. — Какая болезнь? — взвился я, желая скрыть внезапно нахлынувшее волнение. — Он мой друг. Мне, по-твоему, нужно было бросить его на ступеньках «Вавилона»? — Это могло бы быть для него полезным, — усмехнулся мужчина. — Не неси чепуху, ты бы тоже его не бросил. Он и твой друг тоже. Мы стояли на перекрёстке в ожидании разрешительного света светофора, и Тед посмотрел на меня долго и тяжело: — Со мной, Майки, он никогда так не надирается, потому что знает — я запросто кину его в луже собственной блевотины и не моргну. Мы друзья, но потакать его поведению я совершенно не собираюсь. Заметил ли ты, что он позволяет себе такое, только когда ты рядом? Ну, или прямо дома, чтобы далеко ходить не пришлось. Я промолчал. Что я мог сказать? Это была чистейшая правда. Да, за этот год я, Брайан, Эмметт и Тед сплотились в неплохую команду, которая одинаково хорошо отдыхала вместе и поддерживала друг друга в трудный час, но принимал и мирился с Брайаном и всеми его замашками только я один. Потому что любил его. И Брайан знал это слишком хорошо. «И пользовался этим без зазрения совести», — неприятно отозвался в моей голове глас разума, вещающий голосом Теодора. Но что Тед или Эмметт могли понимать в наших с Брайаном отношениях? Они свято верили, что Брайан — последняя скотина, которая так подло динамит своего самого преданного поклонника, но никому и никогда в голову не могло прийти, что такое положение, чёрт возьми, меня устраивало. С тех самых пор, когда его рука проникла под мои брюки и по-хозяйски сжала мой член в то далёкое лето, в моей комнате. Если бы не устраивало, меня бы давно не было рядом. Судьба давала мне шансы уйти, но я всегда оставался. Брайан делал для меня всегда больше, чем кто-либо мог видеть, больше, чем позволено было видеть Эмметту или Теду. Они видели лишь, как я тащил на себе пьяного в дрова Брайана, как следовал за ним, пока тот трахал всё, что движется достаточно сексуально, чтобы стать объектом его внимания — и всё это на моих глазах, а я сносил, терпел. Но весь секрет моего терпения был в том, что Брайан всегда был рядом. Когда у меня не оставалось сил, чтобы быть сильным, чтобы сохранять спокойствие и принимать решения, Брайан всегда был рядом, чтобы закрыть меня собой, чтобы обнять и прошептать мне в ухо такое простое: «Всё будет хорошо, Майки». Он всегда был рядом, и я знал — я никогда не останусь один, что бы не случилось. Тысячи членов, упругих задниц и смазливых лиц — Брайан проводил своих ночных жертв передо мной, как кот хвастается пойманной мышью, будто бы проверял меня на прочность, ждал, когда я достигну предела. Но я терпел. Терпел, когда заставал Брайана в машине с каким-нибудь парнем, во рту которого исчезал в движении член Брайана, терпел, когда заставал Брайана в компании двух-трёх-четырёх голых парней, когда он смотрел мне в глаза, засаживая какому-нибудь мужику. Для Эма и Теда это было дико — то, какие отношения нас связывали, но я всегда любил Кинни, а любовь, как известно, бывает безусловной. Я знал, что значит секс для Брайана, а чего не значит, и научился не придавать этому большого значения. Когда ты всю жизнь страдаешь от неразделённой любви, уже не имеет значение, сколько парней проходит через постель объекта твоих чувств. Даже если это вызывает внутри неприятные ощущения. Я был готов смириться со всем. А потом появился Джастин Тейлор. Таким разбитым куском дерьма я себя никогда ещё не чувствовал, как в тот вечер, когда на нашем горизонте нарисовался этот школьник. Даже когда Брайан отказался переспать со мной, мне было не так гадко. Даже когда он отымел дебила Мастерса. Глядя, как он жадно целует Джастина на заднем сидении машины, я уже тогда знал — это не просто трах на одну ночь. Всё завертелось в какой-то невообразимый клубок событий — плохих, хороших — всё смешалось. Мне было больно, когда я смотрел на Джастина и Брайана, сердце сжималось, и где-то в глубине души я хотел придушить собственноручно это «Солнышко», которое так полюбилось всем. Ёбаное Слонышко. Я в жизни не мог себе представить, что когда-нибудь я буду кого-то так люто ненавидеть. Я смотрел на улыбающегося Тейлора и вскипал моментально, гораздо позже я понял почему: этот школьник напоминал мне самого себя. Мне хотелось орать: «Брайан, очнись! Зачем тебе этот сопляк, если у тебя есть я? Я готов ради тебя на всё». Ненависть снедала меня изнутри с неистовой силой, накручивала, взвинчивала, извращала до неузнаваемости: я больше не узнавал сам себя, окружающие меня люди — мама, дядя Вик, Тед, Эммет, все — злились. Я просто сходил с ума. Ревность зашкаливала, учащая сердцебиение, лишая возможности трезво мыслить. Я сходил с ума даже когда был с кем-то другим. Меня целовали чужие губы, а перед глазами стояли лишь Брайан и Джастин. То, как Брайан смотрел на этого школьника. Я не мог этого вынести. Я срывался, позволял себе взболтнуть лишнее, и, чёрт возьми, ни Эм, ни Тед всё равно не осуждали меня тогда. «Бедняжка Майки, он имеет право», — именно это я слышал за каждым их молчанием и понимающими кивками. Это, казалось, сквозило во всех их действиях и взглядах, и я злился лишь больше, понимая, что оба друга держат меня за жертву. Я перестал быть жертвой, когда добровольно на всё это подписался. Больше пятнадцати лет назад. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы осознать, что счастье Брайана для меня имеет гораздо большее значение, чем моё собственное. Всю жизнь я жертвовал своим личным счастьем, чтобы только быть с Брайаном рядом. Я всегда был готов сорваться — занят я был или не очень — стоило ему только меня позвать, стоило только сказать, что я ему нужен. И я летел через весь город — днём ли, ночью ли. Пешком, на велосипеде, на машине, на такси — всё равно. Ничего не имело никакого значения, если я мог побыть рядом с Брайаном и почувствовать его привязанность ко мне. Но я никогда до этого момента не задумывался, что готов сделать, чтобы Брайан был счастлив. Джастин Тейлор вывернул меня на изнанку, растоптал и собрал заново. С одной лишь разницей: теперь я осознал, что готов был пожертвовать собственными чувствами ради Брайана. Ценой своей собственной боли и страданий, молчаливых слёз. Я готов был наступить себе на горло. Тед назвал это эволюцией, Эмметт — идиотизмом. А я просто знал, что это закономерно. Я и Брайан — это сказка, за которую мне пора было прекращать цепляться. Но я не переставал его любить. Ни на секунду. Когда Брайан снова оказывался разбитым, я был рядом. Бросал всё и был рядом, потому что он неизменно звал меня. Вслух ли, молча ли — неважно. Всё как всегда, только теперь я покорно глотал горечь осознания, что Брайана теперь мне придётся делить с Джастином. Когда я смирился с нынешним положением вещей, стало несколько проще. Лучше выходило жить привычной жизнью, плыть по течению. Всё постепенно забылось, сгладилось. — Ты ведь понимаешь, что уже не будет как раньше? — поинтересовался Эмметт в одну из многочисленных ночей, плавно перетекающую в утро, когда мы ввалились домой после ударного сейшена в «Вавилоне». — Что как раньше? — сделал я вид, что не понял. Всё, чего мне в тот момент хотелось, — это побыстрее скрыться в своей комнате и упасть на кровать. Стряхнуть с себя алкогольный шлейф и уснуть без сновидений, только бы не думать о Брайане, который снова ушёл домой с Джастином. — Не придуривайся, — закатил глаза Эм, кокетливо поведя плечом, — кто-то же должен сказать тебе это, — он сел на диван подле меня и положил руку мне на плечо. — Майки, милый, между тобой и Брайаном этот многолетний фарс, который ты именуешь любовью, больше продолжаться не может. Он говорил что-то ещё, но судьба была ко мне в ту ночь благосклонна: я уснул, так и не дослушав тираду до конца. Но Эмметт ошибался. Всё было как всегда. Брайан всё так же позволял себе нарушать мои личные границы: прижимать меня к себе, одаривать меня пьянящими прикосновениями, целовать меня, когда вздумается. И я не противился, но каждый момент близости казался мне последним, понуждая меня прижиматься к Кинни крепче. Будто бы прощаясь. Сколько было ситуаций, в которых мы с Брайаном оказывались так близки? Я уже со счёта сбился за столько-то лет. Таким был Брайан, и я никогда не возражал. Я любил эти моменты, пусть после них жутко ныло в паху от неудовлетворения и сердце колотилось так, что я рисковал умереть на месте. Несмотря на боль, я любил эти моменты за надежду на полную близость с Брайаном, не сексуальную, но более интимную и глубокую. Надежду, что мы останемся снова вдвоём. Как прежде. Только он и я. Когда я, наконец, смирился с положением дел, жизнь стала исправляться как по мановению волшебной палочки. Я разделил её с Беном, я занялся любимым делом и, что стало совсем уж для меня неожиданным поворотом, нашёл общий язык с Джастином, несмотря на то, что именно он и оторвал Брайана от меня. И когда мне всерьёз показалось, что я уже переболел зависимостью имени Брайана Кинни, всё снова сорвалось вниз, утягивая вслед и меня. В тот вечер мы были совсем одни в этом чёртовом лофте, который вскружил мне голову ещё во время покупки. Эта квартира в деловом центре Питтсбурга была с характером, это чувствовалось, и её характер совпадал с характером Брайана на все сто процентов. Этот лофт был создан для Кинни. Наверное, поэтому он всегда мне так нравился. Обычная пятница, уже давно перетёкшая в субботу. Громкие ритмы «Вавилона» до сих пор отзывались в голове, заставляя её кружиться лишь больше. Было давно уже за полночь, а за окном барабанил дождь. Снова чёртов дождь. Я сейчас и не вспомню, почему мы ушли из клуба. Не помню, почему Брайан был один, наверное, снова повздорил с Тейлором — об этом я тогда совершенно не хотел думать. Шорох идущего дождя. Полумрак квартиры. Никаких разговоров. Я дотащил Брайана до кровати, стянул с него ботинки и одежду — привычный для меня набор действий. Он ухватил меня за запястье молча — привычное для Брайана действие. Никаких слов, только монотонное шуршание ткани, тиканье часов на стене и еле слышные крики с улицы — Питтсбург ещё не спал. Всё было как обычно, изменилось только одно: дома меня ждали Бен и Хантер. Я не хотел уходить, понимал, что должен, но всё равно на мгновение заколебался, будто бы у меня действительно был выбор. Брайан воспользовался возникшей заминкой, чтобы с силой потянуть меня к себе. Тело отозвалось на это немое требование слишком охотно: не успел я опомниться, как оказался на кровати. Кинни заключил меня в крепкие объятия, зарываясь носом в мои волосы. Я знал, что должен был уйти немедленно, но захотел задержаться ненадолго, всего на каких-то пару минут. Ещё лишь пару минут в этих объятьях — разве это так плохо? Опомнился я, когда Брайан навис надо мной, подминая под себя так, словно я принадлежал только ему, и от этого всего кругом пошла голова. Поцелуи. Один страстнее другого. Брайан был пьян, но я знал — он хочет меня. Я чувствовал это впервые в жизни, и моя уверенность была непоколебима. Брайан Кинни хочет меня. Внутри всё сжалось, а в следующий миг взорвалось миллиардами фейерверков, по телу расплылось ощущение такой долгожданной, такой жизненно необходимой победы, как будто я, как минимум, добился всего, чего хотел от жизни — именно так ощущалось это, казалось бы, простецкое осознание. Брайан Кинни хочет меня. Брайан Кинни любит меня. И именно эта уверенность вдруг словно бы окатила меня холодной водой, отрезвляя, и я прервал поцелуй, попытавшись отстранить парня от себя. — Ты не хочешь? — усмехнулся он мне в губы, снова мягко касаясь их своими — в этот раз так адски нежно. И это прозвучало как издёвка — Брайан знал ответ наперёд. Но этот простой вопрос выдавал, что Кинни был всецело уверен — я не откажусь, не смогу отказаться, не смогу противостоять искушению. Как если бы это снова была очередная шутка. Не в первый раз он играл со мной и искренне наслаждался своей властью. Ещё какое-то время я пролежал практически без движения, уперев руки в грудь Брайана, прежде чем со стыдом понял, что всерьёз сомневаюсь. Да, я действительно сомневался и, прежде чем прервать эту игру окончательно, поцеловал Брайана снова, жадно наслаждаясь мягкостью и теплом его губ. Очередной последний раз. Внутри всё задрожало и до боли сжалось, когда я, наконец, аккуратно отстранился. Но Кинни упорно не замечал моего нежелания ввязываться в эту авантюру, он не унимался, с пьяным интересом разглядывая меня и блуждая пальцами по моей коже. От каждого прикосновения я вздрагивал. «Твои мечты сбываются», — билась в мозгу одна единственная мысль, но я уверенно тряхнул головой, пытаясь избавиться от неё. Брайан смотрел мне в глаза, и я с трудом мог противостоять тому желанию, которое он вызывал во мне. До боли, на грани сумасшествия, и я отвёл взгляд, ощущая, как начинают дрожать мои руки. Просто представьте на секунду ситуацию, когда ваша самая заветная мечта начала сбываться, но вы вынуждены от неё отказаться. То же самое, только в сто крат хуже, я испытывал в тот момент. — Хочу, — наконец, выдохнул я, не находя в себе силы поднять на Кинни глаза. Хотя ответ уже давно не был нужен, я ответил: — Хочу, Брайан, тебе ли не знать. Он усмехнулся, я ощутил его губы на коже за моим ухом — мелкие, слегка неуклюжие поцелуи — пьяные и пьянящие — ощущались на шее и всё ниже и ниже, Брайан будто бы не слышал, что я говорю. — Но я не сделаю этого. Мы этого не сделаем. Он так и замер, коснувшись губами моей шеи. Казалось, я томительно долго ощущал его горячие губы и слегка прерывистое дыхание на своей коже. Наконец, Брайан отстранился и, ухватив меня за подбородок, приподнял моё лицо, чтобы заглянуть в глаза. Я избегал его взгляда, будто бы боялся, что он умудрится залезть в мою голову — было ужасно стыдно за своё поведение. Я уставился на волосы Брайана, силясь найти в них спасение от ощущения того, как тёмные помутневшие глаза друга прожигают во мне дыру своим пристальным взглядом. Волосы парня были растрёпаны, как обычно, и эти торчащие прядки всегда навевали мне ассоциации с совами. — Какого хрена, Майки? — вполне искренне поинтересовался Брайан, хотя я ожидал скорее того, что буду послан в жопу, ведь «не хочешь — не надо» — жизненное кредо Брайана. Всегда было его кредо, но не сегодня. Сегодня Кинни был другим. — Я не хочу всё испортить, ясно? — я аккуратно отвёл его руку от своего лица, совершенно неожиданно наши пальцы сплелись, это единение подарило мне хоть немного спокойствия — Брайан не хотел меня отпускать. — Переживаешь, что твой член меньше моего? — усмехнулся он криво, и я тут же попытался вывернуться — тупая шутка и совсем не к месту. — Да стой же ты, не злись, — он задержался лицом у моей щеки, опалив её горячим дыханием, и закончил уже практически в ухо: — Я просто пытаюсь разрядить обстановку. О чём ты, блять, говоришь? Я ощущал уже такой родной запах бурбона, «ванилла спаркл» — нового веяния на наркотическом рынке — вперемешку с сексом и чем-то ещё — привычный коктейль ароматов Брайана в ночь с пятницы на субботу, когда он уходил в отрыв особенно глубоко. — Не время сейчас говорить, — попытался уйти от ответа я, — ты обдолбан или пьян. — Обдолбан и пьян, но ты-то уж знаешь, что наутро я всё отлично помню и соображаю отлично. А сейчас я соображаю, что хочу тебя, Майкл Новотны, — Брайан продолжил расстёгивать мою рубашку ровно с того же места, где до этого я его прервал. Он не слушал меня, считал, что это шутка, какая-то моя «детская», как он обычно выражался, придурь. Чёрт возьми, что бы я отдал за эти слова последние лет пятнадцать своей жизни? Всё, что угодно, и если ни о чём не думать, я был бы готов сейчас оставаться в этом положении вечность, чувствовать, как этот сукин сын навалился на меня, ощущать его тяжесть и тепло, как пальцы снуют по маленьким пуговкам, освобождая их от петель. Мне даже не нужен был сам секс как ощущение того, что Брайан мой и хочет, чтобы я был только его. Он словно прочитал мои мысли: рука Кинни скользнула от моей рубашки вниз, по животу, чтобы лечь на пах, стискивая мой вставший член через джинсы. — Нахуя вообще разговаривать, когда можно перейти сразу к делу? — парень потёрся носом о мою щёку и снова припал ко мне в поцелуе. — В конце концов, — произнёс он совсем тихо, когда оторвался от моих губ, — желание взаимное. — Брайан, стой, — в этот раз я воспротивился увереннее и даже выбрался из-под него, чтобы сесть на кровати рядом, — нет. Внутри меня творился настоящий кавардак: борьба между «позволить Брайану трахнуть меня» и «не позволить Брайану трахнуть меня» заставляла голову идти кругом. В моей голове никого, кроме Кинни, больше не существовало. Вот так просто. Тот тем временем лениво перекатился на бок и подпёр голову рукой. От взгляда Брайана мне стало не по себе, я сидел, бездумно глядя на рубашку и нервно теребя её пальцами. Мне так сильно хотелось сбежать в тот момент. Чтобы без объяснений и вообще каких-либо слов, чтобы не чувствовать на своей спине такой знакомый взгляд. Сбежать и никогда больше вспоминать, как я добровольно похерил то, о чём мечтал столько лет. Но я остался. Что-то заставило меня замереть сидя на краешке кровати, хотя ноги подрагивали от нетерпения. А может, от страха. — Умоляю, не делай вид, будто бы я тут пытаюсь тебя изнасиловать, — раздражённо бросил Брайан и устало откинулся на подушку. — Не хочешь, как хочешь. Заставлять не буду. Пиздуй обратно к своей семейной хуете с Беном и как там зовут этого наркомана. — Дело вовсе не в Бене, —неожиданно даже для самого себя произнёс я, сердце бешено колотилось где-то в горле. — Не в Бене? — пьяный Кинни контролировал свои эмоции куда хуже, чем трезвый, и я понял, что он озадачен. — И в чём же тогда? — В нас. — В нас, — подытожил парень, приподнимаясь на локтях, его тело заметно дрожало — это заурядное для трезвого человека движение, похоже, сейчас было почти непосильным. — И что бы это значило? — Я люблю тебя, Брайан, — произнёс я и замолчал, подбирая слова. Пожалуй, впервые в жизни Кинни перебивать не стал. — Даже если все кругом правы, и я сошёл с ума, цепляясь за свои собственные выдумки, но ближе тебя у меня никого нет, — я обратил своё лицо к Брайану. — Друга ближе, — поправился я, со стыдом вспомнив о Бене. Кинни внимательно на меня смотрел своими подёрнутыми пеленой опьянения глазами, но молчал. В любой другой день я был бы с ходу послан на хуй, Брайан даже слушать не стал бы, что я там пытаюсь ему сказать, потому что ему это было неинтересно. Он знал, что я к нему чувствую, но ему никогда не нужно было слышать это от меня, он не хотел слушать это. Но сегодня он молчал. Я не сдержал порыв и подался вперёд, чтобы поцеловать Кинни, потому что захотелось всем сердцем. Я просто воспользовался волшебным моментом — отрывком многолетних мечтаний, которые, как я думал, никогда не сбудутся. Я так давно грезил этим, и теперь Брайан был только мой — здесь и сейчас Брайан слушал меня и слышал. — Ты же знаешь, — парень неуклюже зачесал мои волосы пальцами назад, заставляя их торчать ёжиком, — это твоё романтичное дерьмо взаимно, Майки, даже если я не ору об этом в каждой подворотне, — он снова оказался надо мной и, наклонившись, коснулся моего лба своим — я ощутил, какой Брайан был горячий; наши носы соприкасались, а дыхание каждого явственно ощущалось друг у друга на губах. — Ближе тебя у меня никого нет, — прошептал он. — Но если ты меня трахнешь, что у нас останется? — еле слышно выдохнул я. Брайан замер, глядя на меня, а потом вдруг напряжённо рассмеялся: — Ты всё ещё помнишь? Я не ответил, никакого ответа тут и не требовалось — Брайан знал, что помню. Конечно, он знал. Кинни на секунду привстал на локтях, наполовину сполз с кровати, дотянувшись до своих джинс и вытянув из кармана сигареты. Я снова сел, пытаясь увеличить расстояние между нами, будто это давало гарантию, что я не плюну на всё и не отдамся Брайану прямо здесь и сейчас. Даже когда он снова улёгся, я остался сидеть без движения, наблюдая, как Кинни закуривает. Совсем как на Кистон-стрит: он до сих пор делал это так же волнующе, как и в тринадцать. — Ты ревнуешь? — подал он, наконец, голос, делая глубокую затяжку. — Ревность, пожалуй, меньшая из моих проблем, — я послушно принял сигарету из рук парня и затянулся, снова закашлялся. — Ничего не меняется, а от мамы всё так же может влететь, несмотря на возраст. Дебби до сих пор не даёт тебе спуска. — На хуй маму, — мне стало вдруг невыносимо тоскливо. Мы замолчали. Магия момента была безвозвратно упущена. От лёгкости почему-то не осталось и следа. Теперь говорить с Брайаном стало искренне тяжело: слова не шли на ум, а язык вообще не слушался. Может быть, потому что он до сих пор не послал меня на хуй с моими душевными изливаниями. Я не мог выдавить и слова, а мне ведь было что сказать. Я столько раз прокручивал в голове различные сценарии подобного разговора, представляя, как Брайан слушает меня. Я годами представлял, как откроюсь перед ним окончательно, целиком, и ждал подходящего момента. Только вот я всегда прекрасно знал, что с Кинни никогда не настанет подходящего момента. В тот день было всё иначе: Джастин изменил Брайана, и от этого тоже было тяжело — я этого сделать так и не смог. Молчание повисшее в лофте было долгим и мучительным. Я поднялся на ноги, намереваясь уйти — не хотелось здесь задерживаться ни минутой больше. — Останься, — вдруг окликнул меня голос Брайана на полпути. Сегодня он не был похож на себя. Это звучало скорее не как просьба, а как мольба. «Останься». Я замер в нерешительности на ступенях, ведущих из отгороженной ширмой спальни в гостиную зону. — Ты же прекрасно знаешь, что я не могу остаться, — сипло отозвался я, с трудом силясь не выдать свою нервозность. — Не сегодня. — Можешь ты хоть раз в жизни просто заткнуться и остаться, — раздражённо отозвался Кинни, — без всех этих ебучих моральных терзаний? — Не могу, — прямо ответил я. Что-то было не так. — Ты в порядке? — настороженно спросил я, вглядываясь в темноту. Фигура Брайана всё так же светлым пятном выделялась в шёлковом беспорядке постели — он не шевелился, смотрел, похоже, в окно. Я вернулся, опустившись на край кровати и склонившись над Кинни. Его трясло, а кожа стала, казалось, лишь горячее. — Останься, Майки, — прошептал Брайан. — Я не собираюсь умолять тебя, ползая на коленях, мне просто… Мне просто, блять, это нужно сегодня. Знал ли Кинни о том, чем чревато это для меня? Как может на подобное отреагировать Бен? Конечно, знал, и от этого моментально стало горько. Брайан всегда думал только о себе, но сегодня его эгоистичность достигла своего предела: просить меня рискнуть всем ради него было чересчур даже для заносчивого бизнесмена Кинни, а для моего лучшего друга это было почти непростительно. Я снова почувствовал на своём бедре руку, которая упорно продвигалась к паху. Я поймал тонкие пальцы скорее рефлекторно, чем с осознанным желанием остановить. — Прекрати, — теперь уже раздражился я, — не делай только хуже. — Кому хуже? — сдавленно прозвучало из темноты. — Ты же так хотел этого. — Но явно не так, — я осёкся — сам не поняв как, я сказал то, о чём и не догадывался, но что было чистейшей правдой. — Как так? Хочешь, я включу свет? — Почему тебе всегда обязательно быть таким придурком, Брайан? Он не ответил, видимо, осознав, что спорить бесполезно. Сегодня ночью он перевыполнил план по хуёвому поведению на целый год вперёд, если не больше. — Джастина ведь здесь нет, — не удержался я. — А причём тут Джастин? Тебе-то он на кой? — Не мне. Тебе. — Не лезь в то, что тебя не касается. — Это начинает касаться меня напрямую, когда ты пытаешься заменить его мной. — Я отвернулся от Брайана и уставился в пол перед собой, силясь разглядеть в темноте узор на ламинате. — Как бы ты не старался, я не смогу стать им. Я не смогу заменить его для тебя. — Ещё одна неприятная пауза. — Сколько дерьма я успел нахлебаться, но это переплюнуло всё, что было. — Кинни молчал. — Ну же, скажи, что я не прав. — Ты несёшь хуйню, Майки, — но это прозвучало не слишком правдоподобно. — Ты же говорил. Блять, Брайан, ты сам говорил, что у нас не останется ничего после секса, — мой голос предательски задрожал, я никогда не умел удержать эмоции в себе, а сейчас меня буквально разрывало на части, накрыло неподъёмной волной негодования, боли и разочарования. — Ну же, помнишь? — Я просто… — попытался возразить Кинни, но замолк. — Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? Хочешь, чтобы всё так закончилось? — Я хотел дать тебе то, чего ты сам просил столько лет, — искреннее раздражение в его голосе, будто бы я был виноват в происходящем, окончательно пошатнуло моё самообладание. — Сегодня? Только сейчас? Это что, по-твоему, акт милосердия? — у меня было слишком много вопросов, ответы на которые я даже не надеялся получить, но это меня уже не могло остановить: — Неужели ты всерьёз думаешь, что я не вижу, что на самом деле происходит? Брайан сел в постели, покачиваясь, начал шарить в темноте в поисках зажигалки и пачки сигарет. Я поднялся на ноги, ошалело глядя на бледное пятно его тела, мечущееся у кромки кровати. Кровь стучала в висках. — Стоило Джастину снова кинуть тебя, как ты готов трахнуть меня, лишь бы не чувствовать, что бы ты там не чувствовал, — мой язык заплетался, но произнесено это было достаточно отчётливо. — Иди на хуй, доморощенный Фрейд. — Зажигалка в трясущихся пальцах выбивала искры, выхватывающие в мраке комнаты осунувшееся лицо Брайана. — Не хочешь секса, выметайся. — Язычок пламени, наконец, лизнул кончик сигареты, и та начала тлеть ярким оранжевым огоньком. Запах табачного дыма ударил мне в нос, возвращая в памяти всё то, что было прощено Брайану за эти годы. Я вдруг ощутил себя действительно больным. Синдром Майка Новотны. Как он есть. А к ощущению болезненности прибавилось ощущение, что мне жизненно необходимо выбираться из этой трясины, хочу я того или нет. Просто нужно. — Я люблю тебя, Брайан, и это не изменится. Только лишь поэтому я сейчас уйду, а завтра сделаю вид, что всего этого не было. Потому что, чёрт возьми, я всё ещё люблю тебя. И я буду рядом, как всегда, даже когда ты снова будешь пытаться меня оттолкнуть и... — я запнулся на секунду, глядя на неподвижную фигуру передо мной — сигарета медленно тлела между пальцев Брайана, пуская тонкую сизую струйку дыма под потолок. — И когда ты снова и снова будешь делать мне больно своим свинством, я буду рядом, — я подхватил с дивана свою куртку. — Должен же хоть кто-то время от времени ставить тебе мозги на место. До встречи завтра. — Можешь не приходить, — еле слышно донеслось до меня, когда я уже почти стоял в дверях. Это прозвучало скорее как шорох, чем как человеческий голос. А может, Брайан вообще ничего не говорил, и мой разум просто решил глупо пошутить надо мной. Сердце кольнула новая боль, но мне было всё равно — я знал, что всё равно приду, несмотря ни на что. Я выскочил из лофта пулей, захлопнув раздвижную дверь чересчур громко. Долго не мог попасть ключом в замочную скважину, но когда всё же справился, побежал по лестнице вниз перепрыгивая по две-три ступени за раз. Подальше от злополучной квартиры, подальше от Брайана. И в тот момент Майк Новотны, наконец, повзрослел. Я осознал это так явственно, что стало тошно. Я знал, что поступил правильно, но это не отменяло глубокой дыры, что образовалась внутри. Отказаться от собственной мечты и разочароваться в ней в один момент было ударом для меня слишком сильным. Я шёл по улице, вдыхая свежий после затяжного дождя воздух, и впервые чувствовал себя действительно свободным. Только вот от этого ощущения свободы мне тогда откровенно хотелось сдохнуть. Свобода от Кинни была всего лишь пустотой. Потому что, чёрт возьми, я всё ещё люблю тебя.«If you're gone then I need you, If you're gone then how is any of this real? When I'm on I believe you, When I'm not my knees don't even seem to feel. How could you tell me that I'm great When they chew me up, spit me out, pissed on me? Why would you tell me that it's fate When they laughed at me every day in my face?». © The Neighbourhood — How
07/31/2005