Привет

0. Pov Младший Привет. Я младший в семье. Детство у всех разное было. Кто-то в детдоме жил, у кого-то родители были разведены, у меня же семья была совершенно обычной: мама, папа, я. Обычная настолько, что повеситься от скуки можно, от хорошей жизни, наверное. Только вот, это я думал, что она таковой была. Ведь есть у меня ещё и брат. Старший. Обычный ли был он? Хах, ну для всех он был серой массой, да, как массовка в фильмах, глянешь, отвернешься и забудешь. Вот только я не забыл, потому что отвернуться не мог, когда меня мелкого он держал за лицо обеими руками и целовал, целовал в засос. Я поначалу думал, что он тренируется, мол, заодно и я научусь, но после раза дофиганадцатого понял, что дело тут нечисто. Как и его поцелуи. Они были такими же нечистыми, я бы даже сказал грязными, полный рот слюны и в ней же пол моего лица. Шикарное детство, ничего не скажешь. Обычные воспоминания в обычной семье. 1. - Мелкий, ты дома? - Нет, нет, только не снова, да блин, блин, бли-ин, - мальчишка судорожно искал ботинок, бегая по комнате, сбивая все, что хлипенько стояло, да и не только. План был прост, приходит старший - сваливает младший, через окно, благо, этаж первый. Но некоторым планам суждено фэйлиться, а юный мозг ещё не взял за основу главного - всегда нужен план Б, а лучше и С, а лучше и... ну, опустим. Вот и сейчас в который раз мальчишка забыл выложить ботиночки на подоконник заранее, дабы успеть слинять, пока старший брат возится в прихожей. - Ай, да хрен с ним, - если плана Б нет, надо придумывать его на ходу. Босиком, конечно, бегать по камням и раскаленному асфальту будет менее приятно, но это явно приятней... - Ай! Схватили. Дезертир дезертировать не успел. Пойман на побеге - будешь отрабатывать ещё дольше, младший это прекрасно знал и только слабенько всхлипнул от безысходности. Мужики не плачут, мужики делают, мужики целуются со своими старшими... Погодите-ка, на счёт этого у него были сомнения. Но то, что это ему не нравится, сомнений не возникало. Старший легко поднял хиленькое тельце и посадил к себе на колени. - Ты так смущаешься, что вечно устраиваешь эти сценки побега, будто тебе это противно, так ми-ило. Глупый, глупый старший брат. Если бы он только знал, как паренек страдает каждый раз, как он хоронит эти ценные минуты и задатки мужественности не в земельке сырой, а в мокром, очень мокром поцелуе, то не стал бы так напрягать мальца, он уверен, но... Глупый, глупый старший брат. Тик-так, тик-так, окна закрыты, в комнате слышно только слабое гудение машин и тиканье часов. Руки младшего упираются в плечи, стараясь сохранить хоть какое-то расстояние между телами. Ладони старшего покоятся у мелкого на пояснице. Тик-так Губы к губам, язык почти полностью в маленьком ротике, ласкает и наполняет слюной, она скапливается в уголках рта и течёт по подбородку. Тик-так Дышать почти невозможно, когда воздуха не остаётся совсем, младший с усилием бьёт кулачками по груди брата, чтобы тот дал ему отдышаться. Совет дышать через нос помогает мало. Тик-так Обычно, если делать что-то много-много раз, то к этому привыкаешь. В нашем случае эта теория успешно провалилась, как и план побега. К чужому языку в своём рту, обилию слюны и головокружению от кислородного голодания привыкнуть невозможно, так думал младший и так действительно было. С каждым разом становилось, если не хуже, то в плане длительности действие увеличивалось точно. До старшего достучаться было невозможно, этот идиот только и мог, что топить мелкого в естественных жидкостях и делать глупые предположения насчёт его побегов и брыканий. Иногда, младший отвечал, точнее, пытался отвечать. Жалкие попытки - тоже попытки. Старший жмурился, краснел, пыхтел и убирал свои руки за спину. Зачем, мелкий не знал, но хотя бы мнимая свобода его бренного тельца - уже плюсик за старания и подчинение. В остальном жизнь паренька была такой же захватывающей, как скоростная поездка на старом городском трамвае. Такая же размеренная, нудная и ломающаяся на крутых поворотах, поворотах языка родного брательника в собственном рту. 2. Когда старшему стукнуло 20, у него появилась девушка. Довольно поздно для нашего времени, но с кем не бывает. Девушка была красивая. Младший завидовал, и даже ревновал. Нет-нет, не к брату, конечно. Братского комплекса ни у кого из них не было, было другое... Но вернёмся к девушке. Русые волосы до пояса, правильные черты лица и бронзовый оттенок кожи даже зимой. Характер - чудо. Покладистая, не стерва, а какой голос. Старший светился, словно уран на завтрак бочками ест, а не тарелку каши. И вроде у всех своя жизнь, и вроде младший в школе за девчонками бегает, у старшего все уже сложилось, да только: - Какого хрена ты опять творишь!? - мелкий чуть ли не взвизгивает, когда к нему в кровать начинает лезть брат, - твоя комната дальше по коридору, топографический кретин! - Ну, только один поцелуйчик на ночь, я же редко прошу, а то будешь сам со своей математикой сидеть, хе-хе. Младший хмурится, младший не хочет очередную пару и лишение компа от матери. Но младший не хочет и... - Нгх, - старший не церемонится, сразу углубляя поцелуй. Надо заметить, что целоваться он стал намного лучше. Практика за эти три долгих года ему помогла или девушка, мелкий не знал, да и обращать внимания не хотел. До сих пор это немного смущающе, мокро, но неожиданно жарко. В комнате душно, с недавнего времени он стал это замечать и списывать на раздражение, ведь это бесит и никак иначе, раздражает, это только из-за уроков он терпит. Ведь так? Язык скользит по языку, зубам нёбам. Тягуче, то агрессивно и пытаясь бороться, и тогда нужно на поцелуй отвечать, не будет младший ему проигрывать, то нежно и еле невесомо. Дышать оба уже научились, теперь прерывать сие действие было излишним. Иногда они ловили себя на мысли, что целуются не много, не мало минут двадцать, а то и полчаса. Сумасшествие. 3. Старший съезжает из дома, когда ему исполняется 23. Теперь он работает, живёт с девушкой, с той самой, с которой начал встречаться ещё три года назад, теперь он самостоятелен. Младший рад настолько, что кажется, подари ему золотую рыбку, исполняющую желания, он скажет, что все его желания сбылись. Ведь больше никто не будет его доставать утром, днём, вечером или даже будить по ночам из-за какого-то поцелуя. Младший рад, бегает по дому, напевая "я свободе-ен!!" и даже сам впервые по своей инициативе целует брата на прощание. Тот скромно лыбится в ответ, смотрит грустным взглядом с минуту и уходит. В добрый путь, во взрослую жизнь без лобзаний с родственниками, ещё и своего пола. Младший рад, только вот девушки все еще нет, с математикой нелады, и что-то скребет на душе, медленно, монотонно так, противно, но кого это сейчас волнует. 4. Старшему 26, он женится все на той же чудесной-пречудесной девушке, от которой младшего тянет блевать. Почему? - спросите вы, а потому что зависть и ревность. Зависть и ревность. Все кричат: "Горько!", а младший жалеет, что жертвой собственного тела научил брата целоваться. Лучше бы он так и пускал слюни, много, чтоб она захлебнулась в них, и тогда брат вернется к нему. И вновь попросит ещё один поцелуй. Кто же знал, что вот так все обернётся, что эти ненавистные слюнопускания станут счастьем и горем всей его жизни. Что когда старший съедет, младшему начнут сниться мокрые сны с его участием, и дрочка под воспоминания о лобзаниях станет рутинной, ежедневным ритуалом, болью в груди и возбуждением в члене. Два пальца в рот, представить язык брата, воображение на полную, воспоминания на максимум и понеслось. А потом сдавленные всхлипы в подушку и ненависть к себе. "Горько!" Чокнемся за создание новой, совершенно обычной семьи. Младшему плохо, он обводит взглядом беснующуюся толпу, натыкается на брата и понимает, что попал. Последнее время они виделись, конечно, но так редко, что он успел забыть, насколько тёплые его глаза, как он улыбается, когда гладит его своей широкой ладонью по голове, растрепывая и так непослушные волосы, вспоминает, с каким упоением они целовались, как проскальзывали смешки со слишком громких хлюпов и как сжимали пальцы простынь/кровать/спинку стула, занимая руки, останавливаясь, чтобы не зайти дальше. Потому что неправильно совсем, слишком дохуя неправильно, и так пиздец. Вспоминает своё наигранное "надоел уже, есть же телка" и агрессивное вытирание рта, лишь бы не заметил смущение, вспоминает футболку XXL и растянутые домашние штаны, потому что было ещё кое-что, что старший не должен был заметить. "Горько!" Чокнемся за чистую, искреннюю любовь. Младший закрывает глаза, глубоко вздыхает и идёт проветриться, тут и там натыкаясь на ужратых родственников. И хорошо, хоть стояк не заметят, мда, те растянутые штаны ему бы сейчас не помешали. Дрочка на свадьбе брата в туалете и жалость к собственному никчемному я в планы не входила. Как и не входила в план эта ненормальная любовь. Вообще, он заметил, что с детства все его планы терпят крах, вот и сейчас, только зайдя в кабинку его настигает старший: - Тебе плохо? Перепил? - сука, заботливый какой. - Да, плохо мне, плохо, вали уже, - раздражение и желание захлестывает мозг, хочется просто остаться уже одному и снять напряжение. Не лезь, блять, не лезь. - Может, воды принести? - Себя унеси. Эти глаза, губы, руки. Какие же родные, такие привычные, лишь бы не сорваться, лишь бы, блять, не сорваться. Ну вот, видать, и правда перепил. - Поздравляю. Со свадьбой в смысле, - и столько в этом голосе боли, надежды, отчаяния, что старшего ломает, как и мелкого. Стоят рядом, а кажется, между ними леса, горы, и чертов Атлантический океан. И можно, и нельзя, да и поздно уже, да и хуже бы было. Потому что у одного семья, а у второго только жизнь начинается. И хрен бы со всеми, и хрен бы с обществом, и что их скорее всего побьют до полусмерти местные гопники после таких новостей. Ведь видят оба, что взаимно, да только родители, да только дотянули оба до точки невозврата. Стоят, сверлят взглядом то друг друга, то грязный бетонный пол. И молчат, всю жизнь молчат. Как и большинство, скрывая раны от чужих глаз, протыкают иглами кожу, мясо, кости, запихивая глубже, лишь бы не заметил никто, что хуево, что душа на части рвётся, что слаб на самом деле. Молчат, пока старший не уходит, оставляя мелкого одного. Возбуждения уже нет, как и эмоций, которые, как звезды, расширившись до невиданных размеров на последнем этапе своей жизни, угасли, оставив после себя только слабо мерцающих белых карликов. Они просто продолжат жить, утаив чувства в глубине души, а каждый раз, вспоминая, будут выворачивать её наизнанку. Таким было детство младшего в обычной семье, с немного странными забавами с братом. У них будет обычное будущее обычных людей, но навсегда останутся те не совсем правильные чувства, спрятанные под толстым слоем заурядности и стандартов.