Katherine, you are human

      unum       Катерина Петрова — кто она такая? Прошлая жизнь — жизнь в образе обычного человека, что не отличается от других. Была ли она вообще — эта другая жизнь или же это плод воображения съехавшей с катушек вампирши. Сны, кажется, из чужой жизни — вовсе не своей — преследуют Кэтрин каждую ночь, а обескровленные жертвы тянут к ней давно прогнившие руки. Вечность — штука сложная, ведь иногда забываешь то, что было до проклятья вампиризма. Было ли там вообще хоть что-то? Потому, что Пирс не помнит, как будто её настиг старческий склероз — вполне достойная плата за вечную жизнь бесполезное существование.       duo       Беспощадная, жестокая, алчная — это всё описывает Кэтрин Пирс, как бесчеловечного монстра. Но ведь и она должна была иметь нормальные имя и фамилию, а не жалкую пародию. Вопросы бьют ключом в первые два столетия: «Кто её мать? Быть может у лицемерки Кэтрин были дети? Почему от неё все бегут? Да кто же эта девушка?» В начале обращения хочется пить, нет, не воды, как наивно думает Катерина. Она желает крови, которая теперь становится слаще, чем горячий чай, что варит одна из крестьянок в их деревне. Она пьёт свежую, человеческую кровь, наслаждаясь криками очередной жертвы. Монстр в обличии юной девушки, может быть, это и не так плохо? Ведь есть же плюсы, правда? Кэтрин убивает целые поселения людей, чтобы насладится живой кровью, которая пропитана горьковатым привкусом ужаса. Вечность — это вроде даже хорошо.       tribus       Кэтрин отключает человечность, когда ей исполняется третья сотня, ибо не может больше слушать, то, что осталось от её совести. Она сходит с ума, перекрывая кислород прошлой себе и не позволяет больше Катерине вырваться наружу. Ей кланяются в ноги, умоляя пощадить. Пирс же лишь смеётся, словно истеричка, игнорируя мольбы о пощаде. Кэтрин считает себя богиней разрушения не хуже Кали. Имя Кэтрин знают и оно всегда на слуху в каждом уголке родной Болгарии. Её боятся, как древнюю страшилку о потерявшей человечность девушке.       У самой вампирши всё хорошо, как уверяет она сама, прежде, чем впиться в шею несчастного.       «Сколько ей лет вообще?» — порой задаётся вопрос, ведь Пирс сбилась со счёту, наверное, спустя век. Ей далеко за четырнадцать и даже семнадцать, но точной цифры нет.       Память услужливо подкидывает, мол: «На момент обращения, тебе было девятнадцать, деточка».       quattuor       Она и забывает вовсе, что тоже уязвима. За Кэтрин постоянно кто-то зачем-то гонится. Девушка, как не кстати, не помнит о своих проблемах и врагах, теряясь в ложной славе. Кэтрин теряется в четырёх веках. Она не помнит свою семью. Она не помнит даже дату своего собственного рождения.       «Кто ты Кэтрин Пирс?!» — хочется вскрикнуть Катерине, но беспощадная Кэтрин вновь затыкает прошлой себе рот.       quinque       Она становится человеком и воспоминания о жизни пятисотлетней давности возвращаются, словно по сигналу. Девушка просыпается в поту, вскрикнув от ужаса. Страх во снах преследует её да и не особо желает отступать в реальности. Её родители вновь снятся Кэтрин Катерине убитыми; заколотыми из-за родной дочери. Пирс продолжает ненавидеть даже мертвого отца, ведь он испортил ей всю жизнь. Кто знает, что стало бы с её судьбой, коли отец оставил бы новорождённого ребёнка своей дочери в семье. Кэтрин помнит, как её дитя вырвали из рук, чуть только девочка появилась на свет. Катерина вздрагивает, когда босые девчачьи ступни касаются пола. И нет, ей вовсе не холодно, скорее непривычно. Петрова спускается на кухню, наливая себе в стакан бурбона. Убивать никого не хочется, что случается первый раз за пятьсот лет. Для Катерины ведь теперь это противоестественно — убивать людей, распоряжаться чужими судьбами. Ей бы в своей (недо)жизни разобраться.       — Я ищу свою мать. Её зовут Кэтрин. Она лгунья и убийца. Она манипулирует и предаёт. Делает всё, чтобы выжить.       Стакан выскальзывает из рук, разбиваясь миллионами осколков. Девушка распахивает глаза. Ей даже моргать теперь запрещено. Её девочка умерла.       — Кэтрин.       — Джереми.       Это их ночное приветствие. Кэтрин по ночам — почти не сука. Джереми по ночам — вовсе не маленький мальчик, зависящий от Елены. Двойник сестры обнимает парня за шею, утыкаясь носом куда-то в ключицу. Становятся слышны слабые всхлипы, а затем и вовсе еле слышимые рыдания — Кэтрин Пирс изливается слезами в его объятиях. Джереми убеждает себя, что Катерина это заслужила, но не может не утешить, ведь видит перед собой ту, что украла его сердце.       — Кэтрин, — мнется парень, продумывая, как выразиться, чтобы не упустить тех моментов, когда девушка теряет свои маски и становится настоящей.       — Сегодня можно просто Катерина, — резко прерывает его Петрова, не смея спугнуть мальчишку.       — Катерина, тебе идёт человечность, — усмехается Гилберт-младший, прижимая растерявшуюся девушку к себе, — и не нужно казаться сукой, если ты не такова.       Теперь у них общая вечность — человеческая и непринуждённая.       Вечность — размером в одну ночь.       А затем всё встанет на свои места.