Вопрос

Неонат смотрел на стоящего перед ним на коленях Князя ЛаКруа — нет, бывшего Князя, — и совершенно не слушал Штрауса. Потому что у Вентру был вопрос, вопрос, на который мог ответить только Себастьян, который он не хотел задавать при посторонних, но на который ему нужен был ответ. - Почему ты тогда не убил меня? - спрашивает светловолосый парень одними глазами, ничем иным не выдавая себя, надеясь разглядеть ответ в искажённой отчаянием и презрением лице поверженного, - На твоей стороне было всё: у тебя была власть, было право, даже закон был на твоей стороне. У тебя была возможность убить меня тогда. Я не понимаю... почему ты не сделал этого? Всё, что он может увидеть, глядя на слишком поддающегося эмоциям Сородича на полу, это, что он вряд ли понял безмолвно заданный ему вопрос. Хотя и так ясно, что каждый взгляд Себастьяна ЛаКруа, брошенный на неоната не просто говорит — кричит, орёт, заглушая всё прочее: «Это всё из-за тебя! Я пытался. Я пытался избавиться от тебя». - Тогда почему ты не справился? Ты недооценил меня? Переоценил себя? - продолжает Вентру свой... скорее всё-таки внутренний монолог, ведь его не слышат, не читают его взгляд, - Мне важно это знать. Нужно понять. Я должен учиться, в том числе, и на твоих ошибках. Потому что мы из одного клана. А допускать твоих ошибок я себе позволить не могу. Но ЛаКруа больше не смотрит на него, да и ни на кого вообще не смотрит. Разбитый своим поражением бывший Князь Лос-Анджелеса уставился в пол. Вентру это раздражает, раздражает, что его не слушают, раздражает, что не может говорить вслух, потому что Максимиллиан Штраус явно не тот, кто должен слышать этот разговор. Это личное. Это их личное. И нечего Тремеру было появляться здесь так рано. Но остановить поток своих немых излияний он уже не в состоянии: - Ты говорил, что Дитя без Сира опасно для общества Сородичей. Ты сам лишил меня Сира. Ты знал, что от меня будут проблемы. Когда ты видел, что раз за разом я возвращаюсь живым, неужели ты не мог додуматься, как убить меня? Раз за разом давая подсказки о моём возможном месте в этом мире, неужели ты не понимал, что делаешь меня сильнее? Почему ты не убил меня, когда мог? Почему?! Неонату кажется, что его слышит даже Штраус, пристально взглянувший на него поверх очков — с чёртового Тремера сталось бы читать мысли, — но не Себастьян, чей ответ он так желает услышать. Так проходит меньше секунды, но задать вопрос вслух светловолосый неонат так и не решается. Вместо этого он со всеми свойственными их клану холодностью и высокомерием произносит: - Ты был глупцом, не убив меня тогда в театре. Дождавшись пока ЛаКруа одарит его столь же молчаливым, как собственные излияния неоната, изъявлением своей ненависти, Вентру не изменился в лице, сохранив приличествующую ему внешнюю гордость победителя. Позже, когда в том же театре, где некогда был казнён его Сир, он будет сидеть в первом ряду, а останки бывшего Князя догорать на сцене, Вентру вновь будет мысленно задавать им свой вопрос, отражающийся только в глазах, — «Почему ты тогда не убил меня, Себастьян ЛаКруа?» — и не получать, не находить ответа.