Лагерь - это маленькая жизнь

POV Катя       Прошло несколько дней. Все это время мы с Эльмирой, кроме как «доброе утро» и « спокойной ночи», друг другу ничего не говорили. Я чувствовала, что отдаляюсь от подруги, но впервые за все года мне было абсолютно все равно. Я более не видела в этом человеке той девочки, доброй, помогающей, веселой.Сейчас Эльмира была замкнута, холодна, практически никогда не вынимала из ушей наушники. Я бы сказала, что у нее разбито сердце, но я слишком хорошо ее знаю. Она стала такой, какой была я до встречи с ней. Хорошо это или плохо? Как посмотреть. В любом случае мир- не фабрика по исполнению желаний и, наверное, наши с Элей дороги уже никогда не пересеклись бы, если бы не одно происшествие…       Дело в том, что в один из дней у нас в лагере должно было состояться мероприятие посвященное представлением нашей Родины — Донбасса. От каждого отряда требовалось интересное оформление работы и какой-то текст о нашем крае. Мне поручили написать речь или стих, который после прочитается на костровой, а Ане с Элей было поручено нарисовать стенгазету на данную тематику.        — Рисовать будете на втором этаже, там столы и как раз свободно. Комната со столами, красками, карандашами, ластиками… Есть все, что необходимо. Надеюсь, что за два часа вы все успеете, — сказал вожатый, радуясь, что у него стало проблемой меньше.        — Пойдемте втроем? — предлагает Аня. — Веселее будет. Ты нам стихи прочтешь, — обращается ко мне.        Эльмире абсолютно безразлично, а я… А что я? Что я без нее? Что она без меня? Почему люди делают то, что неправильно, понимая, что это неправильно? Разве не проще было бы, что бы те, кого любим мы, любили нас, а те, с кем мы одно целое, были всегда рядом? Что за глупая и нелогичная штука -жизнь? В ней множество страданий и боли на столь малую толику радости. Получается, лучше умереть, чем быть с тем, кто для тебя все? Выходит, что так, однако правильно ли это?        Вместо стихотворения о Донбассе в тетради само, а никак не по моей вине, выходит следующее: Ты- трещина в линзе, песчинка в механизме сложнейшем. Прочь из моей головы, прошу! Больно всегда, я это знаю, граф часто повторял эти слова, А теперь я тебя ненавижу, все еще любя.       — Знаешь, это что-то не очень похоже на произведение о Родине. — утверждает Аня, улыбаясь.        — У нас вся вода грязная, — говорит Эля окуная кисточку в стаканчик. — Я пойду пом…        — Сиди, я сама, — подмигивает мне Аня беря стаканчик и выходя из комнаты. Отчетливо слышится щелчок двери.        — Нас закрыли, — уверенно говорит Эля.- Твоя идея?       — Что, прости?        — Нас оставили вдвоем в помещении и теперь не откроют, пока… Сама знаешь. Твоя идея?        — А смысл мне такое проворачивать?        — Можно подумать он тебе необходим… Ты мне никто, учти. И, Бога ради, прекрати делать такое лицо. Иди перед Настенькой кривляйся!        — Джим, ты чего? (1)        — Не смей меня так называть!        — Ладно. Как хочешь. Я просто…        Однако мне не суждено было договорить, ведь во всем здании пронзительно завизжала пожарная сигнализация.        — Должно быть проверка, как быстро можно эвакуировать всех из здания. Пересчитают и зайдут внутрь. Вожатый знает, где мы находимся. — в пространство сказала Эля, рисуя.        Несколько минут мы занимались каждая своим, под вой нескончаемой сирены. Я чувствовала, как сердце медленно ускоряет свой ритм. Ощущала его, но, впрочем как и всегда, игнорировала. Это просто орган. Как и всегда, в такой ситуации, я села и сделала три глубоких вдоха и выдоха, закашлявшись на последнем. Дело в том, что с легкими у меня все прекрасно.        — Это настоящий пожар! Угарный газ, Джим!        — Не называй меня Джимом! Что за бред ты несешь?       Газ был повсюду, заполняя комнату из которой не было выхода. Пробравшись к окну, и видя всех на улице я попыталась открыть его, но оно было заклеено.

***

       Звонкая тишина. Лишь поверхностное дыхание и собственное ускоренное сердцебиение.        — Нужно намочить ткань, — говорю я, подходя к кулеру, стоящему на соседнем столе.        — О чем ты? Это лишь проверка. — искренне недоумевала Эля моему поведению. Как она не поймет, что может задохнуться, если не намочит ткань?        Смочив край футболки, я дышала через нее, а подруга смотрела на меня, как на сумасшедшую. Последнее, что я помню, как Эля подошла к окну, подавая какие-то знаки. Сердце неистово болело, перед глазами плыло и мерцало что-то черное.        — Катя! — последнее, что я слышу перед тем, как отключиться.