***
– Ох, сынок, как там в классе? Всё хорошо? Нет никаких проблем? — отец впервые интересуется сыном. На памяти шатена он редко интересовался деятельностью отпрыска. Хината вздыхает. Пару дней в академии, а он уже многое успел. К примеру, познакомиться с девушкой из основного курса Пика Надежды. Она была, вроде, Супер Геймером Кибоугамине Гакуэн. — Да, всё отлично. Может, только между собой две девушки не ладят, но меня это не касается. Ну, то есть, меня не втягивают в конфликт. — уголки губ приподнимаются в подобии лёгкой улыбки. На самом деле, шатен был рад. Он, будучи хоть и в резервном корпусе, познакомился с талантом, которая была в основном корпусе Пика Надежды. ...Но как же он завидовал. Это была отнюдь не губительная чёрная зависть, а белая. Он хотел быть такой же значимой ячейкой общества. Быть тем индивидуальным Я. Эгоист. Так все бы сказали. — П-простите, но у моей семьи нет столько средств, чтобы оплатить обучение. – Хаджиме трясёт. Крупная дрожь проходит по всему телу, а холодок пробегает по спине, впиваясь в позвоночник и череп, угнетая ещё больше. Чёрт, почему? Почему всё так тяжело? Но малина не всегда бывает сладкой, Супер Ничто Старшей Школы. Пока что. — Это исправимо, уважаемый. — спокойный голос директора. Даже комитет, состоящий из старых пердунов, молчит в тряпочку и ожидает, задаваясь одним единственным вопросом. “Он что, суицидник?“ Страх с примесью отчаяния. Страх неизвестности, отчаяние завершает круг осознания своей ущербности. Отвратительное, вязкое, чёрное, липкое чувство по отношению к себе. Похожа на подачку в виде жалости над самим же собой. Ну не глупый ли, а? Однако, скорее отчаянный. — И к-как же? — голос предательски дрожит. Хината пытается скрыть волнение и страх. Отвратительно. — Лишь обычный уговор. Отдаёшь нам своё тело, разум, личность, родителям будет компенсация за изменение их отпрыска, а наши специалисты сделают тебя Абсолютной Надеждой. — это звучит так мерзко. Измениться ради цели – быть кем-то значимым в обществе? Хината готов. Удивительно, но эта серая никчёмная мышь умеет думать критически и отчаянно. Зеленоглазый кивает. — Можно подумать? — Хината поднимает голову и смотрит на директора, Джина Киригири. — Конечно. — беззаботно отвечает мужчина. Ноги стали ватные, ком к горлу подступает, который тяжело проглотить. Неужто он хочет этого? Ведь хуже уже не будет. Наверное... Хината сам не помнил, как ушёл из святой святых академии. Он сидел на лавочке, возле фонтана, где они обычно сидели с той девушкой-геймером. Но сейчас её нет, у неё занятия. — Чего хмурый такой, внучек? — это было без насмешки. На удивление приятный мужской голос, владельцу которого можно было дать максимум пятьдесят лет. Хаджиме встрепенулся, поворачивая голову в сторону седого и в статном возрасте мужчины в очках. — А..я просто задумался. Здравствуйте. — как обычно вежливый Хината отсаживается в сторонку, давая сесть мужчине. Седовласый кивает, садясь рядом. — И не хмурый я. Просто задумался. — отводит взгляд Хината, как раз в сторону Пика Надежды и поджимает губы в тонкую полосу. — Да? И о чём же, если не секрет? — мужчина подмечает куда смотрит шатен, слегка кивая. — Из резервного корпуса хочешь попасть в основной? — он не даёт ответить Хаджиме на прошлый вопрос. Студент замирает, медленно поворачивает голову в сторону статного мужчины, на вид которому можно было дать максимум пятьдесят четыре, а затем шумно выдыхает. — У моей семьи денег нет на обучение, а мне предложили кое-что. Не знаю, как поступить. — Хината будто как-то виновато смотрит на мужчину, чувствуя, будто выглядит ничтожеством перед ним. — Сам подумай: оно тебе надо? Хочешь ли ты этого? Что тебе это даст? — всё даст. И талант, и признание, и уважение. Всё о чём мечтал Хаджиме, который моментально подрывается с места и бежит в сторону академии. Да. Это – его шанс. Нельзя упускать его. Но на душе неспокойно. «Увидимся завтра!» Прости, Нанами, но этого "завтра" никогда больше не будет. Уж явно не в этой жизни. Хаджиме идёт к святой святых академии на ватных ногах, в горле ком, который будто мешает дышать. Ком страха и отчаяния, поэтому его так трудно поглотить. И как только Хаджиме получает разрешение войти, он прямо с порога объявляет эти заветные слова: — Я согласен! «Что же ты делаешь, а, суицидник? Тот разговор с дедком тебе ничего не дал? Тебе для чего мозг нужен?! Урод. Моральный урод и эгоист.» Механизм запущен. Хината погружён в капсулу.***
Хината продолжал бежать. Кажется, будто биение сердца было громче его собственного, судорожного, сбитого дыхания. Гул шагов кружили голову, адреналин бьёт ключом. Хината забегает в дверь, которая находилась слева. И по закону жанра там был тупик. В глазах уже темно, дыхание трудно восстановить, падаешь с ног. Миг, холодное лезвие с вибрацией и характерным звуком впивается в покрытую мхом, прогнившую, хлипкую доску, срезая за собой торчащие волосы с виска Хаджиме. Адреналин вперемешку со страхом резко ударил в голову. Хината оборачивается, сглатывает, и сжимается под алыми глазами и равнодушным, не выражающим никаких эмоций, взглядом Камукуры-куна. Страх. Животный страх сдавливает все органы внутри, будто стараясь превратить их в кашу. «Я нашёл тебя, серая мышь.» Хаджиме опускается на колени, зажимая ладонями уши и стараясь унять гул. Ком из слёз и отчаяния подступил к горлу, начиная раздражать и душить сильнее. — Н-нет, п-п-пожалуйста, н-нет.. — Хаджиме не сдерживается и теперь плачет навзрыд, невнятно бормоча что-то, а некоторые слова превращались в крик. До чего всё это дошло. Зачем? Почему? Для чего? Э г о и с т. Камукура смирил взглядом чуть ли не в конвульсиях, плачущего Хинату. Фактически Хината – тот, кто даёт Камукуре тело, сам себя уничтожает, разрывает себя на куски. Как же глупо это ничтожество использует своё тело и свой мозг. Это отвратительно. На этой почве Изуру наносит первый удар. Он получился не таким сильным, смазанным, но достаточно ощутимым для шатена, который чуть ли не взвывает и не заваливается на бок. Черноволосый протягивает руку, запуская пальцы во влажные от пота волосы Хинаты и с силой тянет руку вверх, заставляя шатена подняться на ноги. Хината издает измученный стон, но послушно поднимается и слёзы продолжают обжигать холодные щёки. Это всё неправильно. Этого не должно было быть. Это неправильно. Это отвратительно. Отвращение к самому себе. Хината погряз в этом грехе с головой. Изуру не даёт ему отдохнуть вдоволь, рывком опрокидывая его на кушетку, которая вся была в каплях запекшейся крови. Кому она принадлежала – история умалчивает. Изуру ремнями крепко привязывает Хаджиме к кушетке. Это трудно было бы для другого человека, так как Хината брыкался очень сильно. Но пути назад нет. «Ты омерзителен. Стремился к идеалу, но сам втоптал себя в грязь. Тошно смотреть на того, кто так пренебрегает талантами.» Изуру хмыкает, но эта нотка презрения ощущалась холодком по позвоночнику. Брюнет отходит и схватившись за деревянную рукоятку ножа, почти рывком выдёргивает его из досок, которые противно скрипнули. Абсолютный Талант медлил, будто хотел вдоволь насладиться своей властью над слабой и когда-то трезвой, индивидуальной, эгоистичной личностью. Хаджиме замер, смотря своими зелёными глазёнками на лезвие ножа. Взмах и лезвие ножа, как будто масло нарезают, проходит до рукоятки в живот, ближе к боку, Хаджиме. Тот кричит, но двинуться не может. Положение не позволяет. Хината будто превратился в литий; такой мягкий, что можно руками порвать, только от его тела нельзя получить химический ожог. Камукура-кун плавно опускает нож до металлической поверхности кушетки, разрезая плоть Хинаты. Но из него течёт не красная жидкость, именуемая кровью. Из него течёт жёлтая жидкость и мякоть, похожая на ананас. Изуру приподнял бровь в немом вопросе, выдыхая. Хината кричит, извивается, но брюнет не остановится на этом. Он отрезает кусок от Хаджиме и поглощает его за один подход. «Сладкий. Приторно сладкий вкус. Ты отвратителен как внутри, так и снаружи, пока что доминирующая личность. Пока что.» Камукура его не щадит, отрезая всё новые и новые куски, поглощая их, как ненасытный демон пожирает души невинных. Хаджиме кричит, уже срывая голос и почти переходя на хрипы, болезненные стоны, всхлипы. Хаджиме был внутри весь из ананаса. Приторно, сладко, раздражает. Хината выгибается колесом и издает последний истошный крик. А затем оседает с широко распахнутыми глазами, которые затем закатываются. Камукура, вонзив нож в голову ровно меж глаз Хаджиме, разворачивается и покидает комнату. Камукура просыпается, поднимаясь из капсулы. Вопросы "Кто я? Где я?" сами собой отпадали. Обладая прекрасным умом, Изуру мог во всём сам разобраться. Посмотрев на учёного, брюнет хмыкает. Здравствуй, новое тело.***
Камукура идёт по развалинам. Город давно погряз в Отчаянии, не без помощи Абсолютного Таланта. Это скучно. Абсолютно скучно. Но внезапно Камукура будто выпадает из реальности, а его ослепляет раздражающий глаза яркий белый свет. Невольно жмурится, сводя брови к переносице и прикрываясь рукой. На нём впервые белый костюм и тот идёт по дорожке. Много белого цвета. В Японии белый – это траурный цвет и на похоронах он использовался чаще всего. Падают лепестки белых роз, а у самого Изуру в руках пышный букет из алых роз. Брюнет идёт неспешным шагом и в конце концов видит хрустальный гроб, крышка которого была убрана. Да даже без неё было видно того, кто там лежит. Хината. Умиротворенное лицо, руки на животе, опрятный костюм цвета молочного шоколада. Грудь не вздымается. Камукура подходит и садится на стул рядом, но перед этим положил букет прямо на грудь Хинаты. — Эй, ну как ты так? Имея потенциал, ты совершил такую глупую ошибку, — пауза, Камукура выдыхает, — Мы совершили. Камукура встаёт и аккуратно кладет ладонь на рот Хаджиме так, чтобы указательный и средний палец были на месте губ шатена. Брюнет наклоняется и мягко прикасается губами к пальцам, имитируя поцелуй. Выпрямившись, Абсолютный Талант заметил, будто по щекам Хинаты потекли слёзы и достав платок, аккуратно вытер их. Собственноручно закрыл крышку гроба, которая тоже была выполнена из хрусталя, Камукура разворачивается, неспешно уходя в белую пелену. — Спокойной ночи, моя вторая половинка сознания.