Пока не падёшь в бездну

Серый, унылый потолок. Очередное утро (однако с тем же успехом это мог быть и день, и вечер, и даже ночь, ибо освещение тут практически не менялось) встречает его этим скучным, уже до печёнок надоевшим потолком. Пролежав ещё лишних минут пять-семь, Дарий потягивается и встаёт, оторвав наконец от потолка свой сонный взгляд. Голова гудела, как будто бы от пересыпа, но Дарий знал, что причина была не в слишком долгом сне, ведь спал он от силы часа два или три, а в самом месте, где он жил уже… год? Два? Он никогда не мог дать точного ответа, когда ему задавали этот вопрос. На маленьком столике стоял электрический чайник без крышки и провода и грязная большая кружка, коричневая как изнутри, так и снаружи, хотя изначальный её цвет был голубой. В эту самую кружку Дарий и насыпал остатки дешёвого растворимого кофе и залил горячей водой. Преимущество чайника, как и его недостаток, было в вечном кипятке. Пименов как-то давно, эксперимента ради, пробовал засунуть его в холодильник, но вода и на следующий день была такой горячей, будто Дарий этот проклятый чайник только что из бездны Тартара достал. Может, как раз в этом и было дело? В Тартаре? Из своей маленькой комнатушки Дарий всегда выходил неохотно. По правде сказать, в комнате, которую ему выделили в первый же день, ему тоже жилось не так уж и славно, но лучше сидеть там, чем бродить по безысходным и пустынным улочкам Тартара. Однако несмотря на график работы, слишком гибкий и слишком свободный для того, кто находился в зависимости, ему всё же приходилось покидать своё жилище и идти на своё рабочее место. Вот и сейчас, спешно допивая горячий кофе, он обулся, накинул куртку и вышел, даже не удосужившись запереть дверь. Воровать у него было нечего, да и некому. Кроме проклятого чайника и пары трусов, у него не было ничего, а жил он здесь со своими старыми знакомыми, которым, впрочем, на него было до лампочки. Резиденцию, где жил Дарий, нынешний правитель гордо величал «Дворцом», своей собственной Резиденцией, однако двухэтажное вытянутое строение нельзя было назвать ничем другим, кроме как «зданием». Дарий, когда прощался с кем-нибудь, так и говорил: «Нет, спасибо, я пойду, пожалуй, в здание». Слово «дом» для него было слишком сокровенным, чтобы разбрасываться им в Тартаре, да и своё место проживания так называть всё равно язык не поворачивался. Впрочем, никому и дела до этого не было, и только пластилиновые гадики, вынужденные отбывать свой срок в адском пекле, любопытно поглядывали на Пименова и незаметно черкали строчку-другую на припрятанных бумажках для доносов, всё надеясь на похвалу и досрочное освобождение. Однако всё оставалось на своих местах: Дарий по-прежнему топал на работу, а озлобленные комиссионеры строчили новые кляузы. Здание выпустило его со скрипом, как показалось Дарию, недовольным. Иногда Пименову казалось, будто оно ворчит, но ворчит слабенько так, будто и не хочет, но привычка сказывается. И неудивительно. Чего дому возмущаться, когда оно знало, что ничего-то, кроме этой комнатушки, у Дария и не было. А то, что оно знало, Дарий был уверен на все сто. Живого в Тартаре не было практически ничего, а вот немёртвого достаточно. Себя и других обитателей Пименов относил как раз таки к немёртвым. Живой, по его мнению, имел хоть какую-нибудь цель и волю к жизни, пусть даже и самую малейшую. У Дария же не имелось ни того, ни другого с тех самых пор, как он сюда попал. Только обязанности и ничего больше. Во Дворце, истинном Дворце, было тихо и как-то чересчур душно. В Тартаре вообще условия для жизни так себе, но в этой точке подземного мира находиться было невыносимее всего. Окна тут были нараспашку, видимо, чтобы пустить больше свежего воздуха, но становилось только хуже. Дарий, проходя мимо одного из таких окон, закашлялся и, случайно махнув рукой, его закрыл. Зацепиться за что-либо не получилось, потому он в мгновение ока оказался на коленях, больной и жалкий. От бессилия он хотел заплакать, но вместо этого осторожно встал и поплёлся дальше, изредка покашливая в кулак. Жалеть себя ему было некогда. – Ты припозднился. Мефодий Буслаев ждал его в коридоре перед самой дверью. Вообще-то тут должны были быть стражи, но, видимо, повелитель мрака их отпустил, на что Пименов сразу же обратил внимание. – Непредусмотрительно поступаете, господин Буслаев. А что, если я иду вас убивать? – пошутил Дарий, невесело усмехнувшись. Шутка ему казалась неудачной, но повелителю, походу, понравилась. По крайней мере, Мефодий лишь снисходительно улыбнулся и кивнул. С места он не сдвинулся, потому Пименов позволил себе первым подойти к двери. На его талию тут же легли холодные руки Буслаева. – Больше не опаздывай, – прошептал он ему на ухо. По спине Дария пробежал холодок. Нет, повелитель мрака и раньше себе такое позволял, но после всего того, что произошло, прикосновения Мефа казались ему чем-то диким и неестественным. – Как прикажете, господин, – без всяких эмоций ответил Дарий. Бояться было опасно. Любезничать и пресмыкаться было опасно. Даже шутить иной раз было опасно, но Дарий пока как-то умудрялся выживать со своими-то остротами. Опять же, смотря как пошутить, и в каком настроении в этот момент пребывает Мефодий Буслаев. Как уж повезёт. Тронный зал был пуст и тёмен. Шторы были задёрнуты, и свет шёл только от свечей, в такой большой комнате слишком редких, чтобы давать нормальное освещение. И тем не менее Дарий каким-то чудом смог разглядеть Прасковью, только что к ним вышедшую. Появилась она неожиданно. Она всегда любила появляться неожиданно, чем раздражала и пугала одновременно. Да и эти глаза… Когда она молчала, а молчала она всегда, взгляд её был ещё тяжелее и оттого несноснее. С ней Дарий всегда себя чувствовал неловко, потому дни, когда ему выпадало с ней сидеть и её развлекать, он ненавидел всеми фибрами души. Вышла к ним Прасковья в одной только юбке, босая. Дарий безразлично посмотрел на неё, разве что, задержав взгляд на тонких колечках в сосках, и отвернулся. Не раз он видел её нагой, но каждый раз, будто из вежливости, отворачивался, хотя она, вроде, была и не против внимания, пусть и такого, к своей персоне. Или, что более вероятно, ей было всё равно. Древние обычаи Тартара не запрещали, напротив, настаивали на демонстрации истинной, природной красоты, потому каждый бал повелительница мрака проводила без одежды, с одной лишь только короной на голове. А балов и приёмов этих было столько, что хочешь не хочешь, а привыкнешь. – Ты уже проснулась? Я сейчас же к тебе подойду, подожди меня в комнате, – ласково сказал ей Буслаев, накидывая на её плечи свою чёрную мантию. – Твой дарх здесь, дорогая, – он показал ей на столик у её трона. Прасковья кивнула, подошла к шкатулке и открыла её. Тёмная сосулька изящно скользнула меж её небольших грудей и тут же впилась в белоснежную кожу. Прасковья была одной из немногих, кто мог на время избавляться от маленького кровопийцы, но и плата была за это довольно высокой. Хоть Дарий и не мог уже видеть эйдосы, когда те пребывали в плоти человека, он чувствовал, как всё то светлое, что осталось в душе Прасковьи, корчится и морщится от боли, которую причинял ей дарх. Сама Прасковья тоже страдала, но старалась, как правило, этого не показывать. В такие моменты она отворачивалась, и понять, что ей плохо и больно можно было только по тихому стону и вцепившимся в подлокотник трона пальцам. – Виктор! – громко позвал Буслаев, даже не поглядывая в сторону жены. Шилов появился так же бесшумно, как и Прасковья, но Дарий не мог сказать точно, был ли он тут прежде или же появился в тот самый момент, когда Меф его позвал. Не задавая ни единого вопроса, тартарианец коротко поклонился Буслаеву и подал Прасковье руку. Девушка от любезности отказалась, но пошла рядом с ним. Оба вскоре пропали во тьме, оставив Мефодия и Дария наедине. Хлопнула дверь. Мефодий подошёл к трону и положил руку на подлокотник. Смотрел он куда-то вдаль, и Дарий был готов поклясться, что мыслями повелитель мрака был далеко отсюда. – Как поживает твоя жёнушка? Трон не жмёт? – мягко окликнул его Пименов. Вообще-то говорить о повелительнице мрака нужно было либо хорошо, либо совсем не говорить, и даже Дарию не разрешались язвительные комментарии в её сторону, но когда рядом никого, кроме него самого и Мефа, не наблюдалось, можно было и попробовать. – Представь себе, ей всего… сколько ж ей… семнадцать? Восемнадцать? – Семнадцать, – напомнил Дарий. – Да, семнадцать, точно, – рассеянно откликнулся Буслаев. – А мне… двадцать… двадцать… – Двадцать три. – Двадцать три, – кивнул Меф и виновато улыбнулся. – Прости, в последнее время память плоха на всё… нетартарское. Дарий дёрнул плечом. Если так подумать, он тоже едва уже помнит и Эдемский сад, и Резиденцию Мрака на Дмитровке 13. Все его воспоминания о тех временах представляли собой лишь жалкие обрывки полноценных событий. Скоро, возможно, и этих обрывков не будет, и останутся лишь серые, унылые дни Тартара. – Так вот. Ей семнадцать, а она уже хочет ребёнка. Сказала, что если я так и не решусь, она залетит от Шилова. – И что будешь делать? – Дарий подошёл к другому столу, дальнему, и налил себе немного апельсинового сока. Любой напиток, не говоря уже о пище, не имел какого-то особого вкуса и был, по своей сути, бесцветным и безжизненным, как и всё здесь. Тот же сок и самое терпкое вино ничем друг от друга не отличались, и вкус был, как уже было сказано, не самый приятный, но это всё лучше, чем стоять с пересохшим горлом. Буслаев пожал плечами. – А разве можно забеременеть от евнуха? – Не Шилов, так кто-нибудь другой. – Вот поэтому сидеть с ней будет он, а сменой ему будешь ты и только ты. Дарий причмокнул губами. Сок оказался кислым, перебродил, наверное. – А где гарантия, что она не забеременеет от меня? Меф усмехнулся. – Да, ты прав, гарантии нет. Она часто говорит мне, что ты ей нравишься. Называет тебя милым, преданным пёсиком. Забавно, не правда ли? Но я-то знаю, что тебе она противна и ненавистна. Поэтому ты с ней ни за что не ляжешь в постель. – Это утверждение или предположение? Меф ничего не ответил. Дарий поставил полупустой стакан на место и хмыкнул. – И что же получается, м? Пойти против своей королевы или отвергнуть ожидания короля? Сложный вопрос, когда речь идёт… Договорить он не успел. Мефодий, неожиданно оказавшийся рядом, сжал его горло. Чёрные ногти, слишком длинные для парня ногти впились в его кожу. – Не забывай, благодаря кому ты жив, падший. – А я и благодарен. Разве не заметно? – горько усмехнувшись, сказал Дарий. Меф помедлил, но руку убрал с его шеи. Пименов даже не обернулся, когда направился к выходу. – Я присмотрю за твоей женой, – напоследок бросил он, остановившись у двери, – но не забывай, благодаря кому я стал падшим. С удивлением Дарий обнаружил, что совершенно не помнит, как добрался до Здания. В голове было абсолютно пусто, но так было всегда, когда он ни о чём не думал. Да и сейчас, к тому же, она болела так сильно, что и думать ни о чём не хотелось. Подойдя к Зданию, он толкнул скрипучую дверь и заставил себя перешагнуть порог дома. По лестнице он поднимался осторожно, не спеша, будто от малейшего применения силы всё могло под ним развалиться, а сам бы он провалился в самую бездну Тартара, и никто бы о нём даже не вспомнил. То, где он жил сейчас, разумеется, не было тем жестоким и страшным Тартаром, которого так боятся не только стражи света, но и местные обыватели. Нет-нет. Это лишь только начало пути, обман, в который охотно верят все грешники, попавшие сюда. Настоящий ад, настоящий Тартар начинался ниже, намного ниже, где существовала лишь тьма и правил неподдельный, ни с чем не сравнимый страх. И не позавидуешь тому, кто туда попал. Весь путь до комнаты Дарий старался провести в размышлениях хоть о чём-либо, но ни о встрече с Мефом, ни об обратной дороге он и не задумывался. К потерям памяти Пименов относился как к чему-то должному. Иногда даже позволял себе думать, будто это он сам отключается от внешнего мира, отдавая своё тело и сознание во власть другого Дария, более хладнокровного и сильного. Только вот головные боли и приступы кашля, слишком частые, чтобы быть в порядке вещей, доставались слабому и тихому Пименову, тому самому Пименову, который бегал по любому приказанию Мефодия Буслаева и терпеливо сидел с Прасковьей, расчёсывая её длинные тёмные волосы или рассказывая истории на ночь. И правда, самый настоящий пёсик. Проходя мимо двери Евгеши Мошкиной, самой близкой его соседки, он услышал возню и приглушенные рыдания. Обычно он мимо проходил, а тут вдруг зачем-то остановился. «Ну, чего встал? – сразу же заворчал внутренний голос. – Это не наше дело. Ну же, пошевеливайся давай!» Однако Дарий не сдвинулся с места. Вместо того, чтобы послушаться самого себя, он встал у двери в надежде услышать что-нибудь ещё. И он услышал. – Тупая ты корова, сколько можно?! – орал за дверью Чимоданов. – Я, блять, прихожу к тебе за еблей, а не этим нытьём! – Я-я н-не хоооочуууууууу, – всхлипывала Мошкина. Любая другая на её месте наверняка дала бы отпор, но девушкой в той комнате была именно Евгеша, а не какая-нибудь Ната или Улита, и делала она всё для того, чтобы Петруччо разозлился ещё больше. – Не хочешь? НЕ ХОЧЕШЬ?! – Послышался стук, и всхлипывания переросли в новую порцию рыданий. – На, тупая ты блядь, соси! Ну! Не ведая, что творит, Дарий влетел в комнату, которую то ли по неосторожности, то ли по ещё какой причине Чимоданов не закрыл, и… замер, совершенно не понимая, что ему делать дальше. – А? Дарий? Чё те надо, бро? – поинтересовался Петруччо, поворачиваясь к Дарию. При этом парень продолжал держать Евгешу, всю заплаканную и грязную, за волосы, а весь срам даже и не старался прикрыть. Что тут сказать, Чимоданов был парнем без комплексов и с давно оторванной к чёртовой матери башней. – Мне кажется, твоя девушка не настроена сегодня на твои причуды, Чемодан. Отпустил бы ты её, а? – осторожно начал Дарий. Пименов его не боялся, но лишний раз старался и не нарываться. Связываться с Петруччо было опасно. Он и в Резиденции особо умом и сообразительностью не отличался, а в Тартаре ему и вовсе снесло крышу. – А мне кажется, что тебе надо свалить, – Петруччо недобро усмехнулся. – И, подчёркиваю, она МОЯ девушка, а не твоя, это ты подметил. Имею право делать с ней всё, что хочу, а? Да, милая? Чё уставилась, сука? А ну давай, кобыла, работай! Евгеша всхлипнула ещё раз, а потом потянулась к его члену, нелепо цепляясь за его ноги. В состоянии она была критическом как в физическом, так и в моральном плане. Сидела она на полу голышом, потому Пименов мог видеть все её синяки, ссадины, укусы и порезы. А ещё она дрожала. И явно не от холода. Что-то кольнуло в груди Дария, когда он посмотрел на её заплаканное лицо. Что-то, что, казалось, умерло вместе с его вечностью в тот самый день, когда он лишился и крыльев, и флейты. За последней Дарий как раз таки и потянулся, да вот только с опозданием вспомнил, что нет её у него уже давно. Но это он обнаружил позже, а перед тем успел сказать то, о чём даже и пожалеть не успел. – Отвали от неё, мудила. Найди себе другую жертву. Петруччо снова к нему повернулся. В глазах его была такая ярость, что если бы взглядом можно было убивать, Дарий бы уже давно был не жилец. – Подчёркиваю, лучше съеби отсюда. Иначе твоё пидорское личико перестанет быть таким симпатичным. – Да? Ну, попробуй. Только вот как Мефу-то потом объяснишь мои метаморфозы, м? Петруччо прикусил язык. Пименов угрожал Буслаевым не зря. Все знали, что если хоть один волосок упадёт с его светлой головы, для обидчиков можно будет смело заказывать лишний котёл. При всей своей строгости к подчинённым, Меф дорожил Дарием больше, чем собственной женой, так что тут говорить о свите. – Пидор, – плюнул Чемодан в сторону Дария и вышел. За дверью слышалась едва различимая брань. Дарий прикрыл дверь и облегчённо вздохнул. Кто знает, как могло всё обернуться. – С-спасибо. – Услышал он за спиной. Повернулся. Мошкина сидела в той же позе, только теперь смотрела прямо на Пименова. – Да ладно, пустяки, – махнул рукой Дарий. – Ты бы оделась, а то… а то… – Встать… встать не могу. Дарий подошёл ближе. Стараясь не смотреть на её тело, он увидел рядом тазик с водой и губку. – Давай я тебя умою, хорошо? Мошкина кивнула. Пименов зачем-то тоже кивнул, а после схватил тазик, так поспешно и неловко, что едва не разлил всю воду, взял губку и сел прямо перед ней. Судорожно вытирая грязь и кровь, он молил, чтобы сейчас на его месте оказался другой Дарий, но тот, словно издеваясь, так и не появился. – Мне, наверное, стоит его бросить, да? – вдруг спросила Мошкина. – Тебе виднее, – безразлично ответил Дарий. После всплеска адреналина он чувствовал себя опустошённым и совсем уж уставшим. Больше Евгеша ничего не спрашивала. Он помыл её, как мог, и собрался уже уходить, как она вцепилась в его штанину. – Ты же посидишь со мной, пока я не засну, да? Мне… мне же просто страшно, да? За те пять часов и тринадцать минут (если верить будильнику) Дарий так и не сомкнул глаз, а когда она, просыпаясь, начала ворочаться и тереть глаза, он тихо выскользнул из её комнаты, как будто его тут и вовсе не было.

***

После того случая прошло пять дней. Не сказать, что произошло что-то сверхъестественное или незаурядное за эти дни, но спокойными бы их Дарий не назвал. Каждый день он с содроганием просыпался, с содроганием и засыпал, ожидая расправы с минуты на минуту. Петруччо, к сожалению, добродушием не отличался, и Пименов знал, что рано или поздно ему начистят рожу, если вообще не убьют. Победа бывшему светлому стражу и не светила, хэппи-эндом он себя не тешил – Петруччо превосходил его как в магическом, так и в физическом плане. А Дарий, к тому же, успел превратиться в настоящего труса, как оказалось. Несмотря на невроз и желание пустить себе кровь, волноваться-то, в целом, было не о чем – за проклятые пять дней он не увидел ни единой души, не считая Прасковьи. Последние три из пяти дней он провёл в её компании и, в конце концов, успокоился. Клоны Петруччо на каждом углу мерещиться перестали, а Евгеша Мошкина и вовсе пропала из его мыслей, как будто и не существовало её никогда. Он снова впал в безграничную апатию. Появилась она на шестой день. Под глазом выпирала фиолетовая шишка, а губа как-то неестественно распухла, но она всё же улыбалась. – Давно не виделись, да? – в своей обычной манере вопросила она. – Работа, – коротко ответил Дарий, пожимая плечами. Ему было неуютно. Только-только проснувшись, Пименов хотел немного прогуляться перед визитом к Прасковье, а теперь ему приходится разговаривать с причиной его недавних страхов, так некстати заявившейся к нему. – Вот как, – отозвалась Евгеша. – Можно войти? Дарий молча пропустил её и закрыл за ней дверь. – Всё в порядке? – осторожно начал он, когда она села на его кровать. – Угу, – как-то совсем уж по-детски ответила Евгеша, кивая головой. Её ноги не касались пола, поэтому она спокойно болтала ногами, что только ещё больше придавало ей сходства с ребёнком. Дарий только сейчас заметил, какая она низенькая. – Мне на работу надо, – промямлил он, не двигаясь с места. «Уйди, – молил Пименов. – Уйди, пожалуйста». Мошкина грустно улыбнулась и кивнула, поднимаясь с кровати. – Я просто хотела сказать, что рассталась с ним, да? За это он меня побил, но я счастлива? А, и я… кажется… вот, – не договорив, она быстро и как-то смазано чмокнула Дария в щёку и выскочила за дверь. Только когда Дарий выпил кофе, как и обычно, привёл себя в порядок и вышел из Здания, до него дошло, что Мошкина его поцеловала… – Сегодня ты какой-то рассеянный. – Голос Мефа вывел его из оцепенения. «Что? Когда я успел дойти сюда?» – судорожно думал Дарий, пытаясь связать всё произошедшее в единую нить. Никогда прежде его так не выводили из душевного равновесия потери памяти. Пименову даже казалось, что он к ним привык. – До меня тут дошёл слушок, – продолжал Буслаев, – что ты решил поиграть в героя. «Слушок» в голове Дария тут же принял знакомые формы весьма агрессивного соседа по Зданию. – И? Меня накажут? – отмахиваясь от мыслей о Чемодане, спросил Дарий. – Накажут? Дарий, солнце моё, если бы я наказывал всех драчунов, Тартар бы давно опустел! Напротив, я отдаю Мошкину в твоё личное пользование. Дарий скривился. – Личное пользование? Она не вещь. И не зверушка. Нельзя кого-то отдавать или отбирать. Она сама вправе решать, с кем встречаться и как жить. Теперь пришла очередь морщиться Мефодию. Дарий давно заметил, что, усевшись на трон Кводона, Меф изменился окончательно и бесповоротно. Прежний Буслаев никогда бы такого не сказал. Что там говорить, прежний Буслаев никогда бы не отбирал крылья у своего возлюбленного и никогда бы не обрёк того на вечные муки. Но то был прежний Буслаев. Теперь же любые «светлые» мысли вызывали в нём нездоровую реакцию, как будто бы он обзавёлся аллергией на всё, связанное со светлым и прекрасным. И всё же иногда теплилась надежда, что именно он, Дарий, сможет пробудить то доброе, что наверняка в Мефодии осталось. Напрасная, глупая надежда. – Евгения теперь будет твоей парой, – сурово сказал Буслаев. – Раз уж ты великодушно взял её под своё крыло… пардон, под свою опеку, ибо, насколько мы оба знаем, крыльев у тебя нет, тебе о ней и заботиться, как муж заботится о своей жене. Следовательно, теперь твоя связь с Прасковьей, если, конечно, ты ещё об этом думал, будет караться по всей строгости закона. Тебе всё ясно? Неожиданно для себя Дарий расхохотался. – Что смешного? – нахмурился Меф. – Всё-то ты продумал, да? – Дарий вытер выступившие от смеха слёзы. – Зачем мне тогда Прасковья, когда у меня будет собственная женщина? Женщина, с которой я могу завести детей, да и просто получать удовольствие… Как Дарий и ожидал, Меф разозлился. Слишком уж скучным и предсказуемым стал Мефодий Буслаев. Особенно предсказуемым он становился, когда речь заходила о его собственных игрушках. В данный момент – о самом Пименове. – Я запрещаю, – сквозь зубы процедил Меф. – И почему же? – Слишком много думаешь.

***

Из всего этого можно было вынести один плюс. Прасковью Дарий видел как можно реже. Всё свободное время его обязали проводить с Евгешей, которая была даже не против, хоть с ней и обошлись не слишком-то по-человечески. Дарий часто спрашивал у неё, всем ли довольна она, возможно, надеясь получить отрицательный ответ, который бы позволил ему на спокойной ноте завершить их наспех сколоченные отношения, но она всегда робко говорила «довольна», даже забывая про свою привычку из каждого слова и каждого предложения делать вопрос. Нельзя было точно сказать, была ли она действительно довольна их отношениями, или говорила так, чтобы задобрить Буслаева (одному только Троилу было известно, чем он её запугал), потому что за ними следили. Иной раз слишком заметно, а однажды Дарий едва смог заметить крадущееся за ними пластилиновое пятнышко. Буслаев со своей паранойей явно перегибал палку. Кому, как не ему, лучше знать, что Дарий не влюблён в неё и даже не собирается. Ну, ничего. Просто-напросто ещё один факт в его жизни, с которым надо смириться.

***

Сегодня день Обеда. Обеда именно с большой буквы. Так ему сказала Евгеша. Живи они в Резиденции мрака, что до сих пор стоит в лопухоидном мире на Дмитровке 13, он бы счёл это заявление чем-то глупым и нелепым, но они были в Тартаре, поэтому предложение пообедать воспринимается тут не как нечто глупое, а, скорее, дикое и неестественное, ибо в Тартаре никто никогда не обедал, не завтракал и не ужинал. По правде говоря, еда тут никому и не нужна, ибо единственный ощутимый голод связан с эйдосами и дархами, которые этими самыми эйдосами и набиты. Пименов дарха не носил, поэтому единственное, что он чувствовал, это непрекращающаяся жажда, но всё же предложение Евгеши он принял с неким подобием радости, надеясь немного скрасить будни. Мошкина ответственно подошла к делу. Притащив одноконфорочную газовую плиту и выложив продукты, любезно доставленные её приближёнными комиссионерами из лопухоидного мира, она принялась за готовку. Рассматривая зелень, фрукты, растительное масло, он поражался, словно маленький ребёнок, впервые отправившийся на прогулку. Ему казалось, будто всё это нереально, а Тартар играет с ним злую шутку. Вот тогда-то он и узнал, кем было сотворено это чудо. – Откуда ты всё это взяла? – спрашивал её Пименов. – Мои комиссионеры принесли, – отстранённо ответила Евгеша, вновь забывая про свою привычку. Сейчас она была сосредоточена на том, чтобы правильно порезать лук. Дарий брезгливо одёрнул руку и отошёл от девушки. Иногда он забывал о полномочиях своей пассии. Предполагаемый час на готовку растянулся на два с половиной, а после и на три часа. То ножи не резали, то плитка не включалась, однако оказалось, что Мошкина просто-напросто не умеет готовить. Дарий несколько раз вызывался помочь, но она упрямо отказывалась, хватаясь то за овощи, то за масло, не зная, что куда деть. Как и ожидалось, она, в конце концов, порезалась. Дарий это понял, когда она выронила нож и прижала руку к себе. – Ну-ка покажи, – потребовал он и, не дождавшись никаких действий от неё, сам дёрнул её за руку. Несколько капель крови из довольно большого пореза оказались на дархе, который тут же впитал всю кровь в себя. Заметивший это Дарий едва сдержался, чтобы не скривиться от отвращения. – Я забинтую, – уверил её он и оторвал от своей футболки неровную полоску ткани. Через считанные мгновения рука была забинтована, а сами они сидели на кровати. В кастрюльке потихоньку начинала закипать вода. И внезапно Евгеша заплакала. – Эй, что с тобой? – Дарий опустился перед ней на колени и взял за руки. – Рука сильно болит? Девушка помотала головой. – Я… я хотела сделать тебе что-нибудь хорошее, что-нибудь… приятное… Но я как всегда всё испортила! – Всхлипы сделались громче. – Ну что ты… Я не сержусь на тебя, – Пименов погладил её по голове. Ему вдруг захотелось обнять её и прижать к себе очень-очень сильно, но вместо этого он легонько сжал её плечо. – Просто… ты всегда был так добр ко мне. И в Резиденции, и здесь… Как бы плохо тебе ни было, ты помогал мне, заставлял чувствовать себя… человеком. А я не могу… ничего. Совсем ничего… – она начала дышать слишком часто, как будто пыталась вобрать весь воздух мира, а потом схватилась за голову и начала рыдать ещё сильнее. И Дарий сделал то единственное, что мог сделать на тот момент – повалил её на кровать. Она отстранённо посмотрела на него, не сопротивляясь и не удивляясь, а он осторожно поцеловал её в губы. Сердце колотилось, как бешенное, казалось, будто оно стучит в ушах, а не в груди. И, о чудо, сработало! Словно прекрасная принцесса от поцелуя принца, так очнулась и Евгеша. Дыхание стало ровнее, всхлипы прекратились. Не говоря ни слова больше, они вновь поцеловались. Дарий расстёгивал её простенькое платье на пуговицах, а она возилась с ремнём на его джинсах. Разум говорил ему, что так нельзя, но к внутренним голосам Пименов хотел сейчас прислушиваться в самую последнюю очередь. Пальцы его сплелись с её пальцами, и он прижался к ней, чувствуя, как её сердце бьётся так же, как его собственное. Возможно, они и вовсе сейчас жили одним сердцем на двоих, так ему казалось. Ему хотелось, чтобы Евгеша думала так же. Он даже попытался спросить её об этом, но фразу оборвал на половине, а после даже и не вспомнил про свой вопрос. Ему… нет, им было хорошо, и ничего больше не было важным на всём белом свете. Когда он излился в неё и лёг рядом, позволив Мошкиной прижаться к его груди, она прошептала что-то, что он расслышал лишь много позже, когда остался наедине. А в этот момент Дарий лишь поцеловал её руку и уснул с мыслями, что теперь-то ему точно всё по плечу. Так их и нашли рано утром. Разбуженный шумом, Дарий сначала в полумраке не разглядел ничего, но когда наконец рассмотрел нагло вошедших в его комнату стражей, пожелал вернуться на несколько минут назад. Сердце, казалось, остановилось, а кровь застыла в жилах, когда личная стража повелителя мрака расступилась, являя своего господина. – Собирайся, – холодно сказал ему Буслаев. – Вы оба. Мошкина, только-только проснувшаяся, дрожала от ужаса. Дарий, вполне спокойно, будто он ожидал этого, поднялся и помог встать Евгеше. Не успел он натянуть на себя джинсы, а Мошкина – застегнуть платье, как их выволокли из комнаты и повели прочь от Здания. Евгеша вновь начала хныкать, но Дарий смог схватить её за пальцы и легонько сжать их, будто одобряя. Ситуация была безумной, однако Пименов чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Пусть и под стражей, босые, грязные, они, этакие бунтовщики, шли, наплевав на законы этого мира. Внезапно нахлынувшее на него чувство любви и нежности напомнило ему о давно потерянном Эдеме, и он был уверен, что если бы в его руках оказалась флейта, он смог бы вытащить их отсюда. Но… … но тут он остался один. В подземельях Истинного Дворца их разделили – его заперли в камере без единого окна, а её повели дальше. Возможно, в пыточную. Возможно, в покои Мефодия Буслаева. Кто знает, что задумал повелитель мрака. Но вряд ли что-то хорошее. – Будь сильной, – прошептал Дарий в темноту прежде, чем закрыть глаза и уснуть.

***

Его выпустили через три дня. Или около того, ведь часов у Дария не было, а сидя в комнате без окон, сложно было сказать наверняка. Угрюмый страж, прежде Дарием ни разу не замеченный, привел его прямо в тронный зал, где его уже ждал Мефодий. – Что с Женей? – тут же вопросил Пименов. Буслаев усмехнулся. – А ты всегда был таким наглым, или это я тебя разбаловал? – Меф поднялся с трона и подошёл к нему. – Что с Женей? – с нажимом повторил вопрос Дарий. – С Мошкиной-то? – В голосе Буслаева слышалось презрение. – Я подумал, что лучше вернуть её Чимоданову. Как её пассия ты не оправдал моих надежд. – Хватит врать! Мы оба знаем, что ты не выносишь мысли, что я к кому-то могу испытывать чувства. – Вот как? Может, ты и прав. Спорить с тобой не буду, – он пожал плечами и отошёл к окну. – И… и всё? Всё, что ты можешь мне сказать? – Дарий развернул его к себе. Схватив Пименова за руку, Меф хотел ударить его, но вдруг как-то обмяк, будто вспомнив, кто перед ним стоит. – А ты хотел ещё от меня что-то услышать? – А разве ты не будешь меня наказывать? – Ну, вообще-то, нет, – задумчиво ответил ему Буслаев. – Но я хотел бы, чтобы ты сразился за мою честь. – Твою… честь? – непонимающе вопросил Дарий.

***

На трибунах собрался, казалось, весь Тартар. Дарий чувствовал себя гладиатором, и это ощущение ему не нравилось. Противника пока не было видно, и он уже начал допускать мысль, будто его разыгрывают… Ровно до тех пор, пока противоположные ворота не распахнулись, и на арену не вышла… – Евгеша?.. – его голос затерялся в общем гуле, поэтому она его не услышала. К тому же, она стояла на другом конце арены. Ну уж нет, это не розыгрыш, а настоящее издевательство. Такой низости от Мефа Дарий не ожидал. «Я убью тебя, сука. Тебе это с рук не сойдёт», – подумал Пименов, уставившись прямо на Мефа в надежде, что тот услышит его мысли. Дарий так и не понял, услышал ли Буслаев, но он тут же хлопнул в ладони, и на арену опустилась тишина. – Сегодня, – громко начал он, – мы здесь, чтобы посмотреть на поединок этой неверной женщины и… – Дарий был готов поклясться, что Буслаев едва заметно ухмыльнулся. – … падшего ангела. – Неправда! – крикнул Дарий. – Ты отдал её мне! – Что ж, – проигнорировал его Мефодий, – пусть победит сильнейший. Арену вновь заполнил галдёж, а Евгеша, не теряя времени даром, начала медленно на него надвигаться. В руке её материализовался трезубец, а Дарий так и стоял без оружия. – Бери меч! – орал какой-то страж, но Пименов его совету следовать не стал. Чувствуя себя тем ещё камикадзе, он приблизился к Мошкиной. – Не знаю, что он тебе пообещал… – перекрикивая гул, обратился к ней Дарий, – но оно не стоит того, слышишь? Мы не обязаны сражаться! Вместо ответа Евгеша сделала выпад, и Дарию пришлось уклоняться. – Ты любишь меня! Я знаю! Ты это мне сказала в ту ночь! – вновь попытался достучаться до неё Пименов. Её рука чуть дрогнула, и трезубец вместо груди Дария пронзил лишь песок, увязнув в нём. Сначала Дарий подумал, что она сбилась из-за его слов, но потом заметил, что её ноги, по какой-то дурацкой случайности не прикрытые, покрывают синяки, а под глазом вновь с лилового на фиолетовый переливался большой «фонарь». Интересно, что пообещал ей Меф, раз она с таким остервенением пытается его убить. Внезапно Дарий остановился. «Всё. Хватит, Меф. Защищать твою честь? К чёрту твою честь, к чёрту тебя, к чёрту всё», – с ясностью, до этого ему не присущей, подумал Дарий. Сейчас Мошкина вытащит этот чёртов трезубец и наконец-то осуществит свою цель, какой бы она ни была. Все в выигрыше. Кроме Мефодия Буслаева, разумеется. Дальше всё в памяти Дария смазалось. Он помнил, что Евгеша справилась со своим оружием, замахнулась для броска, хотя могла и просто насадить его, словно мясо на вертел, а он прикрыл глаза. Пять секунд… десять… пятнадцать… а он всё не умирает. Что-то коснулось его, но было не больно, а как-то… тяжело, что ли. «Аида Плаховна, шалите», – укоризненно подумал Дарий, открывая глаза с желанием высказать Смерти всё, что он о ней думает. Но Аиды Плаховны рядом не было, зато была Евгеша. И она истекала кровью.

***

Сегодня очередной день, когда ему нужно сидеть с Прасковьей. Хоть это тоже было запрещено, но всё же они выбрались из душного замка в не менее душный Тартар. – А своди меня туда, – попросил Дарий, будто не он сидел с Прасковьей, а она с ним. Коротко кивнув, девушка взяла его за руку и куда-то повела. Вскоре они пришли к одной из расщелин, от которой валил такой пар, что Пименов забывал, как дышать. – Это точно здесь? – с сомнением спросил Дарий и, получив ещё один одобрительный кивок, опустился на четвереньки, вслушиваясь в бездну. – Я ничего не слышу. Ты точно уверена? Прасковья снова кивнула, а потом зашевелила губами. Этой технике они обучились совсем недавно. И сейчас Дарий должен услышать её голос в своей голове. «Они не всегда говорят. Ты же не всегда ждёшь гостей. Вот и они не ждут». Что ж, вполне разумно. И всё же Пименов злился. – Она должна поговорить со мной. После того, что случилось! «Может, ей хочется отдохнуть. Об этом ты не думал?» Не в силах больше спорить с Прашей, он устало вздохнул и сел на землю. Прасковья положила руку ему на плечо, склонившись. – Ну и зачем всё это нужно было Мефу? Прасковья неожиданно рассмеялась. Странно было слышать её смех. То слова не услышишь, то вдруг рассмеётся. Да и смех у неё был, мягко говоря, на любителя. Будто старое дерево под порывом ветра скрипит. «Наверное, потому, что он любит тебя. Своеобразно». Дарий только хмыкнул в ответ. – Вот скажи честно, – вдруг после некоторого молчания подал голос Пименов. – Кто всё это придумал? Ты? Меф? Чимоданов? «Чимоданов? Я тебя умоляю! Он даже задницу себе подтереть не сообразит, если ему об этом не сказать!» Странно было слышать такие речи от повелительницы мрака, но Дарий старался не обращать на это внимания. – И кто же из вас двоих до этого додумался? Не увиливай! «Если ты о поединке, то я. И убила Мошкину тоже я». – Но… почему? Тебе-то какая с этого польза? Прасковья дёрнула плечом. «Ну… ты забавный». Давно уже пора было смириться, что оба (и Меф, и Праша) странные до жути. И всё же Дарий не сдержался и страдальчески вздохнул. «На самом деле я её пожалела. Лучше бы она погибла там, на арене, чем от руки Чимоданова. Мне казалось, у тебя хватит духу это сделать. К тому же, если бы ты умер, Меф бы перестал быть повелителем мрака. В моральном плане. Кто знает, возможно, я бы превратилась в ту же Женю, а он – в Чимоданова. Вот только Дария, который бы спас меня, больше бы не было». – Так ты пеклась прежде всего о своей шкуре? Эгоистка! «Как будто ты бы не поступил так же». – Нет, не поступил бы, – твёрдо сказал Дарий. Прасковья коротко хихикнула. «В тебе говорит страж света». – Когда-то, если ты не помнишь, я им был. «Возможно, ты им остаёшься до сих пор», – она достала из кармана толстовки какой-то маленький свёрток и кинула Дарию, который тот без проблем поймал. – Что там? – удивлённо вопросил он. «Ничего такого, что могло бы тебя убить. Открывай». И Дарий открыл. Свёрток оказался ничем иным, как завёрнутые в бумагу… его бронзовые крылья! Он точно знал, что это были его крылья и ничьи другие, хоть давно потерял с ними связь. Пальцы привычно нашарили выемку, которая приводила его настоящие крылья в действие, а потом пробежали по знакомым царапинам и стёртым частям кулона. Ему хотелось кричать, кричать от радости, кричать, словно маленькая девочка, которой подарили пони, ведь к нему вернулось то, что, казалось, пропало навсегда. Но в самый последний момент он вдруг вспомнил, что крылья ему дала Прасковья – та ещё тёмная лошадка. – Как? Откуда? Зачем?.. «Маленькая моральная компенсация. К тому же, если ты улетишь, я смогу устроить Мефу ту ещё головомойку». Ему показалось, будто последнюю фразу она сказала как-то слишком печально, но должного внимания обращать на это не стал – снова всеми мыслями вернулся к крыльям. Каков же был соблазн надеть их, почувствовать приятный холодок на шее, а потом взмыть в небеса и мчаться, мчаться, что есть мочи, к звёздам, к Эдемскому саду! И вдруг он вспомнил грустную улыбку Евгеши и горькую ухмылку Прасковьи. Нет, нельзя окольными путями постичь свет. К свету нужно пробиваться напрямик, через счастья и невзгоды, через боль и уйму испытаний. Ничто не даётся так просто. Поэтому всё, что ему оставалось сделать, это взять и… «Ты выбросил их?» – Прасковья вскинула бровь, явно не одобряя его поступок. – Да. К тому же, если бы я улетел, проблем было бы больше, не так ли? Вдруг Меф ради меня войной на Эдем пошёл бы… Кто его знает? «Не льсти себе, – ухмыльнулась повелительница мрака. – Не пошёл бы». – Всё неоднозначно, Прасковья. Всё неоднозначно… Обратно они шли, держась за руки, будто потерянные брат и сестра. Молчали. Дарий всё поражался, как они смогли подружиться. Буквально ведь недавно ещё он её избегал. А теперь… – Если ты предполагала, что я с тобой буду спать за украденные ради меня крылья, то ты просчиталась. «Зануда». – Хватит с меня девушек. Отныне я сам по себе. «Ну-ну». Прасковья, снова распугивая всех комиссионеров своим смехом, убежала от Дария, но не так далеко, чтобы тот её не потерял. Дарий же, засунув руки в карманы, напоследок обернулся и посмотрел на расщелину. В Тартаре нельзя умереть. В Тартаре можно лишь отделиться от тела и продолжать существовать в качестве духа. Прасковья сказала, что Евгешу он найдёт там. Теперь там же были и его крылья. Он просто не мог не вернуться сюда. Но не в ближайшее время. Однажды. Однажды он вернётся и заберёт её с собой. Это лишь вопрос времени. А пока… а пока нужно вернуть повелительницу мрака домой, иначе её психованный муженёк устроит головомойку ему, падшему. А у Дария и без того слишком сильно раскалывалась голова.