Привычка

Луна обвивает руками шею Маттео и целует его куда-то в район скулы. Луна светится своим безграничным счастьем изнутри и дарит ему, только пришедшему с мокрой и совсем не по-летнему прохладной улицы, тепло. Он отстраняет её и шепчет заботливое «я холодный и мокрый; простудишься» перед тем, как притянуть обратно к себе и поцеловать, перечёркивая всё, что только что сказал. Маттео каждый раз, когда видит её, думает, что пора уже закончить это всё, признаться ей: она, солнечная девочка-доставка, для него не больше, чем способ забыть белокурую королеву катка. Но каждый раз не признаётся. Уверяет себя, что просто не хочет, чтобы ей было больно. Но где-то в глубине оттаивающего сердца знает: Лунита стала для него смыслом всего, а Амбар — едва ли приятным воспоминанием. Луна устало вздыхает и трясёт головой, откидывая локоны каштановых волос назад. Маттео уже в третий раз объясняет ей, как ему самому кажется, элементарную тему по химии, но все его попытки разбиваются о стену её непонимания. Луна хочет спать, но у неё завтра одна из самых важных в семестре контрольных, а знания в области органики стремятся не то что к нулю — к отрицательным числам. Она неловко проводит рукой по столу, и стакан воды летит на пол, по пути выливаясь прямо на футболку Маттео. Луна заливисто смеётся, пытаясь выдавить из себя извинения, и Маттео, примирительно улыбаясь, встаёт и обнимает её. Мокрая футболка неприятно липнет к телу, Луна трепыхается в его руках и морщит усыпанный веснушками нос, и Маттео понимает, что не готов её сломать. Никогда не будет готов. Луна выскакивает из-за поворота, врезается в Маттео, тормозя об него, быстро извиняется, замечает, что это он, и практически кричит: — Восемь! — Что «восемь»? — Не понимает он. На самом деле, не очень-то хочет понимать: когда в шоколаде её глаз прячется улыбка, ему абсолютно плевать, что стало причиной. — За контрольную! По химии! Клубничный мальчик, ты меня спас! — Лунита чуть ли не запрыгивает на него с ногами, обнимает крепко-крепко и шепчет «спасибо» в самое ухо. Маттео прижимает её как можно ближе к себе и улыбается; Луна не похожа ни на одну девушку из тех, кого он встречал, а объехал он, кажется, весь мир. За Луну Маттео готов отдать всё, что у него есть. Лишь бы не отдавать её. Маттео с каждым днём, с каждым их поцелуем и разговором понимает, что Луна для него — всё. И всё чаще задаётся вопросом, как же жил до неё. Как влюблялся до неё. И сможет ли влюбиться хоть раз после. Маттео не хочет признавать этого, но приходится: Луна пробралась к нему под кожу, стала центром всех его мыслей. Учиться, чтобы потом объяснять темы одну за другой ей. Кататься, чтобы потом ставить танцы вместе. Жить, чтобы наслаждаться её улыбкой. Маттео тонет в ней всё больше и больше с каждым разом; забывает об игре, споре с Гастоном, обо всём мире. Маттео болеет ей и знает, что вылечиться уже не сможет. Она нужна ему — рядом, каждый день, каждую секунду. Он, кажется, дышит уже ей, а не кислородом. Маттео знает: он от Луны зависим. Когда-то что-то пошло не так, и он, готовый в любой момент сломать её ради собственной выгоды, оказался во власти этой хрупкой на первый взгляд, но такой боевой девчонки. Маттео ненавидит себя за это; её — обожает. Луна для него соткана из совершенства. Её хочется носить на руках весь день, целовать ей тонкое запястье и смотреть на неё, как на единственное своё божество. А она вроде бы и не меняется: такая же весёлая, простая и по уши в него влюблённая. Маттео хочет отгородить её от всего мира. Маттео хочет подарить ей весь мир. И лучше бы он, забывая белые локоны и царственный взгляд небесно-голубых глаз, начал пить или курить. От этих привычек он избавиться мог бы. От Валенте, пропитавшей его существо, — нет.