***
Мингю начинает кашлять лепестками цветов. Когда это случилось впервые, он подумал, что в этом нет ничего страшного. Может, какой-нибудь редкий вирус — убеждал он себя. Что-нибудь — что угодно — только не то, о чем он подумал. Но через время возможные причины, которыми он себя успокаивает (точнее говоря, обманывает), кончаются, и он встречается с этой ужасной истиной лицом к лицу. Колени подгибаются, дыхание сбивается от жестокого осознания, и он, кажется, плачет, потому что не может быть. Но факты не врут. Ханахаки. — Ханахаки — это болезнь, рождающаяся в неразделенной любви, — он сглатывает тяжелый ком в горле, читая статью на телефоне, — при которой больной кашляет и давится лепестками цветов, страдая от безответн... Он даже не дочитывает, потому что бросает телефон черт знает куда, подрываясь в ванную и захлопывая за собой дверь. Лепестки сыпятся из его рта. Он чувствует себя жалким, смотря на них. Все его тело оцепенело, а спину жутко ломит. Сердце болит, мысли проносятся на огромной скорости, и слезы грозят сорваться с ресниц. — Мингю? Он бы остался здесь еще на несколько минут, ну, или на всю ночь, но Вону дома, и он наверняка все слышал. — Секундочку, — говорит он, поежившись от своего же хриплого голоса. Мингю открывает дверь и немного подпрыгивает, встречаясь с беспокойством в чужом взгляде. Вону подходит. — Все нормально? Он пытается выдавить из себя улыбку. Нет. Ничего не нормально. Меня тошнит цветами, потому что парень, которого я люблю, больше не любит меня в ответ, и я словно в аду, понимаешь? Вот, что он хочет сказать, но давится словами. (Точно так же, как давится лепестками.) — Нормально. Наверное, просто съел что-то не то утром. — О, — говорит Вону, тряся пластиковой коробкой перед носом Мингю и игриво улыбаясь. — Тогда все мороженое достается мне? Мингю издает смешок, насквозь пропитанный горечью. — Нет, оставь мне. Минутами позже Вону в ванной, а младший, поедая шоколадное мороженое, ждет его, чтобы они вместе смогли посмотреть фильм. Белые розы в вазе на кофейном столике насмехаются над Мингю (он сделал мысленную заметку выкинуть их), напоминая о том, что его чувства к Вону теперь не взаимны. Слезы готовы сорваться с глаз, но Мингю смаргивает их, когда Вону заходит в комнату. — Так, что важного в фильме я пропус... — Хен, ты л-любишь меня, ведь так? — Мингю прерывает его с дрожью в голосе. Он сомневается, так сильно сомневается. Какой глупый вопрос, Мингю. Он больше не любит тебя. Ты можешь буквально почувствовать это внутри. Твое сердце оплетает гребаный цветок. Оставь надежды — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, перестань надеяться. Он хочет надеяться. Заставляет себя. Потому что, может быть, просто возможно, что это не Ханахаки и Вону не разлюбил его. Но старший колеблется. Короткая пауза оттягивает его ответ. — Конечно, — Вону улыбается, но улыбка не трогает его глаз. — Что-то не так? — Ничего.***
Ложь на его устах — ничего. Цветочные лепестки, которыми он иной раз давится, твердят обратное. Все не так — думает он, устало плетясь в спальню. Вону преспокойно посапывает, повернувшись спиной к Мингю, и младший решает не спать вовсе. Все равно он не сможет сомкнуть глаз. Он садится за обеденный стол со стаканом воды в руке. За окном идет дождь, и он успокаивает себя, закрыв глаза и слушая звуки падающих с неба и целующих землю капель. — Ты ведь знаешь, что идет дождь, да? — спрашивает Мингю. Вону смеется и это звучит волшебно. — Так еще забавнее! Младший смеется. Невозможно удержаться, когда Вону улыбается от уха до уха. — Мы заболеем. — Ну, в любом случае, мы заболеем вдвоем. — Вместе? — Вместе. Гром возвращает его обратно в реальность, и вдруг комната кажется холодной, холоднее, еще холоднее, а стук капель больше не звучит расслабляющим. Он открывает глаза и моргает раз, два, и только тогда понимает, что плачет. Хотя Мингю даже не удивлен теперь. Он лил слезы в тайне от глаз и ушей Вону, глубокой ночью и ранним-ранним утром. Он такой жалкий, что почти смешно. Мингю добавляет себе еще один укол в сердце, больше печали, чтобы шипы на его цветке укрепились, потому что он понимает, что однажды Вону должен будет бросить его. Он просто не знал, что это случится так скоро. И уж точно он не был готов услышать те самые слова из уст Вону. Словно кислотой по свежим ранам.***
— Мингю, — Вону делает глубокий вдох, и младший еле стоит на ногах, а в его глазах стоит пелена слез. — Я хочу расстаться. Он знал, что будет больно, но не думал, что настолько. — Если это то, чего ты хочешь, — говорит Мингю и поднимается из-за кухонного стола (они обедали, когда Вону выпалил это), улыбнувшись, как только по щекам прошли дорожки слез. — Я помогу тебе собрать вещи, если н-нужно. Его голос срывается под конец, и Вону смотрит на него с удивлением (потому что как Мингю мог так спокойно отреагировать на это?), но выражение его лица смягчается, когда он подходит к младшему и крепко его обнимает. (Мингю хотел бы сохранить это тепло.) — Спасибо за все эти годы. Прости, что не смог остаться так долго, как тебе хотелось бы. Все просто как бы перегорело, знаешь? Надеюсь, ты понимаешь. (Мингю не понимает.) Младший прикрывает глаза на мгновенье. Он стоит по колено в снегу. Холодно, но теплые ладони Вону согревают его ледяные. —Мингю, — он говорит так, словно это лучшее, что когда-либо случалось с ним, и поднимает взгляд. — Я люблю тебя. Он открывает глаза, и его ладони снова в руках Вону, но теперь это не кажется чем-то теплым. Это ощущение самого дома. Мингю собирается ответить, но вместо слов с его губ срываются лепестки. Грудь стягивает, и становится больно. Больно, больно, так больно. — О боже, — Вону хватает его за плечи. — Мингю! Ты в порядке? Дыхание Мингю сбивается, когда он смотрит старшему прямо в глаза. Я люблю тебя тоже. — А-ага, — он умудряется прохрипеть. Младший падает на пол, обнимая колени руками, и вздыхает, потому что прекрасно, он просто не смог контролировать себя, да и мог ли? Он просто должен был показать всю ту боль, которую скрывал неделями прямо у Вону перед носом. Он мысленно проклинает судьбу и всех богов. — Это же... — Лепестки. Ханахаки. Печально, да? — на его языке остается противный привкус, когда он проговаривает это слишком резко. Вону падает на колени, пряча лицо в ладонях. Мингю замечает, как его руки мелко трясутся. — Т-то есть ты знал все это время? Мингю кивает, не доверяя своему голосу. — Если знал, — слезы срываются с ресниц, — почему остался? Мингю не колеблется ни секунды. — Потому что, даже если я знал, что все скоро закончится, я хотел сохранить каждое мгновенье с тобой. — Мне так жаль. Прости. П-прости, — Вону сгребает младшего в очередные объятия, и Мингю похлопывает его по спине. — Это не твоя вина, — а моя, думает он. Это моя вина, что я все еще продолжал любить кого-то, даже когда корни прорастали в моих легких, а сердце молило о помощи, просило избавить его от этих страданий. Вону все еще дрожит, и Мингю почти говорит, что думал, будто один был разбит. Полагаю, это делает нас отломанными частями друг друга, да? Но не говорит. Это больше не имеет значения. Вместо этого он берет лицо старшего в свои ладони и стирает с щек слезы. — Эй, эй. Пожалуйста, не плачь. Ничего страшного, ладно? Я разлюблю, как и ты. Все нормально. Ничего не нормально. Чувства никогда не бывают нормальными. Мингю знает. Спустя время Вону поднимается. — Прощай, Ким Мингю. Спасибо еще раз, — и с этими словами он уходит. Мингю закрывает глаза снова и дает волю слезам. — Если бы ты мог поехать куда угодно в мире, куда бы ты поехал? Вону хмыкает, задумываясь. — Не имеет значения. Главное, чтобы ты был рядом. — Ты не оставишь меня? — спрашивает Мингю, прижимаясь ближе, глаза прикованы к глазам напротив. Вону целует его, сокращая расстояние между ними. — Никогда.***
Мингю ругается с родителями спустя четыре месяца, потому что те все еще не могут поверить, что их прекрасный "зять" ушел. О, точно. Он помнит. Он помнит, как сильно его родители любили Вону. Он помнит, что они постоянно спрашивали, как там Вону. Он помнит, как они дали им свое благословение (хотя он еще даже не спрашивал). Он помнит, как они интересовались, когда же Мингю собирается попросить его руки. Он помнит. Господи, конечно, он помнит. — Вону ушел. Он...— оставил меня. То есть нет. Он просто разлюбил. Все перегорело, как и сказал старший. Прямо как спичка — она загорается ярким пламенем, но быстро потухает, оставляя после себя лишь черный дым. — Почему ты так легко его отпустил? — мама возмущается, но затем в изумлении открывает рот, и ответ становится очевиден, когда Мингю гневно кашляет лепестками прямо на ковер. — Он больше не любит меня, — он прочищает горло, смотря матери, подлетевшей к нему, прямо в глаза. — Все просто. — Ты должен хотя бы попытаться, — добавил его отец, стоя у окна. — В любом случае, это бы доказало, что ты того стоишь. Мингю молчит, потому что, возможно, его отец действительно в чем-то прав. Через несколько ночей постоянных визитов его родителей (потому что они все еще надеялись, что Вону будет там, и все еще надеялись, что их сын всего лишь пошутил, даже если он давился гребаными лепестками прямо у них на глазах) он сыт этим по горло, так что остается у Сынчоля — одного из тех людей, кому может доверять и о ком по-настоящему заботится.***
Сынчоль наливает горячий шоколад в кружку Мингю. — "Звездные войны" — реально классный фильм. Я хорошенько встряхнулся. — Надеюсь, ты помешал мой горячий шоколад так же хорошо, — говорит Мингю, и Сынчоль смеется. — Что посмотрим дальше? — Хм, что ж, — Сынчоль ставит свою кружку на пол и роется в коробке с дисками. Большинство из них — диснеевские мультики, и Мингю издает смешок. — Дисней, серьезно? — Заткнись. — Стой, давай посмотрим вот этот, — Мингю указывает на диск в левой руке Сынчоля. — "Король Лев"? Правда? Мингю искренне улыбается. — У нас появится причина спеть песню из заставки. Сынчоль зеркально отражает его улыбку. — Хороший аргумент. Как только фильм начинается, они хором запевают начальную песню громко и очень по-дурацки; скромная квартира наполняется смехом, и кажется, будто они вернулись в старые добрые времена старшей школы, когда они часто ходили на ночевки, заматывались в одеяла с большой коробкой пиццы на столе. Они всегда смеялись до тех пор, пока бока не начинали болеть, и обсуждали других людей, потому что это то, чем занимаются лучшие друзья. А еще Сынчоль всегда дразнил младшего из-за его чувств к... Мингю машинально шлепает себя рукой по губам. Конечно, судьба сыграла с ним злую шутку. Она заставит его забыть парня, которого он любил на протяжении стольких лет, даст ему время — несколько часов и еще пару минут — побыть счастливым, а затем выдернет его обратно, напоминая, что у него все еще остались чувства к Вону. Он почти забыл о них. Почти. Он поднимается, чувствуя головокружение снова, и бежит в ванную. Сынчоль следует за ним и хмурится при виде Мингю, которого тошнит знакомыми лепестками. — Грустно, что ты все еще не разобрался с этим. Еще грустнее, что, возможно, я никогда не разберусь — думает Мингю. Сынчоль подходит и поглаживает по спине, успокаивая. Вернувшись обратно на диван, они оба знают, что никто уже не обратит внимания на фильм. — Хочешь узнать, что это за цветок? — спрашивает Сынчоль, и младший кивает, ему любопытно, потому что, естественно, у цветов есть значения. — Ирис, — Сынчоль смотрит на него, ожидая реакции. — Он означает надежду. Фильм был давно забыт: вместо этого рыдания и всхлипы Мингю были единственными звуками этой ночи. — О, это ирис, — Вону указывает на цветок в горшке, что стоит на подоконнике. — М? Правда? Моя мама купила его на прошлой неделе. — Это одни из моих любимых цветов. — Почему именно они? — Мне нравится их значение.***
Мингю нравились цветы. Ему нравилось глубоко задумываться об их значениях (потому что Сынчоль изучает их и всегда подсказывает младшему на этот счет), и ему казалось, что это одно из прелестнейших творений природы. Спустя примерно год Мингю сыт по горло цветами и так чертовски устал просыпаться и видеть лепестки разбросанными по кровати и везде вокруг. Они кричат ему: "Ты, друг мой, все еще любишь!" Как лучший друг, Сынчоль говорит ему, что вообще-то он может вылечиться хирургическим путем. — Почему ты не сказал мне раньше? — с издевкой выпаливает Мингю. Он мучился целый год, и только сейчас Сынчоль говорит ему? — Есть побочный эффект. Мингю морщится. — И какой? Сынчоль делает глубокий вдох. — Ты больше никогда не сможешь почувствовать что-то к нему. Никогда. Пуф, и все. Мингю не знает, какого бога обидели люди, чтобы получить нечто настолько жестокое и ужасное, как Ханахаки, но, если бы ему дали возможность, он бы извинился ради всего человечества и их хрупких, словно бумага, сердец.***
После нескольких дней размышлений Мингю решается на операцию. Его родители — хотя они все еще любят Вону — вздыхают с поражением, потому что понимают, что это его жизнь, и поддерживают решения сына. — Встреча с доктором в понедельник. Ты точно уверен? — мама спрашивает, пропуская сквозь пальцы пряди его волос. — Ага, — скрепя сердце, говорит Мингю. — Уверен. Его легкие и ребра уже оплетены ветвями, шипы вонзаются в его слабое сердце время от времени. Он знает, что случится, если это продолжится. Но где-то глубоко внутри него все еще есть часть, которая не хочет оставлять чувства к Вону. Это эгоистично и жестоко по отношению к бедному сердцу, которое билось не в том направлении еще с самого детства. Эта темная часть — очень-очень темная — на самом деле предпочла бы кашлять лепестками, но сохранить бабочек, которые приходят, когда Мингю думает о Вону. Это лучше, чем не чувствовать совсем ничего. Мингю задается вопросом: не сошел ли он с ума окончательно?***
— Итак, господин Ким. Операция будет совершенно безболезненной, но существует побочный эффект, — доктор снимает свои очки и кладет их на стол. — Цветы уйдут только вместе с чувствами. Вы уверены, что согласны на это? Сынчоль сказал что-то такое ранее. — Это и есть причина, по которой я хочу избавиться от цветов. Я больше не хочу любить того человека. Ложь. Абсолютная ложь. — Как и все остальные мои пациенты, — доктор неловко кашляет. — Люди — и так слишком печальные создания, чтобы с ними так обходились, да? Мингю замечает лепестки в мусорном ведре и рядом с ним. Ярко-желтые, они рассыпаны и по столу. Он хмурится и кивает. И вправду... Очень и очень печально.***
Операция прошла удачно. Никаких больше цветов, никаких подъемов в два часа ночи и никаких чувств к Вону. Корни вокруг его ребер и легких были удалены, и вместе с ними ушла боль. В груди чувствуется свобода и легкость. — Мы определенно должны это отпраздновать, — говорит Сынчоль, как только младшего выписывают из больницы. — Я только что пережил операцию. — Ну, не сейчас, болван, — он закатывает глаза. — На следующей неделе пойдем в тот парк аттракционов, который мне уже снится. Пожалуйста? Мингю смеется. — Конечно. Как он мог отказать? Теперь не нужно беспокоиться о лепестках. Не нужно беспокоиться о жалости в глазах людей, которые случайно видят, как парочка слетает с его губ. Все в порядке. Я в порядке.***
Мингю встречает Вону в библиотеке через два года и приглашает его к себе домой вспомнить былое. Он знает, что не должен был подходить к такой знакомой фигуре, но просто не мог остановить себя. И не смог бы, даже если бы попытался. Здесь нечего бояться — убеждает он себя. Чего я боюсь вообще? Спрашивает он, сканируя взглядом мужчину напротив от макушки до пят. Он выглядит совсем другим теперь. Вырос и носит очки. О, точно. Я боюсь влюбиться снова. — Вону? Он оборачивается, и сердце Мингю пропускает удар. Его мысли чисты, как небо в ясный день — никаких облаков, только яркое светлое полотно. Не дрогнув, старший улыбается. — Мингю. (Хотя они и были вместе, Мингю добр и терпелив. Он никогда не скупился на любовь.) — Сколько лет, сколько зим! — говорит Вону, прежде чем отпить немного кофе. — Три года, — Мингю наливает себе чашку и садится прямо напротив. — Ну, как твои дела? — Недавно защитил свой диплом по истории. Сеульский университет предложил мне работу. Вроде как распланировал свою жизнь. — Это хорошо. — Но есть кое-что, — вздыхает Вону, — что я еще не спланировал, — он смотрит на младшего, когда тот не отвечает. — Твои лепестки уже не?.. Вдруг кофе кажется еще более горьким. — А-ага. — Значит, ты больше ничего ко мне не испытываешь, да? Мингю легонько кивает. — Что ты имеешь в ви... — Я влюбился снова, — прерывает его Вону. — В-в тебя. И, да, я был таким глупым, что оставил тебя несколько лет назад. И еще глупее просить тебя принять меня обратно. Мне жаль, правда, но, пожалуйста, верь мне, когда я признаюсь в любви. Все кажется таким знакомым и таким далеким в то же время, но Мингю не знает, что ответить. Не знает, что делать. Он смотрит на свои ладони, обнимающие кружку слишком крепко, так, что та может треснуть. Он думает, что было бы правильнее сказать и сделать, потому что такого никогда не должно было случиться. Странный звук разрезает тишину, и Мингю поднимает взгляд. Вону кашляет лепестками цветов.