До начала времен

Зима в Токио выдалась отвратительно холодной – пасмурная и промозглая, с пронзительным до самых костей ветром и туманами, с закрытыми аэропортами и туннелями, нескончаемой въедливой сыростью и угрюмым, свинцовым, почти висящим над головой небом. Но даже все это казалось ничтожным по сравнению с тем, когда город замирал в тоске, и ни единой души почти не оставалось на улицах, только один дождь бесконечно сменялся другим дождем, напоминая библейское наводнение. Харука почему-то очень плохо спала в такие ночи. Какие-то странные сны тревожили ее. Отодвинув в сторону портьеру, она стояла у запотевшего от дыхания окна, кусала губы, словно пыталась вспомнить что-то очень важное, и бездумно вглядывалась в темное зимнее небо, где разворачивалось очередное светопреставление. Тихие шаги, раздавшиеся за спиной, заставили ее чуть повернуть в сторону голову, так, чтобы встретить синеглазый взгляд и тихую, ясную, такую любимую улыбку. Постаралась улыбнуться в ответ. - Не спишь? - спросила Мичиру. Она мягко прижалась грудью к сильной спине свой возлюбленной, наслаждаясь запахом ее кожи – нотки сандала, дикой мяты и свежая влага дождя; мягкостью тонких пшеничных волос, в которых сами собой путались ее длинные пальцы, и еще тем потрясающим и непреходящим чувством близкого родства душ, ставшего волшебной реальностью со дня их самой первой встречи. - Ты же не любишь дождь. - Терпеть не могу. Кажется, он никогда-никогда не закончится, - вздохнув, по-детски пожаловалась Харука, поймала ее ладонь и на мгновение прижала ее к губам. Как не кончатся ее сны, ночные отражения которых бередят душу. Словно в ответ на ее слова, сильный порыв ветра бросил в стекло новый заряд дождевых капель. – Но, когда ты рядом, это не имеет значения. Вообще ничего не имеет. Только… Горячечный шепот Харуки заставил Мичиру прижаться к ней еще ближе. - Что? Хару… ты словно чего-то боишься… - Да так. Ерунда… - нехотя призналась Харука. – Сама не понимаю. Как избавиться от чувства, что если все хорошо, то кажется, будто скоро непременно случится какая-то дрянь, и чем лучше сейчас, тем будет хуже и страшнее? Мичиру... Ты ведь знаешь, я совсем не романтик, но когда ты будишь меня утром поцелуем, потому что на работу тебе надо раньше, чем мне, черт возьми, – это так нежно и трогательно, что порой хочется плакать, и я всегда думаю, что совершенно этого не заслужила. До тебя мне казалось, что лучше никому не верить. Да и сейчас так кажется, если честно… Чем больше веришь – тем страшней потом предательство. Я ведь сначала не хотела верить, что ты существуешь на самом деле, и что так будет с нами всегда. А теперь вот… Мне снится иногда… так, ерунда и неправда, конечно, но как будто тебя больше нет. Нигде. - Харука… - Да-да, дурацкий сон. Знаешь, так бывает порой, когда память вступает вдруг в противоречие с разумом, и кажется, что ничего этого еще не было – ни этой квартиры, ни наших друзей, ни моих побед на гонках, ни тебя… И уже не будет. Никогда. Главное – тебя. И что я сейчас открою глаза, и правда, ничего нет. Смешно, да? Ты смейся, если хочешь. Ты только не отпускай меня. Слышишь, Мичиру? Никогда не отпускай меня… - Смешная ты, Харука. Смешная и глупая. Куда же я денусь? Думаешь, после того, как я отдала тебе тело и душу, я смогу забрать обратно свое сердце? - Прости. Я что-то расклеилась совсем. Это, наверно, дождь виноват. Льет и льет. Скорей бы весна... Мичиру развернула гонщицу к себе лицом. Поцеловала в краешек губ, приподнявшись на цыпочки. Прошептала на самое ухо: - Пойдем в постель, Хару. Уже поздно. И холодно. Я расскажу тебе кое-что, хочешь? - Сказку? - слабо улыбнулась Харука. - Нет. Не сказку. Я знаю, ты не любишь сказки. Одну старую-старую легенду… - И в чем разница? Задернутая портьера отрезала и дождь за окном, и тусклый мокрый фонарь, и комната потонула в бархатном полумраке, оставляя им только едва различимые силуэты. Чуть слышно скрипнула кровать. Мичиру на мгновение задумалась, помогая Харуке устроиться поудобнее и подтыкая вокруг нее теплое одеяло. И Харука в который раз ощутила, как удивительно хорошо, что она рядом – такая красивая, чуткая, нежная, как зачарованная морская нимфа тоже из какой-то сказки, на которыми она смеялась даже в детстве и в которые никогда не верила. Но синие сапфиры глаз, драгоценные волосы, опускающиеся на плечи искристым плащом, стройные ноги и легко вздымающаяся грудь…. - Мичиру была не просто сбывшейся мечтой, чудом из чудес, каждый день словно опровергая незыблемые истины, что в этом мире мечты давно уже не сбываются, сколько в них ни верь… - Закрывай глаза, - попросила Мичиру. - А я ее знаю? – спросила Харука, послушно смежая веки. – Легенду эту? - Вряд ли. Она мне приснилась совсем недавно. Но мне почему-то кажется, что я ее знала всегда… - Вот и я также. И о чем она? - Слушай, - Мичиру устроилась на груди возлюбленной, и та с радостью сомкнула вокруг нее руки, заключая в объятия. – И засыпай, если сможешь. Давным-давно на Луне существовало королевство. Похоже на красивую сказку, правда? Только это не сказка… Когда свет вышел из тьмы, а тьма отделилась от света, когда зажглись во Вселенной первые звезды, а их огонь побежал по пустоте, согревая ее своим теплом, тогда и родился ветер. Когда первые звезды сотворили себе детей, и были те вначале подобно пустынным безжизненным песчинкам, но и тогда, на заре самого первого дня белёсое безымянное море уже неутомимо утешало их своими солеными слезами, билось о берег, желая обнять скалы и сгладить их острые края. Переплетясь потревоженной тишиной с хрусталём созвездий, горячим дыханием облаков с первой влагой, полившихся с них, над родившейся землею загорелось небо. И среди этих облаков в прорехи жадно текли лучи солнца, пока еще далекого и такого же белёсого, как и морская пучина. Рождаясь в бессловесной пустоте по замыслу каких-то древних богов и богинь, благородных, как самые яркие звезды и безжалостных, как сама смерть, мы несли на себе их незримые отпечатки через всю душу, несмываемые кровавые символы, они были нашими глазами, и мы смотрели ими сквозь вечную пустоту Космоса и появляющихся из нее чудовищ. Мы теряли друг друга и каждый раз находили заново, пока на меняющемся лике светлоокой Луны сменялись века и тысячелетия, падая в жестокую лету, и было это за миллионы лет до появления первых людей. Утоляя первую жажду и даря друг другу прохладу первых ветров, мы крепли, становясь небом и морем, мы стояли по разные рубежи стихий, как враги, но все время тянули друг к другу руки, мы жили лишь мгновение, но были вечны. У нас не было тел, но мы сплетались душами в объятиях, мы были еще немы и глухи, но и тогда нам было достаточно мысли. Мы пели друг другу песни, и от их мелодий звезды танцевали и плакали в вышине... Там, где однажды сбываются сны. Мы были там. Там, где память хрупка и беспечна, как смех ребенка или крыло бабочки, наши души пришли в новый мир. Мы стояли на его страже, охраняя его покой, никем недосягаемые, как часовые. Мы и тогда были едины, ощущая болезненную остроту обнаженных нервов сильнее, чем несуществующих обнаженных тел. Обрывая в глубине ушедшей памяти бесконечную череду перерождений, смеясь над смертью и переступая через многочисленные разлуки, мы мечтали встретиться однажды заново, в том сказочном лунном королевстве. В том мире, давно не существующем, павшим к нашим окровавленным ногам и преданным, а теперь скованным только холодом и космической пустотой. Там, где живые океаны сменились горьким холодным песком, там, где, как ожогами на разрушенных, но не рухнувших стенах, до сих пор стынет вечностью память о бушевавших пожарах, когда металл обращался в воду, а люди - в воспоминания. Там, где нет больше ветра, потому что исчез воздух, а небо из синего стало угольно черным, где тьма, пришедшая ни снаружи, а изнутри, плавясь болью, черными клыками прогрызала себе путь к новым, еще нетронутым мирам, мы остались там лишь хрупкими осколками воспоминаний о любви до начала времен… *** Море было беспокойно. Он чувствовал это. Он волновался. С самого восхода солнца он звал ее своей песней. Его мысленное послание было полно всей той нежной грусти и яркости образов, что он обычно слал ей. А она не отзывалась сегодня так долго, что он начал беспокоиться. Он согнал облака, опустив их так низко над землей, как это только было возможно, и, сложив свои крылья, замер в ожидании. «Ну где же ты…» «Ветер…» - волна, родившаяся из сверкающих на солнце капель, словно тонкая рука, протянулась к нему, чтобы обласкать и успокоить. "Почему тебя опять не было так долго?" «Ты скучал?» «Я шептал твое имя». "Опять поднимается шторм. Его боятся мои рыбки и все те жители, кто нуждается в воде. Я утешала. Прости". "Боятся?.. Что это значит - бояться?" "Опасность. Смятение. Страх. Разве ты не знаешь, что такое страх?" "Покажи мне, что значит бояться... или... нет, не надо. Я чувствую, что тебе становится от этого больно. Я не хочу этого для тебя". "Когда я с тобой, я не боюсь ничего. Ты пронзительный и теплый, ты танцуешь в вышине, подобно моим маленьким рыбкам. Ты - моя гармония". "Подумай еще о рыбках. Пожалуйста". "А ты - об облаках. Какие они? Они мягкие? Снизу они немного похожи на мое море". "Как пенный прибой. Мне кажется, что небо где-то соединяется с морем. Однажды я непременно отыщу, где". "И тогда мы встретимся?" "Я вплетусь в твои волосы, а ты напоишь меня влагой, чтобы я мог пролиться дождем в твои подставленные ладони". "Для меня удивительно, как у тебя получается все так понимать". "У меня для этого есть ты. Пока не было тебя, я никогда не думал, что это можно любить". "Но ты повсюду, кроме воды. Ты можешь летать. А я, как ни стараюсь проникнуть в твой мир, я никогда не дотронусь до неба". "А я до морского дна. Но разве это мешает нам быть вместе?" "Ты даришь мне радость". "Я всегда буду с тобой. Я - огненный ветер. Но пока ты не научила меня, я ничего не знал о прохладе воды и милосердии земли. Ты для меня словно вечные искры света в океане. Я люблю тебя". "Перестань. Пожалуйста!!" "Тебе снова больно?.. Я это чувствую…Почему? Разве от любви, от радости может быть больно?" "Да... или нет. Я не знаю… Но когда ты рядом, я не хочу ничего иного для себя". "Улыбнись! У нас есть целый мир, чтобы жить в нем вместе, он полон для нас до самых краев светом и воздухом..." " Ветер... Ты сможешь быть со мной всегда? И всегда будешь? Твоя любовь горит во мне ярче любого пламени... я никогда раньше такого не испытывала… " " Ну вот… ты опять плачешь… А я с тобой, и у нас нет обратной дороги, кроме той, чтобы всегда быть вместе. Я рад, если ты этого захочешь. Когда ты рядом, вокруг меня исчезает та пустота, что окружала меня всю мою жизнь…" «Ветер, мой ветер… Разве я смогу теперь без тебя?» Голос Мичиру, немного задрожав, стал совсем тихим на последней фразе, а потом и вовсе умолк. Харука открыла глаза и, не нарушая молчания, вопросительно потерлась подбородком о плечо своей любимой. Ветер за окном, казалось, утихомирился, и только дождь совсем тихонечко продолжал на разные лады – то высоко, то глухо стучать по железному карнизу. - Так трогательно, - наконец, не выдержав, шепотом сказала Харука и добавила. – У меня комок в горле. Но… ведь это же выдумка, да? Все эти слова, и ветер, и море, и вся эта вечность - это же все не по правде… - Конечно, выдумка, - легко согласилась художница, ероша волосы и осторожно целуя Харуку в висок. – Хотя… кто знает? Мне так приснилось. Если тебе так хочется, пусть будет сказка, все, кроме тех слов. Потому что они – правда. Знаю, я говорю тебе их так редко… Можно, конечно, все время повторять, как хочется любить, защищать, беречь, лелеять… но все равно это немного не то. С тобой впервые за много лет моя жизнь наполнилось смыслом. Я словно не существовала до нашей встречи, голова отдельно, а тело отдельно, как море без ветра - все эти приливы и отливы – когда их нет, любое, самое глубокое море - это всего лишь стоячее болото. А теперь во мне что-то проснулось. И я, как море, тоже не могу без тебя слишком долго. Но только я больше ничего не боюсь. Да, это все лишь выдумка, Харука. Но ты не бойся… Они замолчали лишь на мгновение. Прислушались к наступившей тишине. - Зато я сейчас один в один как твой ветер, - пряча, несмотря на темноту, раскрасневшиеся щеки и влажные глаза, усмехнулась Харука. – Сентиментальный дурак. Только ты умеешь сразу делать так, чтобы от слов внутри становилось и тепло, и больно … И еще немного страшно… Мичиру заворочалась в ее сильных руках, покачала головой. Спросила тихонько: - Почему? - Хорошо ведь не может быть слишком долго, верно? Так и в сказках: когда с героями приключается слишком много счастья, словно подсознательно начинаешь ждать каких-нибудь неприятностей. А у них? Чем кончился твой сон? Это же не конец? - Конечно, нет. Не бойся. Ты же мне веришь? В любом мире и в любом времени даже погибнув, и ветер, и море не могут не родиться вновь. Просто не могут. Без них ничего не будет в любом из миров, лишь пустота. И Луна, пусть все забыли и давно считают ее мертвой, вовсе не умерла. Раз в месяц, в полнолуние, когда ветер разгоняет облака и золотистый свет струится от нее к Земле, тогда лунная дорога качается на любой, самой узенькой речке. Но ни один человек не может подняться по ней до обратной стороны Луны, кроме влюбленных, как море и ветер, спящих в объятиях друг друга так крепко, что души их беспрепятственно гуляют по прекрасным лунным садам, самым совершенным во всем королевстве, среди хрустальных белых лотосов, что распускаются только для них… Нравится тебе такая концовка? - Нравится, - сказала Харука, не отрывая взгляда от лица Мичиру. И, если честно, ей этого и не хотелось, слишком много света и любви было в этих прекрасных глазах. – Сегодня как раз полнолуние. И мы там тоже бываем? - Очень часто, - подтвердила Мичиру и покрепче прижалась к любимой. – Только не сейчас. Мы еще не спим. - Ради того, чтобы побывать на обратной стороне Луны, можно и заснуть. - Не сейчас, - рассмеялась Мичиру, коварно забралась под одеяло, и Харука – такая большая, теплая, дерзкая и вспыльчивая, обманчиво послушная, как прирученная дикая кошка оказалась в ее власти. – Луна подождет. Сегодня ты принадлежишь только мне.