Плата за услугу

Снег попал в глаза, оцарапал лицо, разъедая его холодом, нестерпимым подобно тому отчаянию, что жадным клещом вгрызалось в сердце, с каждым его толчком проникая все глубже. Удар, пришедшийся в и без того ноющее колено, сбивал с мыслей, заполняя болью все сознание. Не было сил подняться, не было сил взлететь - их едва хватило для того, чтобы заставить себя дышать, сдерживая рвущиеся из груди стоны. Проклясть себя за беспечность, за детскую глупость, за собственные слабость и бесполезность, которые разрывали изнутри, - то немногое, что удалось себе позволить, до того, как неизбежное беспамятство вновь объяло разум. - Вы в порядке, милочка? - хриплый, сбивчивый голос выдернул обратно в реальность, грубо и бесцеремонно вторгнувшись в холодный бесцветный сон, разбив его на мельчайшие осколки. - Милочка? - не поскупившись на иронию, выдохнул Нико, приходя в себя, и тотчас дернулся, разглядев собеседника получше. Тот, в свою очередь проделав то же, поспешно поправился, все еще желая убедиться в том, что юный олень был способен адекватно мыслить и самостоятельно передвигаться. Насчет первого сомнений не возникало, однако ноющее колено не заставило долго ждать. Нога мучительно ныла, словно схваченная в тиски, не позволяя сосредоточиться, и Нико не стал утруждать себя подробным вниканием в затянувшийся монолог топтавшегося рядом старика, давно переключившего свою речь на ближайший обросший мхом камень. Вспомнить о своей цели, встать, попробовать идти. Ничего не сломано, значит, можно двигаться, но - как некстати - не было ни малейшего понятия о том, где именно искать похищенного новоиспеченного родственника, чтоб ему навеки инвалидом стать, тогда хотя бы увязываться следом больше не надумает. Нико скрипнул зубами от одновременно нахлынувших боли и воспоминаний о сводном брате. Только ради матери, надо вернуть его только ради матери, а там уж пусть сгинет сам в волчьей пасти или заблудившись в лесу - главное, чтобы Нико не был причастен к этому. Как бы ни было паршиво, пришлось просить помощи у изрядно поседевшего одинокого маразматика, искренне считавшего каждый сук и булыжник своим другом, хотя те даже не отвечали взаимностью, предпочитая игнорировать назойливого старика. Однако только ему было известно расположение логова сволочных птиц, которых черт дернул заняться похищением детей. В любой другой ситуации это было бы только на руку, но сейчас вся вина ложилась на плечи именно «старшего брата», которого подобное положение дел несколько не устраивало. - О чем ты, Тобиас?.. - Нико старательно изображал интерес, кривя душой. - Но это же здорово! Ты разве так не думаешь? - насколько сложно было улыбаться этому мерзкому криворогому скелету, нервно трясущему своей куцей бородой, обильно собранной инеем. - Мне так не кажется... Мы вообще правильно идем? - говорить с ним самому, заставлять говорить его, иначе он чего доброго заснет на полуслове или попусту сдохнет, словно все происходящее не настолько важно, чтобы без остановки мчаться вперед или банально прибавить шаг. До логова орлов было двое суток пешком, пришлось после долгих споров остановиться на ночлег, поддавшись логике Тобиаса: вероятность заблудиться и остаться без проводника, едва волочащего от ноги, была слишком высока, чтобы рисковать ради одной ночи. Лишь бы с Джонни ничего не случилось... Взрыв копытом снег, Нико в сердцах мотнул головой, отгоняя подобные мысли. Что это было - совесть, стыд? Как вообще модно жалеть этот недоразвитый придаток, отчего-то ставший любимчиком в семье? Над самым ухом раздался короткий смешок, вынудивший мгновенно обернуться, чтобы встретить пристальный взгляд подслеповатых глаз. - Что смешного, Тобиас? - как же он раздражал своей надменной манерой набивать себе цену по любому пустяку. - Да ничего такого, - старик не характерным для него рывком приблизился вплотную к юному спутнику так, что тот мог чувствовать его частое дыхание, сипло вырывавшееся из горла. - Ты так переживаешь за этого малыша. Я даже завидую. Да он издевается! - А как же твои камни? - не остался в долгу Нико, точно зная, куда бить. - Ты бросил их дома, они, наверное, тоскуют без твоих баек! Ухмылка тотчас исчезла с сухих растянутых губ Тобиаса, мелькнув поредевшим от беспощадного времени оскалом, сквозь который процедился четкий хрип: - Не тебе судить меня, мальчишка. - А кому? - тотчас вцепился в услышанную фазу Нико. - Вряд ли твои деревья скажут тебе больше, - было самое время заткнуться, но день в обществе погрязшего в собственном престарелом бреде оленя не оставил ни капли терпения. - Или ты думаешь, что они с благодарностью выслушают все твое бесконечное и абсолютно пустое бахвальство? Как наивно, ты всего лишь... Последние слова забились попавшим в рот снегом - удар широкого копыта пришёлся прямиком в грудь, отправив кубарем приминать громоздившиеся вокруг извечные сугробы. Нелепо распластавшись на животе, Нико с трудом выдохнул, радуясь уже тому, что, судя по ощущениям, все ребра были целы, пусть перед глазами и мелькали настойчивые темные пятна. С нескрываемым удовольствием наблюдая за попытками своего спутника откашляться, Тобиас приблизился к нему и равнодушно вдавил его в снег, не позволяя даже помыслить о побеге, и прошептал в самое ухо: - Я гораздо нужнее тебе, чем ты - мне. - Да неужели? - машинально огрызнулся Нико, решив до конца стоять на своем. Этот дряхлый старик ничего не сможет сделать, а перспектива умереть в одиночестве никому не нужно грудой костей, обтянутых прорешенным плешью мехом, вряд ли располагала к возвращению в общество бессловесных слушателей. Давление на позвоночник усилилось, выжимая воздух из легких и заставляя пожалеть о сказанном. Слишком долго Тобиас жил один, чтобы не суметь свыкнуться с неизменным одиночеством и принять свое помешательство каждой частицей измученного сознания. Слишком долго никому не было дозволено издеваться над некогда непревзойденной звездой упряжки. Горячий язык коснулся щеки, пустив по всему телу волну мелкой дрожи наравне с встрепенувшейся искрой страха. Нико дернулся, однако противник лишь пренебрежительно рассмеялся, оказавшись гораздо сильнее, чем можно было предполагать. - Мне кажется, получается немного несправедливо, - проскрипел он. - Я изо всех сил помогаю тебе отыскать твоего брата и хочу что-нибудь взамен. Услуга за услугу? Мир в мгновение ока дал трещину, разделившись надвое. Нико лихорадочно соображал, тщетно силясь найти выход, спастись, вырваться из мертвой хватки, не вслушиваясь в слишком спокойный голос Тобиаса. - Поверь мне, малыш, тебе будет гораздо хуже, если все - твой отец и отец Джонни, вся упряжка и, конечно, твоя драгоценная матушка - узнают о том, что ты сделал со своим беззащитным братом, - голос истекал патокой, липкой, вязкой и до тошноты сладкой. Она ласкала барабанные перепонки, затекала в мозг, полностью охватывая его и лишая воли. - Мы ведь не хотим этого, не так ли? - Дряблый неуравновешенный старик, прежде нервировавший своей слепотой и невозможно медленной и нетвердой поступью, сейчас не давал ни единого повода сомневаться в своей силе. Тобиас выглядел намного старше своих лет, но сотканные за годы отшельничества внешность и манера речи создавали чрезмерно правдоподобную иллюзию немощи. Браня себя за доверчивость, юный олень сцепил зубы, готовясь к «услуге» и мечтая лишь о том, чтобы все принесенные жертвы окупили себя. Ни единого звука, ни сигнала, ни жеста - Тобиас начал без прелюдий. Нико коротко взвизгнул и тотчас задохнулся собственным вскриком - боль горячим потоком брызнула из глаз, судорога иглами вонзилась под кожу, терзая каждый нерв. Перед глазами поплыли белые круги, сливавшиеся со всем окружающим миром, и пришлось в тот же момент закрыть глаза, чтобы не видеть этот ненавистный снег, этот трижды клятый лес, эти глубокие следы, вьющиеся двумя линиями между деревьев. Заливаясь смехом, память тотчас воссоздала образ счастливой матери, разбивающийся о жалобный крик ни в чем не повинной жертвы орлиной охоты. «За что мне это?» - сквозь рыдания едва разборчиво простонал Нико, не будучи способным отречься от происходящего даже на минуту. Тобиас тяжело дышал, наслаждаясь каждым мгновением, когда безвольно трясущееся под ним маленькое тело отсчитывало вздох за вздохом, прерывающиеся слетавшими с губ белыми клубами горячего дыхания. Эта мука не могла продолжаться вечно, хотя упорно стремилась казаться таковой, и Нико с торопливо угасавшей надеждой терпел, ожидая того мгновения, когда старик устанет и благосклонно позволит укрыться от него, от его язвительных и слащавых замечаний, от презрительных намеков, а заодно от всего мира. Разве что не удастся спрятаться от впитавшихся в кровь позора и унижения, винить в которых можно было лишь себя. Закончив, Тобиас рухнул на олененка, придавив его своим телом и даже не подумав отодвинуться. Собравшись и отчасти умерив непрекращавшуюся дрожь, Нико принялся выбираться из-под навалившегося старика, превозмогая боль и отчаянно рыхля носом и копытами снег. Пошел медленный крупный снег. Медленно вращаясь и вырисовывая в воздухе одному ему известные символы, он оседал на землю, укрывая вместе с нею всех его обитателей. Нико наблюдал эту пляску, периодически непроизвольно содрогаясь, и, не имея сил даже отвернуться, смотрел на изломанное ветвями деревьев черное полотно неба, с которого не спеша опускались искрящиеся кристаллы мороза. Молодой олень прекрасно понимал, что утром все будет, как прежде: Тобиас, кряхтя, поднимется, трижды спутает дорогу, десяток раз споткнется и вдобавок наверняка провалится в медвежью нору. Сам Нико осторожно посмеется над этим, незаметно уберегая полоумного старика от падений, и будет поддерживать его нелепые разговоры, словно ничего не произошло, словно этой ночи и не существовало. Разве только появится новый, полный насмешки взгляд, которым всякий раз будет одаривать Тобиас своего молодого спутника, считая, что тот не замечает подобной издевки. Тот самый взгляд, что сейчас прожигал спину, уродуя и без того измученную психику.