Holidaymaker

Очередной вечер, очередной раз одна. Раздражало неимоверно, при условии того, что он ещё и упёр неизвестно куда вчерашним утром. И ни дверь не скрипнет, ни ключ в замке не повернётся. Вот так вот сиди и жди их, гулящих таких, слезы роняй, а потом улыбайся и кивай, как китайский болванчик, мол, да, да, конечно, скучала, ждала и люблю. Кстати, что самое противное – и скучала, и ждала, и любила…люблю. Люблю. Люблю. Люблю. В настоящем времени и в будущем тоже. Она намотала прядь волос на палец и нечаянно дёрнула их, поморщившись от боли. Слезать с подоконника безумно лень и не охота, но спать хочется ещё больше, поэтому, как ни крути, а слезать надо. Всё равно делать больше нечего – посуда перемыта, пыль протёрта, пол вымыт, ковры пропылесошены, еда приготовлена… Вот только есть её некому. Какая мелочь, кажется, а ведь такая важная мелочь. Да, оказывается, она заснула. Она бы и не узнала этого, если бы не прикосновение к лицу чьих-то грубых пальцев. Внутри сжалась пружина, и показалось, что внутренности завязались в узел. Пришёл! Пришёл! Пришёл! Она открывает глаза и понимает, что сидит на диване, завернувшись в плед. Хороша поза для сна, ничего не скажешь. Шея болит, ноги затекли. Хорошо хоть глаза открываются и видят перед собой лицо Скуало, в тот же момент отдёргивающего руку от лица Ние. Она сидит и улыбается счастливо, а он, напустив на себя независимый вид, стоит напротив и пытается доказать, что он не по лицу её гладил, а муху убивал. -— Твоей лапой только дерево точить… Вместо наждачки пойдёт… И вообще, у меня шея затекла. Он неохотно устраивается сзади и, откидывая волосы с её спины, начинает массаж… Ну, по идее, должен начать. На самом деле он целует её в шею и постепенно разворачивает её корпус к себе. Ноги морским узлом уже, ну он и эгоист! Какая романтика, спала она на сеновале, романтика… Она пересаживается поудобнее лицом к нему, и он валит её на спину. В верхней одежде на её чистую пижамку. Невежа. Пальцы скользят вниз по молнии, куртка падает на пол. Надо скорее его раздеть, а то на ней совсем мало одежды. Ремень, брюки, рубашка, какая-то цепочка на шее. О небо, это-то он зачем на себя нацепил? Поцелуями ниже вдоль по шее от ключиц до низа живота, её пальцы в его волосах, царапают шею, и он возвращается назад. Ногти впиваются в его спину, оставляя красные полосы как доказательство своего пребывания здесь. Волосы прилипают к лицу. Она целует его торс, следуя руками за поцелуями, и вот, он, кажется, уже сорвался. Он же не может медлить. Без промедления. Без лишних движений. Он резко садится на кровати, переворачивает её под себя, и вот она уже почти чувствует его. Секунда. Она выгибается под ним, а он не отрывается от её губ и чувствует её грудь своей грудной клеткой. Жар, как агония, разливается по телу, как истерика в каждой клетке тела, и он опускается на неё. Мокрая от пота кожа липнет, волосы лезут на лицо. Два вдоха, три, четыре… На седьмой он всегда делает что-то непредсказуемое. Пять, шесть… Такова его натура. Семь. Он поднимается и идёт на кухню. Слава Богу, там есть еда. А вы как думали?