Васильки

      Его пальцы пересекают несколько ничтожных сантиметров, разделяющих их тела, касаются темной пряди волос, пропускают их сквозь красные от мороза пальцы, закручивают, выравнивают, снова отпускают на застывшее лицо.       Она молчит. Потупила взгляд вниз, будто Пита и нет здесь рядом, будто он не зашел сейчас, принося с собой в дом декабрьский холод. Терпит, а от этого еще невыносимее на душе. Почему бы просто не прогнать как раньше? Зачем Китнисс мучает себя?       - Скажи что-нибудь... - он постарался сказать властно, попытался испугать ее, но вышло слишком жалобно. Пит - щенок, который выпрашивает ласки у хозяйки, - пожалуйста, Китнисс.       В ее взгляде, брошенном искоса, невозможно ничего прочитать. Серые, словно мокрый асфальт на площади, ее глаза, в них хочется не утонуть, так затеряться, забыться, умереть. Но Китнисс как всегда не позволит. Эта девушка вообще мало что позволяет. Даже самой себе.       А сейчас Пит просит невозможного, заговорить. Как можно было отчаяться до такой степени?       - Я принес тебе кое-что, - его жалкая попытка расположить к себе, хоть как-то. Хоть он и прекрасно знает - она не падкая на вещицы.       Пит встает и тяжелой поступью идет к не разобранной сумке, достает маленькую, невзрачную коробку, которую несколько часов назад так бережно нес в замерших руках.       - Я просто подумал, тебе понравится, - он рассеян, ему кажется, что его слишком много. В этот раз Китнисс еще тише обычного, это начинает не то что раздражать, как обычно, а немного пугать.       Пит сует ей в руки обитый бархатом картон, специально дотронувшись до тонких пальцев, задержав прикосновение как можно дольше.       Ее тихий вздох говорит о многом - это все ей не нравится, не нужно было ничего ей дарить, она всего лишь Китнисс.       Она открывает слишком долго, он зачарованно смотрит как прозрачные ногти ловко подцепляют замочек, как медленно раскрывают коробку. Выжидает, чертыхается про себя, что не может разглядеть лица Китнисс, а значит и настоящие эмоции.       - Это василек, васильки - сбивчиво торопится объяснить Пит, понимая ее удивление, - просто они такие красивые, и напоминают мне тот день, когда...       Он не может договорить, ее тихий, явно сдержанный всхлип, разрывает тишину комнаты, а затем и его сердце.       - Что такое? - Пит подлетает к ее коленям, заглядывает в лицо, по которым тихо катятся слезы. - О боже, прости меня, прости пожалуйста, я такой дурак! Я подумал тебе понравится, я не хотел обидеть, прости...       Колени Китнисс дрожат, окутанные в его объятия, она открывает рот, то ли в попытке сказать хоть слово, то ли из-за недостатка воздуха.       Пит закрывает глаза, утыкается в ее живот, силиться и сам не заплакать, как же ему больно, давно так не было больно, очень давно.       Он уже не верит ничему, когда его светлых, как будто выгоревших на жарком солнце волос, касаются ее руки.       Пит просит пощады, мысленно, эти желанные прикосновения не действуют обезболивающим, они действуют ножом по груди.       - Не нужно, - шепчет он, но сам не в силах оттолкнуть, уйти. Поднять на нее свои глаза - невыполнимое задание, увидеть, как Китнисс плачет - еще хуже.       Но она заставляет: приподнимает подбородок, а затем улыбается ему, видимо ободряюще, пытается сдержаться. Но Пит то знает насколько трудно ей дается сидеть рядом с ним, не убегать в свое логово. Злополучная коробка лежит рядом, на шелковом одеяле в цветочек. Она приподнимает ее, снова открывает, и перебрав в пальцах протягивает ему.       - Выбросить? - спрашивает через силу, Питу слишком жалко, как же долго он искал что-то похожее. Но для Китнисс он сделает и это, все что угодно, в принципе ему ничего не нужно, лишь бы она не плакала.       Снова беззвучно смеется, и кивает головой из стороны в сторону.       "Нет".       Показывает на шею, а потом снова на украшение.       - Надеть? - его вопрос слишком искренен и наивен, Пит и правда ожидал этого меньше всего.       Кончики губ приподнимаются, Китнисс кивает.       Слишком много для нее. Смех, улыбка, взгляд и прикосновения. Слишком много прикосновений, как же непохоже на всегда грустную и неприступную Китнисс.       Он расстегивает хрупкий замочек на цепочке непослушными руками, получается не с первого раза, заходит за нее. Китнисс убирает темные волосы, открывает тонкую смуглую шею. Сердце бьется чаще, когда он видит неровный уродливый шрамик, как будто приклеенный неумелым создателем, совершенно неуместный на ее идеальном теле.       Пуля прошла навылет, чудом оставив Китнисс жизнь, но вот ее голос... Что-то пошло не так, врачи сказали "на нервной почве". Пит так надеялся, что она поправиться, так надеялся, что когда-нибудь снова услышит ее прекрасное пение. Он каждый день приносил ей в палату свежие васильки, сидел с Китнисс часами, забыв про еду и сон, держа руку в ее бледной руке. Но вот ее выписку из больницы пропустил, и с этого момента все пошло наперекосяк. Китнисс вдруг решила, что они никто друг другу и перестала пускать Пита в свою жизнь.       Васильки так и остались для него символов их любви, ведь когда-то это были ее любимые цветы.       Какая ирония, и о чем Пит только думал, когда покупал эту чертову подвеску! О своих чувствах? Ужасный эгоист.       Но смотрелось неплохо, даже очень, красиво контрастирую с ее смуглой кожей, синие камни сияли еще ярче, чем раньше.       Он слишком задет воспоминаниями, чтобы сейчас улыбаться, но Пит все-таки делает это, опять же ради Китнисс.       - Красиво, - говорит он робко, боясь показаться неуместным. Пит вообще так много боялся рядом с ней.       Китнисс снова кивает. Ей тоже нравится, а может она просто делает вид, неизвестно зачем, но точно не для Пита. Ей на него плевать.       Подарок подарен, он получил свою порцию Китнисс на сегодня, и пора уходить, Пит итак продержался долго. Но он так не хочет, буквально физически ноги держат его, будто приклеенные к дощатому полу.       Китнисс бы предложила чай, да он кончился совсем недавно.       Оба застыли, не зная, что делать дальше.       - Китнисс, - его голос предательски потянулся вверх. Пит решился, сейчас, нужно лишь сказать, он же переживал это уже однажды, переживет и снова. - Я... можно я останусь, - так трудно смотреть ей в глаза, но он выдерживает, он не трусит, - пожалуйста... я...       Не договаривает. Слова любви не идут с языка, хотя мозг занят ими каждую минуту, Пит ведь знает, что Китнисс они не нужны.       Вот и сейчас она вспыхивает, вся, как новогодняя елка, глаза зарделись, а губы задрожали. От гнева или от грусти? Этого он не знал.       В комнате стоит тишина, слышны завывания ветра на улице, ее громкое дыхание. Пит молчит, не уходит, но и не убеждает Китнисс. Он просто ждет ее ответа, хоть и знает его наперед, может он просто любит боль?       Ее движение головы в сторону предвещает твердое "нет", и он уже не надеется на чудо. Пит просто наблюдает, как будто со стороны за чужой жизнью, чужими поломанными судьбами. Полезный навык, несколько раз спасал его никчемную жизнь.       Вот и сейчас. Он наплевал на все, гореть, так сгорать полностью, без остатка, значит так суждено. Просто отпустить все, как будет, он сегодня пришел не для того, чтобы уйти, а для того, чтобы остаться.       - Я люблю тебя, - само собой, они, наверное, оба это знали. Пит любит ее, всегда ведь любил, и с годами ничего не изменилось. Он набрал побольше воздуха в прокуренные легкие. - И я знаю, тебе плевать на это, - Китнисс моментально краснеет, значит это правда, значит задел за живое, - но просто позволь быть рядом. Не мужем и не возлюбленным, не отцом, не братом. Не важно в качестве кого. Я просто буду защищать, мне нужно знать, что с тобой все в порядке. Китнисс, если я тебе противен, просто кивни. Если не хочешь даже видеть меня, я уйду, я не буду тебе докучать своей любовью.       Она не кивает. Она вообще не двигается, глядя прямо перед собой, не на Пита, а в какую-то свою собственную вселенную.       Секунды длятся бесконечно долго, они растягиваются, томят и мучают, горьким дегтем растекаясь по венам.       Все ясно. Китнисс трудно дать ответ: не желание обидеть его, но в то же время почти инстинктивное отталкивание. Как же так получилось, что человек, который несколько лет назад был для Китнисс всем, сейчас вызывает такой неподдельный страх? И это ведь не ее вина, даже не Пита, это вина тех подонков, которые раз и навсегда перечеркнули их счастливую жизнь.       Он сделал шаг назад, всего один, маленький, но этот отступ означал все его отступление.       Пит проиграл. Снова. Какой там раз он обещал себе, что не уйдет пока не получит ее признания? Сколько раз заставлял свои ноги физически стоять в доме Китнисс, терпя колкие взгляды на себе?       Все давно стало бессмысленным.       Пит медленно разворачивается. Идет к двери. Смешно самому от своих внутренних диалогов, внутренних пылающих речей и обещаний. Смешно и противно.       Его голые руки обдает ледяной ветер, ворвавшийся сквозь открытую дверь. Куртка осталось лежать на стуле, плевать на нее. Плевать на холод, плевать на расстояние, на все плевать. Пит даже может замерзнуть на смерть. Плевать.       Интересно, Китнисс будет его оплакивать случись что вдруг? Если нет - никто ничего не предъявит ей. Просто некому. Они ведь всего и остались то вдвоем.       Желтая полоска света становилось все меньше, Пит все дальше отходил от дома, где так тепло, где так невыносимо хочется остаться, где живет его жена.       Бывшая, наверно. Нельзя же назвать людей, которые видятся раз в полгода, а то и реже (когда его командировки затягиваются), счастливой замужней парой.       Черт, ему слишком горько. Пит даже не может определить, где больнее - внутри или снаружи. Колючие снежинки оседают на слегка небритое лицо, он даже не заметил, как начал дрожать. От холода ли только?       Легкое прикосновение обожгло его плечи. Пит подумал, что ему показалось, не обернулся, боялся, что иначе точно вернется обратно.       Второе, немного посильнее. Две тонкие руки ловко обняли его за плечи, заставили остановиться, повернуться.       Пит зажмурился.       "Нет, пожалуйста, хватит так со мной поступать," - его нутро буквально кричало, оно всей душой ненавидело эту хрупкую девушку перед ним.       Пит почувствовал, как пальцы Китнисс проводят по его лицу, еще теплые, не успевшие вобрать в себя холод.       Он открывает глаза. Ее лицо красное, изо рта клубами валит пар - тяжелое дыхание выдает то, что Китнисс бежала.       За ним.       Это сон? Пит ведь не выдержит снова, если сейчас проснется в своей как обычно холодной постели.       Их глаза встречаются. В ее разыгрывается целый шторм - он видел такой однажды.       Зачем же ты это делаешь, Китнисс?       Пит медленно наклоняется к ее лицу, к ее губам. Дает ей секунды на решение, пока сокращает расстояние между ними. До последнего смотрит в глаза Китнисс, словно спрашивает разрешение.       "Можно?"       "Да..."       Когда его ледяные губы едва накрывают ее, она вздрагивает и вся будто даже сжимается. Пит почувствовал это, отпрянул.       Но глаза Китнисс были закрыты, а губы приветственно распахнуты.       - Все хорошо? - не мог не спросить. Он так боялся и слишком много ждал, чтобы сейчас торопиться.       Она едва кивает и сама протягивает к нему руки, обвивает светлые волосы, уже успевшие превратиться в торчащие сосульки. Тонкое тело так судорожно прижимается к его груди, они оба дрожат.       Ее губы такие теплые, сладкие, Пит не может оторваться. Как же он скучал по ним, во скольких снах видел их поцелуй, но не один не сравнится с настоящим.       Не отрываясь, он подхватывает Китнисс, такую хрупкую, болезненно-худую, на руки, слепо несет в дом.       В голове сумбур, Пит полон сомнений, но сейчас ни за что не отпустит свое сокровище на руках.       Кладет на диван и целует, целует, целует. В линии выступающих ключиц, в родинку под ушком, в сеточку голубоватых вен на руках. Он знает каждый сантиметр этого прекрасного тела, знает, где ей будет приятно, а где не очень.       Размеренно доходит до груди, не решается расстегнуть пуговицы рубашки, не удостоверившись в ее согласии. Пит хочет чтобы каждый поцелуй был желаем ею, каждое прикосновение было добровольным.       - Ты уверена? - он снова заглядывает в глаза Китнисс, - если ты только сомневаешься хоть на секунду, хоть на долю, скажи мне, я ведь не хоч..., - она рывком затыкает ему рот поцелуем.       Неожиданно в комнате становится жарко. Он понимает к чему идет дело. Пит до чертиков хочет Китнисс, но что же будет после этого? Что будет на следующее утро?       Снова холод. А потом бесконечный круг его хождений к ней, выпрашивание ласки, преклонение к коленям, словно какой-то извечный раб. Хватит.       - Зачем ты это делаешь? - слишком резкий вопрос, Китнисс вздрогнула, вся в непонимании уставилась на него, часто заморгала. Конечно, он застал ее врасплох.       Ее нахмуренное лицо, а затем попытка снова продолжить то, что начали, говорило о том, что ответа у Китнисс не было.       - Нет, скажи сначала. Я дам тебе листик если что, напишешь. - он вдруг разом превратился в разгневанного мужа, попытался сам себя смягчить, - Я прихожу к тебе вот уже 3 года , и каждый раз ты меня прогоняла. Что же случилось в этот раз? Почему ты поменяла свое решение? Почему вдруг стала так ласкова?       Глаза Китнисс сузились до щелочки. Она тоже была зла. Китнисс всегда привыкла получать то, что захочет, а сейчас Пит вдруг отказал ей. Кажется, для нее это было невыносимо.       Резким движением руки показала на губы:       "Читай по губам".       Пит кивнул.       Она выводила что-то медленно и старательно, но перед ним все сливалось и он не мог ничего понять.       - Я не могу, не понимаю, - обреченно выдохнул он.       Китнисс психанула и вышла из комнаты.       Вот и все, Пит как всегда все испортил. Может оно и к лучшему, сколько бы она жалела переспи он с ней сейчас. Поддавшись страсти нарушила бы несколько лет холодной неприступности.       Он услышал шаги, Китнисс быстро вошла в комнату и уже чуть медленнее протянула листок, словно в нерешительности.       Буквы снова начали расплываться перед ним, но Пит сумел взять себя в руки.       Сильно наклоненным размашистым почерком на желтой бумаги было выведено:       "Я очень сильно боюсь тебя, воспоминаний, что приходят рядом с тобой "       Его сердце рухнуло вниз со стремительной скоростью. Ну конечно. Сколько ужасных, тошнотворных воспоминаний связано с ним, неужели Пит не понял этого раньше? Китнисс просто хочет забыть все это, а он, как назойливая муха, маячил перед глазами.       Но на листе оставалось еще несколько строчек, он чуть ли не со слезами на глазах продолжил их читать.       "Но все-таки люблю. Как и раньше. Как и всегда".       Она врет. Первая его мысль была именно таковой, он просто не мог поверить, в то, что это не обман, не ложь, не ее сладкие речи, лишь бы он продолжил сейчас.       Перечитывал одну и туже строчку несколько раз, но она никак не хотела приживаться в его воспаленном мозгу. Пит откинул голову назад, затряс ею. Он знал, что Китнисс смотрит на него внимательно, она ведь ждет его реакции.       Господи, как же трудно поверить ей. Пит целовал ее, он хочет еще, он и правда хочет продолжения.       - Нет, - Пит сказал это и сам не поверил, что решился, - я не верю тебе, я просто не могу.       Он не глядит на нее, остается в том же положении, что и раньше. Что же Пит творит? Китнисс, такая родная и бесконечно желанная наконец отдалась ему, наконец приняла и впустила в свою жизнь, а он вот так просто отказывается?       Он дурак, влюбленный дурак. Китнисс ничего не отвечает, и он не выдерживает, открывает глаза и смотрит в ее сторону. Та сидит, закрыв лицо в ладонях. Не слышно всхлипов, плача.       Пит должен уйти сейчас, по идее. Ведь он оттолкнул ее. Но вместо этого ноги несут Пита к ней, к сгорбленной фигурке Китнисс на стуле, снова.       Руки привычно обнимают ее плечи, талию, привычно поднимают, очень легкую, несут на кровать. Китнисс все это время не шевелиться, вся сжавшись.       Пит накрывают ее одеялом, целует в лоб.       - Ты же знаешь, я останусь. В любом случае. - Шепчет он.       Китнисс открывает глаза, улыбается и шепчет в ответ:       - Так останься сейчас.