PAYDAY! MY LITTLE PONY.

Эквестрия. Прекрасная страна мира и гармонии. Это страна где все равны и у всех равные возможности. Это место где все счастливы и живут в любви и согласии. Идеальный мир, о котором можно только мечтать Но всё это лишь ложь. Самообман, внушаемый нам с детства. Правда намного хуже. Болезни, бедность, медицина, для оплаты которой ты не разгибаешь спины, работая на износ, сразу на семи работах, чтобы дать той кто тебе дорога шанс жить в этом прогнившем мире зажравшихся чиновников и продажных полицейских, которые и ухом не пошевелят, если тебя будут убивать в соседнем, от их участка, переулке. Может где-то в глубинке всё и по другому. Может в том же Понивилле и сохранились те идеалы, которые нам пытаются скормить ещё с молоком матери, но здесь я не видел ничего подобного. Только не здесь. Только не среди высоких шпилей небоскрёбов Мейнхетена. Город тысяч огней. Город возможностей. Город, где ты в любой момент можешь получить всё и тот час это всё и потерять. Вот она, моя прекрасная Эквестрия. Встаёшь в пять утра, ещё до восхода солнца. Чистишь зубы. Причёсываешь гриву. Завтракаешь в одиночестве на маленькой кухне. Пьёшь самый дешёвый разводной кофе. Одеваешь своё поношенное пальто, которое не можешь заменить, так как все деньги уходят на еду, налоги и лекарства, которые не дают ей умереть. Смотришь на себя в зеркало. С чистой зеркальной поверхности на тебя смотрит осунувшаяся морда жеребца от тридцати до тридцати пяти, земной пони белого цвета. Голубые, поблекшие глаза покрыты тонкой красной сеткой капилляров, свидетельствующие о постоянном недосыпе. Выспишься тут, когда полежать на жёсткой койке удается лишь три часа в сутки. Черная грива с уже седыми прядями волос убрана в строгую прическу. Воротник серого пальто поднят до подбородка, ведь на улице уже поздняя осень и со дня на день обещали снег. Я тяжело вздыхаю, рассматривая своё отражение. Пытаюсь улыбнуться. Не выходит. Я разучился это делать в тот день, когда у неё случился первый приступ и врачи поставили диагноз, из-за которого вся её жизнь весит на волоске. Решив её проведать, прежде чем уйти, я тихо, стараясь не шуметь подкованными копытами, подхожу к белой двери, ведущей в её комнату. Прежде чем войти, прикладываю к двери левое ухо, в попытке услышать хоть что-то. Тишина. Я тихонько, чтобы не заскрипели не смазанные петли, открываю дверь. В её комнате, на мой взгляд, слишком светло. Светлые обои, светлая или же кремовая мебель. Светлая двуспальная кровать, где под белым пуховым одеялом, на белых простынях, угадывается силуэт свернувшейся калачиком кобылки. Я тихо-тихо прохожу к её трюмо, как обычно заваленному косметикой, которой она уже не может пользоваться из-за болезни. Бeру копытом белую рамку с фотографией. На снимке лето, бескрайние луга центральной Эквестрии, куда мы обычно ездили отдыхать от шумного и грязного мегаполиса. На голубом небе белые и пушистые облака. А в центре всего этого два пони. Белый жеребец, земной пони и такая же кобылка-единорог. Жеребец выглядит весёлым и свежим. Живые и яркие голубые глаза сверкают счастьем и уверенностью в завтрашнем дне. Кобылка, всего на пол головы его ниже, светиться радостью и счастьем, ещё большим, чем жеребец. Её зелёные глаза, смотрят с озорными огоньками и уверенностью, что их двоих ждёт жизнь полная счастья и радости. Но реальность к ним была жестока. Я медленно ставлю рамку с фотографией из прошлой жизни, нить которой была порвана, с тихим стуком на место. Но кажется, звук вышел не достаточно тихий. Со стороны кровати раздаётся шорох сбрасываемого одеяла, и я слышу её сонный, больной, но всё ещё полный силы голосок. -Ты уже уходишь? Я тот час развернулся и бросился к постели, останавливая, пытающуюся встать с кровати, кобылку. -Лежи, не смей вставать, помнишь, что доктор сказал? Спрашиваю я у кобылки. Та недовольно фыркает, но всё-таки ложится обратно. Я заботливо поправляю под её головой подушки в белых наволочках, и укрываю одеялом эту непоседливою кобылицу, готовую в любой момент выскочить из кровати. Я присаживаюсь на край постели, и нежным прикосновением копыта, поправляю алую чёлку, упавшую на её, всё ещё яркие зелёные глаза, которые искрятся любовью и благодарностью за то, что я всё ещё с ней. За то, что я не сбежал. Не бросил её. Ведь я люблю её. Люблю всей душой и хочу только одного, чтобы мы снова были там, на зелёных просторах, где нет границ и законов. Где будем только я и она. Единорожка тепло мне улыбнулась и ответила с ободряющей улыбкой: -Ох, Ричард. Вечно ты меня опекаешь, словно маленького жеребёнка. Я большая девочка и вполне могу… Тут речь её прерывается, и она заливается в глухом кашле, который скручивает её тело тугой комок, заставляя сжаться и прижать копыто ко рту и закрыть глаза. Я испуганно подскакиваю, мышенально уже зная, что надо делать, но тут кашель сам прекращается и её копытце нежно останавливает меня, заставляя сесть обратно на край кровати. -Тебе плохо, я сейчас принесу лекарство и вызову доктора Хамера. Говорю я обеспокоенным, её состоянием, голосом. Она ободряюще мне улыбается и протягивает ко мне копыто. Я подаюсь вперёд и чуть прикрываю глаза, когда её копытце нежно гладит меня по шёрстке на левой щеке. Я открываю глаза, и мы молча смотрим друг на друга. Она мне улыбается. А я не могу заставить себя улыбнуться в ответ. Её это не обижает, нет. Она знает о том, какие жертвы я ради неё уже принёс и принесу в будущем. Она всегда мне улыбалась, даря своей улыбкой надежду и желание продолжать борьбу. Если бы не она, я бы давно уже опустил копыта. Она мой мир, она моё всё, и я не могу её потерять. Единорожка берёт своим свободным копытом одно моё, и я чувствую, как в душе, от её прикосновений становиться легко и свободно. Ради неё я горы готов свернуть, только бы она смогла вновь стоять рядом со мной как на том снимке. -Делай то, что считаешь нужным, любовь моя. Я открываю глаза и наклоняюсь к ней и легонько целую её лоб. -Отдыхай, ещё рано. Я приглашу доктора Хамера позже. Скоро придёт Элизабет и посидит с тобой, пока меня нет. Спи, любимая, прости, что разбудил тебя. Я начал отстраняться, но до того, как я полностью это сделал, она успела поцеловать меня в щёку и негромко ответить: -Возвращайся ко мне скорее. Сказав так, она отпустила моё копыто и закрыла глаза. Через минуту я услышал её негромкое дыхание. Я встал с края постели и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я покинул нашу квартиру, и прежде чем уйти, запер входную дверь на ключ. У моей сестры Элизабет есть свой комплект, и она, как будущая медсестра, а пока что студентка мед колледжа, была сиделкой для Розы, моей особенной пони, которую я каждый день оставлял на попечение Элизабет, и уходил на работу. Я вышел из подъезда и, отойдя на небольшое расстояние от двери, глянул наверх. Из окна на пятом этаже, с нежно-кремовыми шторами, никто больше не смотрит мне в след. Розе нельзя вставать надолго из постели, или кашель может усилиться. До болезни, Роза всегда провожала меня из окна, когда я шёл работать на завод «БлэкВатер». Так было на протяжении пяти лет, нашей совместной жизни, полной счастья близости любимой пони и простых радостей. Так было давно, в той жизни, а в этой всё иначе. Сейчас ни кто не смотрит мне в спину, не машет копытцем и не желает, сквозь тонкое стекло, удачи. Всё изменилось. Изменился и я. Я быстро пересёк, пока что малоактивные улицы своего спального района и вышел на широкую мостовую, которая вскоре должна была привести меня к стальным дверям завода. Я шёл быстро, не от того, что спешил на работу, а только для того, чтобы согреться. Движение – это жизнь, а на холоде это единственное, что эту жизнь в тебе поддерживает. Передвигаясь, почти галопом, я не смотрел на ранних прохожих, которые тоже спешили на работы и службы. Мегаполис на острове, не спит никогда. Ещё горят ночные вывески и фонари. По дорогам всё еще летают автомобили, а зевающие полицейские, сильнее кутаются в свои утеплённые пальто и продолжают спать на своих постах. За двадцать минут, я «долетел» до КПП, установленное перед заводом, на котором работал по три смены в качестве старшего мастера. Я постучался в окошко охраннику. Окно открылось, и из него высунулась заспанная морда земного пони в голубой кепке и синей спецовке охранника. С большой, с обвислыми щеками, бурой морды, на меня смотрели два серых, заспанных глаза с черными пролежнями под ними. Пони широко зевнул, демонстрируя мне свои платиновые коронки, и промаргавшись, слегка ошалело посмотрел на меня сверху вниз. -Даллас, такая рань, а ты уже на работу? Голос у охранника сиплый и кажется, немного простуженный. Я утвердительно кивнул головой, прежде чем ответить. -Да Хэнк, много ребят уже пришло? Хэнк на миг призадумался, и мне кажется, даже послышалось, как пытаются вертеться шестерёнки его ещё спящего мозга. -Пока только две бригады, а из твоей: ты первый. Пропуск давай. Он протянул ко мне копыто. Я недолго рылся в карманах своего измученного временем пальто, и протянул ему пластиковую карточку с моей фотографией, именем и должностью. Хэнк, ненадолго скрылся у себя в будке, а когда его широкая физиономия бурого цвета, вновь показалась из узкого, для такой тыквы, окна, он протянул мне пропуск назад и подал бланк, в котором я чиркнул росписью, подтверждая своё прибытие к месту своей основной работы. Хэнк довольно кивнул головой и спрятался внутри, чтобы нажать на кнопку и поднять шлагбаум передо мной. -Хэнк, и ещё кое-что. Позвал я охранника, тот услышав мой голос, снова высунул свою голову. -Чего ещё тебе от меня надо Ричард? -Дай позвонить от тебя. Мне нужно вызвать доктора жене. Хэнк понимающе кивнул, и мотнул мне головой в сторону входа в его небольшой пункт контроля. Я быстро вошёл в тесное помещение, про себя в который раз дивясь тому, как туша, вроде Хэнка, смогла сюда пролезть. Я прорвался к небольшому столу, заваленному папками и журналами. Недолго порывшись во всей этой бесполезной для меня макулатуре, я откапал телефон, и быстро набрал нужный номер. Я не опасался разбудить доктора, ведь знал, что Хакет с четырёх ночи, уже на ногах. После набора номера пошли длинные и скучные гудки. Пока я стоял с трубкой у уха, слушая эту заунывную песню телефонных гудков, Хэнк вытащил от куда-то журнальчик с кобылкой в радужных носочках, сидевшей в очень интересной позе. Хэнк открыл журнал на первой странице и углубился, в … так сказать… приобщение к культуре. На пятом перелистывании страницы Хэнком, гудки оборвались, и я услышал сердитое «Алло». -Доктор Хамер, сэр, вас беспокоит Ричард Даллас, я по поводу… -К миссис Даллас я зайду к двенадцати часам дня, всего доброго мистер Даллас. И пошли короткие гудки. Я кладу трубку на место и благодарю Хэнка. Тот только кивнул в ответ головой, увлеченный рассматриванием, с лицом истинного ценителя, фотографий кобыл из журнала. Я покинул КПП и прошёл к громаде завода, из труб которого уже вовсю валил чёрный дым. В раздевалке я бегло поздоровался со своими знакомыми и, открыв свой шкафчик, быстро переоделся в рабочую форму. Синий комбинезон с красным поясом, вот и вся моя униформа. Я вошёл в цех, и прошёл к своему станку. И началась многочасовая рутина моего трудового дня. К обеду, я думал, что стволы автоматов у меня горлом полезут, столько я их изготавливал за день. Раздался гудок, означающий обеденный перерыв. Я влился в поток пони и прошёл в столовую при оружейном заводе. Взяв свою порцию на сегодня, я прошёл к свободному столу и преступил к трапезе. Горячий суп из картофеля и лука, был сегодня неплох, даже лучше чем вчерашний борщ. Гречневая каша с морковной котлетой и чай с сахаром. Покончив с едой, я хотел бы выйти и перекурить, как прямо передо мной уселся серый пегас с каштановой гривой и желтыми глазами, в которых светились два бесовских огонька. -Привет Даллас, как жизнь? Я медленно опустился на место и выложил передние ноги на блестящую столешницу. -Привет Вульф. Всё, как всегда. Ответил я своему старому другу, ещё с училища. Вульф как-то странно усмехнулся, помешивая ложкой суп у себя в тарелке. -Даллас, по старой дружбе, я хотел бы тебе сделать одно деловое предложение. Начал он из далека, засовывая ложку в рот. Его слова меня, как-то сразу насторожили, Волтер всегда якшался с тёмными типами и, наверное, именно это меня и насторожило. Но я решил сначала выслушать старого друга, прежде чем сразу говорить тому, нет. -Выкладывай, но только побыстрее, мне ещё две смены нарезать стволы. Вульф кивнул, в знак того, что мы поняли друг друга. Он проглотил ещё ложку горячего супа, прежде чем продолжить: -Ты же знаешь, что раз в месяц, четырнадцатого числа, к заводу подъезжает охраняемый фургон с наличностью? Я утверждающе кивнул. Я знал, что раз в месяц нам выплачивают зарплаты, а по слухам, нам платят лишь половину от нужной суммы, а другая половина ложится в карман начальника завода, но никто даже и слова поперёк не говорил. Кандидатов на внезапное сокращение штатов не было. -Ты не разучился стрелять и водить грузовики? -Что ты задумал? Спросил я его напрямик. Пегас ехидно улыбнулся и подался ко мне вперёд. Когда наши глаза были так близко, что я мог слышать его дыхание, Волтер тихо ответил мне: -Хочу устроить день выдачи зарплат. Я так от него и отпрянул. Что он такое несёт? Выдача зарплат только через неделю, неужели он собрался устроить ограбление? -Знаешь, что Вульф. Я, пожалуй, откажусь и, по старой дружбе, я тебя не сдам начальнику. Я уже собрался уйти, как пегас резко подался вперед и всунул мне в карман обрывок бумажки с цифрами номера. -Позвони, если надумаешь присоединиться. Тебе-то деньги нужнее. Добавил он на последок. Я отмахнулся от друга и поспешил вернуться к работе. Остаток рабочего дня, я всё думал над его словами. О ситуации с Розой знали все мои знакомые и друзья, а Вульф знал больше всех. Он лучше всех понимал, как же мне нужны деньги на качественное лечение, но то что он мне предложил, это же преступление. Нет. К этому я ещё не готов. У меня всё ещё есть надежда. И у меня всё ещё есть её улыбка. С такими думами я закончил работать и в три часа ночи отправился домой с последними рабочими. На выходе я попрощался с Хэнком, который перелистывал уже новый журнал, с кобылкой в не менее откровенной позе. Пони отстранёно махнул мне копытом, возвращаясь к своему «чтиву», а я поспешил домой. На полпути, в сердце поселилось неприятное чувство тревоги. Я непроизвольно ускорил шаг, и через десять минут уже открывал ключом дверь квартиры. Дверь была не заперта. Тревога в голове усилилась и теперь завывала не хуже сирены. Боясь самого страшного, я влетел в квартиру и на пороге был встречен заплаканной мордочкой младшей сестры. При виде меня, Элизабет, ни слова не говоря бросилась ко мне с невнятными объяснениями. Я попытался выяснить, что случилось, но Элизабет только что-то несвязно бубнила внос, периодически шмыгая и ударяясь в рыдания. Я судорожно сглотнул мерзкий ком в горле, и поспешил в комнату Розы. Там меня встретил запах больницы. В постели полу сидела Роза, с более бледным видом, чем обычно, а рядом с её постелью, на стуле, в больничном халате сидел седой единорог в очках в роговой оправе. Я тот час подлетел к Розе. Кобылке мне улыбнулась натянутой улыбкой и позволила себя обнять. -Что случилось? Спросил я у неё. -Можно вас на пару слов, мистер Даллас. Позвал меня доктор, прежде чем встать со стула и выйти в коридор. Я вопросительно взглянул на Розу. Та лишь мельком кивнула мне головой, отпуская меня и устало прикрыла глаза. Я нежно поцеловал её в лоб и вышел следом за доктором. Стоило мне выйти, как в комнату проникла Элизабет и прикрыла за нами дверь, отрезая Розе доступ любых звуков из коридора. -Мистер Даллас, я буду краток, болезнь прогрессирует, и лекарства лишь отсрочивают неизбежное. Начал доктор. Его слова ударили по мне не хуже артиллерийского снаряда. Я коротко кивнул головой, облизывая в раз пересохшие губы. -Я не буду вам лгать, у этой болезни есть способ эффективного лечения, но он очень дорогостоящий и производится за границей в Кристальной империи. -Сколько? Спрашиваю я. Доктор, снимает очки и неспешно протирает их платком. Чего он тянет? -Сколько, доктор? Спрашиваю я более настойчиво. Доктор Ханмер медленно поднял на меня глаза и произнёс цифру. От которой волосы встали дыбом у меня на затылке. -Три миллиона? Доктор коротко кивнул головой, а я прижался спиной к стенке и медленно сполз на пол. -Я сделал всё, что мог. Простите. Сказал доктор, прежде чем уйти, захватив своё пальто и шляпу. Вскоре из комнаты Розы вышла и Элизабет. Сестра со мной простилась, коротко объяснив, что на кухне оставила мне поесть, выразила свои сожаления и тоже ушла. Я поднялся с пола, чтобы закрыть за ней дверь. В голове вертелись не самые приятные мысли. Всё восстало против меня. Весь мир, кажется, хочет отнять у меня всё. Я не могу этого допустить. На ватных ногах, я прохожу в комнату Розы. Уже глубокая ночь. Ей надо спать, а она не спит. Стоило мне войти, как кобылка тот час повернула ком мне голову и слабо улыбнулась. Я подошёл к её кровати и тяжело сел на самый край. Мы где-то десять минут молчали, каждый думая о своём, и всё это время, слабая улыбка не сходила с её губ. -Всё плохо, да? Спросила она у меня с надеждой, на мой отрицательный ответ. И тут я дрогнул, я упал к ней в объятия, давя в себе слёзы, а Роза нежно обняла меня и поглаживала по голове, нашептывая утешающие слова. Не знаю, сколько прошло времени, пока она утешала меня, говорила, чтобы я не сдавался. Но под конец я смог вернуть себе самообладание. Я поднялся с её постели и, натянуто улыбнувшись, погладил её по голове. -Я достану деньги, чего бы это мне не стоило, я спасу тебя. С твёрдой уверенностью ответил я. -Ты смог улыбнуться мне, значит, всё будет хорошо. После таких слов я уж точно не могу её подвести. Просто не имею на это права. -Да, любимая, всё будет хорошо. Через два часа, я вышел из комнаты Розы. Кобылка спала тревожным сном, и я, стараясь не шуметь, прошёл в коридор, снял трубку с настенного телефона и набрал номер, который мне всучил Вульф. Несколько гудков и я слышу полусонное «Алло». -Вульф, это Даллас. Я согласен.