Братья

      Этого просто-напросто не могло быть.       Клод прежде никогда не снисходил до того, чтобы наведаться к младшему брату. Он, надменный святоша, едва ли наведывался когда-нибудь в город, не покидая обыкновенно своей кельи в Соборе. Жеан изредка бывал в той келье, когда приходил просить денег, но и тогда брат уделял ему внимания не больше, чем изваянной из холодного камня гаргулье.       Всякий раз Жеан выслушивал длиннейшую проповедь, сухую, точно сам воздух в душной, позабытой солнцем келье, а затем получал свой экю и уходил. Брат всегда был занят для него. Всегда на столе его лежала раскрытая книга, от которой он отрывался с видом более недовольным, чем у мэтра Жака Шармолю, зачитывающего на латыни приговор очередному колдуну или колдунье. Всегда он ожидал прихода важного гостя или проводил какой-нибудь опыт в одной из тех запыленных странных склянок, что стояли на на его столе.       Жеан всегда был у него нежеланным гостем. Он чувствовал это.       Если б он не появлялся время от времени в поле зрения Клода, то тот, наверное, и не вспомнил бы о нем.       А между тем он был здесь. Стоял на пороге, будто бы не решаясь пройти в дом. Темный плащ, в который он, по своему обыкновению, был закутан с головы до ног, казался мрачным саваном, и Клод все не поднимал капюшона.       Жеан вдруг с детским злорадством подумал о том, что брату, наверное, в кои-то веки нечего ему сказать. Конечно, начинать с проповеди он никогда еще не пробовал.       Что он делал тут?       Он и сам, судя по всему, не знал.       Нет, решительно, вечер наступает осенью незаметно. Жеану казалось, что всего мгновение назад мрачные тучи позолочены были сиянием заката, а теперь уж яркие огни играли в окнах далеких домов, похожие на маленькие звезды. Свеча, стоявшая одиноко на пустом столе, уже догорала, и оттого свет, дрожа, плясал быстро по стенам комнаты.       Жеан молчал.       Он хотел, чтобы брат сказал что-нибудь.        — Можно мне пройти, Жеан? — произнес наконец Клод.       Более глупой, никчемной фразы Жеан никогда от него и не слышал.       Он усмехнулся, тряхнув отросшими нечесаными кудрями.        — Вы здесь хозяин, братец, и вы можете не только пройти, но и расположиться, как только вам будет угодно. Поднимите только капюшон, вам нечего теперь скрывать лицо.       Клод, помедлив, выполнил его просьбу, и Жеан, мельком взглянув на него, отметил, что он еще более исхудал лицом и имел прескверный — даже больной — вид.       С каждой их встречей Клод выглядел все хуже, угасая, становясь все более нервным и измотанным. Жеан не задумывался об этом. Но брат был теперь совсем седой и походил на старика.       Клод прошел в комнату, Жеан последовал за ним. Беспорядок, царивший здесь, брат осмотрел с довольно кислым видом, словно сил на излюбленный гневный взгляд у него не было. Однако, когда взгляд его упал на пустые бутылки, стоявшие в ряд на полу, губы его плотно сжались.        — Я уже неделю не пью, братец, — зачем-то солгал Жеан.       Он привык лгать Клоду.       Как, наверное, и Клод ему.       Поэтому не сумел удержаться.       Он и не помнил уж, когда в последний раз говорил брату что-нибудь искреннее. Не помнил, когда Клод стал чужим ему, когда он стал ему не нужен.       Детские воспоминания о близком и родном брате стирались из его памяти, и порою Жеану казалось, что Клод всегда был угрюмым, чуждым всему, мрачным филином.       Клод слишком быстро постарел, слишком быстро возомнил Жеана взрослым, слишком быстро решил, что регулярные проповеди заменят ему, взрослому Жеану, брата.       А Жеан нуждался именно в брате.       Он не признавал этого. Не желал знаться с тем Клодом, что стоял теперь подле него, с тем Клодом, что вспоминал его лишь тогда, когда из коллежа Торши приходила очередная письменная жалоба, с тем Клодом, что отчего-то закрылся от всех и от него тоже.       Но у Жеана никого, кроме брата, не было.       Клод, счастливый, помнил и мать, и отца. Клод знал их, говорил с ними, любил их. А Жеан и любить-то их не мог, потому что воспоминания о них растаяли в небытии, скрытые туманами лет.       Клод между тем продолжал с некоторой брезгливостью оглядывать прежде чистую и аккуратную комнату, превратившуюся теперь в невесть что. Взгляд его упал на книгу, лежавшую на столе.        — Ты читаешь? — медленно спросил он, и лицо его приняло почти удивленное выражение.       И тогда Жеан не выдержал.       В тот миг он ощутил прилив ненависти, жгучей, по-детски горькой из-за вскипающих где-то в глубине сердца слез.       Брат не верил в него. Уже давно.       И опять Жеан убеждался, что нет больше того Клода, что терпеливо учил с ним, маленьким мальчуганом, буквы.       Клод видел в нем лишь малолетнего пропойцу, нахлебника, ленивца.       Но отчего он стал таким? Отчего прелестный ребенок обратился чудовищем с вечно красными от недосыпа глазами и гудящей похмельем головой? Жеану захотелось вдруг закричать громко и ударить Клода, чтоб он перестал смотреть на него так надменно и холодно.       Жеан вдруг вспомнил, как недавно — должно быть, не прошло и трех дней с тех пор — встретил брата в одной из улочек, недалеко от Собора.       Он шел тогда со своим приятелем, Робеном Пуспеном, в славный кабачок «Яблоко Евы». Жеан не был пьян и помнил ясно, как увидал вдалеке темную фигуру. И Клод тоже увидал его, Жеан в том не сомневался.       Человек в черном быстро свернул в переулок.       Он не хотел встретиться с братом.       Жеану тогда впервые за долгое время безразличия к брату стало горько. Но он не показал виду. И, дойдя до поворота, глядя вслед удаляющейся фигуре, громко и грязно выругался.       Клод, вне всякого сомнения, услышал его.       Жеан собрался с духом и выпалил, криво усмехаясь:        — Да, братец, почитываю… Я, если вы помните, с детства вами же обучен грамоте!.. Впрочем, вам простительно и не помнить таких мелочей, братец… Зачем вы пришли в столь поздний час? Вы никогда прежде не изъявляли желания проведать нас, маленьких людей…       В лице Клода что-то неуловимо переменилось, будто бы уголок его губ норовил приподняться в невеселой усмешке.        — Отчего ты не приходишь ко мне вот уж несколько недель?       Жеан захлопнул книгу и небрежно постучал пальцами по обложке.        — Я более не нуждаюсь в ваших деньгах, братец.       Клод чуть вздрогнул, словно Жеан его ударил.       Жеан про себя усмехнулся.       Старый филин и не подозревал, что не он один умеет ранить холодом в голосе.       В его лице проступило на мгновение что-то человеческое.       Проступило — и исчезло без следа.        — Неужели?        — Черт возьми, да! — Жеан развязно щелкнул пальцами и вскочив с места, отбил каблуками сапог мелкую дробь. — Я тут подумал… Брошу коллеж, стану бродягой и буду грабить честных парижан! Мне ничего от вас не нужно, братец! Вы довольны? Вы ведь только и мечтали о том, чтоб я не тревожил вас по пустякам?       Клод не ответил.       Его глаза были безжизненными, и Жеану показалось, что мысли его витают сейчас где-то далеко отсюда, далеко от него.       Впрочем, когда Клод в последний раз думал о нем?..        — Жеан, подумай о том, что ты говоришь… Ты ведь не…        — В проповедях не нуждаюсь, — грубо отрезал Жеан и сам испугался.       Никогда прежде он не смел перечить брату.       Никогда не смел сказать ему в лицо грубость.       Он паясничал, позволял себе вольности, но всегда молчал, когда Клод отчитывал его.       Брат глядел на него, чуть склонив голову.       Теперь ранние морщины на его изможденном лице казались заметнее обычного.        — Жеан, мне уйти?       Жеан встал и подошел к окну.       Бархатная ночь была прекрасна. Клубясь и извиваясь, она подбиралась к самому окну и стремилась проникнуть в комнату, но свет отпугивал ее, точно дикого зверя.        — Жеан, я пришел, чтоб узнать, все ли с тобой в порядке. Я…       Жеан замер.        — Я беспокоился о тебе.       Жеан качнул головой.       Он не поверил, хоть и хотел поверить.       Не было в сказанном теплоты или живого переживания. Клод говорил так, будто читал по книге.       Не переживал, не беспокоился.       Долг заставил его прийти сюда.       Жеан усмехнулся.       Как мог благочестивый архидьякон Жозасский бросить в беде своего брата-юнца?       Что с Клодом сделало время?..       Дверь тихо скрипнула, затворяясь за человеком в черном.       Жеан всмотрелся во тьму, пытаясь различить фигуру брата.       А потом вдруг махнул рукой, будто прощаясь с ним.       То был старинный их обычай.       Он не мог увидеть, махнул ли ему Клод.       Но отчего-то был уверен, что он даже не обернулся.