***
Когда мальчишка спускается сверху, в чем мать родила, почесывая задницу и шатаясь со сна, Гарри давится беконом. Внутри поднимается сокрушительная волна злости. Он зол на Эггси, на его "да, конечно, я понял, Гарри, да, твоя мама, да, я не сплю, да, я услышал, оставь ты меня уже в покое!" и злится на себя, он же знал – о боги, знал! – нужно было растолкать Эггси утром, заставить одеться и достучаться до его сознания. Глупо было надеяться, что он прислушается, надо было проконтролировать... Именно поэтому Гарри всегда предпочитал полагаться только на себя. Приезд матери сам по себе всколыхнул их устоявшуюся и размеренную жизнь. Появление Эггси в его жизни и так перевернуло все его устои с ног на голову. Правила и Эггси были несовместимы. В рамках работы тому еще удавалось сдерживать природный хаос, намертво угнездившийся внутри, но во внерабочее время Гэри Анвин был его воплощением, взбесившейся персонификацией изначального состояния мира. С появлением Эггси в его жизни все кардинально изменилось. Его давно перестали привлекать недавние подростки, Галахад никогда не придавал особого значения возрасту, но разница в тридцать лет была колоссальной. Эггси вообще не должен был его заинтересовать. Однако Гарри влюбился, как мальчишка. Он не верил, что из этих отношений может получиться что-то дольше, чем на пару-тройку недель, поэтому младшему Анвину пришлось долго добиваться его расположения. Гарри был поражен и смят напором, с которым Гэри разносил все защитные укрепления, возводимые годами и десятилетиями. Своей территорией было сложно делиться, он слишком долго жил один, а с Эггси и вовсе оказывалось, что трахаться нужно где угодно, только не в спальне, пижама – совершенно лишнее приспособление, а ходить по дому голым – это нормально и очень приятно. Сколько раз они уже об этом говорили, и вот сейчас... Гарри хочется в него чем-то швырнуть, чтобы привлечь внимание, чтобы тот, наконец, открыл глаза и увидел, Дьявол все побери, что они не одни! – Доброе утро, молодой человек, – леди Аделаида Харт первой нарушает молчание. Эггси распахивает глаза, рот и застывает соляным столпом в центре столовой. Помятый со сна, украшенный узкими полосками пластырей, с взъерошенными волосами он выглядит очень привлекательным, родным и таким желанным. Хоть Гарри и был против домашнего эксгибиционизма, но в нем, скорее, говорили нормы морали и воспитание. Откровенно перед самим собой он мог признаться, ему это нравится. Но сложно представить момент, когда обнаженный Эггси был бы более неуместен. Даже если бы тот прошелся голым по всему офису Кингсмена, и то проблем было бы меньше. Тиканье часов отмеряет мучительно-длинные секунды – и это единственное, что нарушает сейчас тишину. Матушка, устав ждать ответа, поворачивается к нему и невозмутимо произносит: – Гарри, передай мне, пожалуйста, сосиску. Руки двигаются сами, автоматически. Галахад берет тарелку с сосисками и аккуратно кладет их матери, не отводя от Эггси пламенного взгляда. Тот должен был бы почувствовать хотя бы его взгляд, всегда чувствовал, но мальчишка не шевелится, и Гарри мечтает только об одном, чтобы тот хотя бы прикрылся. Боковым зрением он видит, как мать съедает кусочек колбасы, делает глоток чая, и Гарри обреченно выдыхает: – Эггси, это моя мама, леди Аделаида Харт. Мама, это Эггси, Гэри Анвин. – Рада с Вами познакомиться, Гэри, – невозмутимо изрекает матушка. Мальчишка, наконец, отмирает, растерянно хлопает глазами, обводя взглядом всю обстановку и останавливается на нем. – Гарри! – сдавленно выплевывает он и срывается наверх. Заметно, что Эггси проглотил в конце непристойное и, возможно, витиеватое ругательство. Гарри с одобрением хмыкает, промокает губы салфеткой и встает. – Извини, мама. Я сейчас вернусь. Поднимаясь по лестнице и вспоминая сверкающие ягодицы, Галахад осознает всю комичность ситуации и в спальню входит с широкой улыбкой на губах. – Да ты охренел?! – орет Эггси, швыряя в него запонки. Галахад без труда уклоняется, прислушивается к металлическому звону и думает, что нужно будет убрать запонку, улетевшую в коридор – на ней может кто-то поскользнуться. – Предупредить о ее приезде не мог?! – Я не знал, что она приедет, – Гарри прижимает мальчишку к шкафу и чувствует грудью вибрацию напряженных мышц. Похоже, Эггси разозлился не на шутку. Он стискивает напряженное запястье и мягко прикусывает его нижнюю губу. Эггси рывком выдирает свою губу, ударяется затылком о шкаф и шипит: – А то, что она УЖЕ приехала, ты тоже не знал? – Об этом я говорил тебе вчера, ты засыпал, но я три раза переспросил тебя, точно ли ты понял. И я оставил тебе записку, – Гарри кивает в сторону кровати, где до сих пор белеет нетронутый треугольник бумаги. – Я не видел, – огрызается парень, – и что теперь делать? – Ты же не планируешь сидеть в спальне, пока мама не уедет? В другое время я бы предложил заняться сексом, но сейчас... – Гарри с сожалением отстраняется. – Одевайся и пойдем вниз. Галахад присаживается на кровать и наблюдает за Эггси. Возможно, то, что он принял за злость, было смущением и напряжением. Все его движения пропитаны напряжением, что он рискует порвать одежду, натягивая ее на себя рывками. – Эггси, – Гарри ждет, пока он повернется, и открыто смотрит в напряженные глаза, – ты ей понравишься. Гэри недоверчиво усмехается, но Гарри понимает, что попал в точку. Он тянет парня за рукав к себе и проводит руками по талии. Расстегнутая сорочка, пояс брюк, обхватывающий узкие бедра и плоский живот, как вторая кожа – эта картина для него всегда была самой соблазнительной. Он с удовольствием наблюдает, как напрягаются мыщцы живота под его пальцами и обводит ладонями ягодицы. – Твоя мама так же пафосна, как ты? – хрипло выдыхает парень. – О нет, что ты, – мурлыкающий тембр заполняет пространство. Галахад поднимает глаза: – Гораздо сильнее. Это же моя мама, – он запечатлевает целомудренный поцелуй ровно над поясом брюк.***
Смех настигает Галахада на крыльце ателье. Правильнее было бы это назвать гоготом, потому что только гогот мог бы проникнуть через заслон двух дверей и быть слышен даже на улице. Стоит ли говорить, что смех и ателье Кингсмен плохо сочетаются друг с другом? – Это дядя Альберт в молодости? – по голосу слышно, что Эггси с трудом сдерживает хихиканье. Галахад заходит в ателье так, чтобы не звякнул колокольчик над дверью – он давно освоил этот нехитрый фокус. Широкая спина Персиваля перекрывает весь обзор, но можно без труда различить Ланселота, Джона, администратора магазина, и Эггси. Мальчишку можно было узнать по одному очертанию задницы, примостившейся на подлокотнике – она даже сейчас выглядит для Гарри неприлично привлекательной. А вот пятая фигура в центре остается инкогнито. – Нет, мой милый, это кузен Винсент! А Гарри здесь одиннадцать. – Ему идет жокейский костюм, – вежливо говорит Ланселот, пихает Эггси локтем в бок и добавляет вполголоса, наклонившись к его уху: – Вот это попка! Прямо орех. Всеобщий смех снова заполняет пространство, а Гарри скрипит зубами. Он любил маму, но ее приезд всегда приносил ряд неприятностей. Обычно ему просто приходилось немного менять ритм жизни, подстраиваться под ее общество и отказываться от длительных и особо опасных заданий. По традиции, члены семей агентов Кингсмен не знали об их настоящей работе. Возможно, кто-то и говорил родным о природе их работы, Галахад этого не знал, но сам он никогда не посвящал в это никого из тех, с кем состоял в отношениях, и, уж тем более, своих родственников. Леди Аделаида Харт была бы одним из самых надежных хранителей тайны, но она бы переживала за него, как и любая мать за своего сына, и Гарри не хотел ее волновать. В этом плане им с Эггси очень повезло: они оба были агентами. Риск потерять друг друга увеличивался вдвое, но в этом были и свои бонусы. От количества времени, которое они могли проводить вместе, до свободы ото лжи. Они могли помогать друг другу зализывать раны, назначать свидания даже в больницах и не врать о шрамах - это очень ценно. Однако именно общество Эггси превращало приезд мамы в нечто хаотичное и непредсказуемое. Гарри очень надеялся, что все ограничится неловкой ситуацией с голым Эггси, ее они уже пережили, и мама с его любимым человеком нашли общий язык, но подспудно подозревал, что все только начинается. И вот, одно из маминых любимых занятий – показывать семейные фотографии. Гарри закатывает глаза. Все эти пеленки-распашонки, деревянная лошадка и расфуфыренные детские костюмчики – он бы пережил, если бы мама показала это только Эггси, но она решила не мелочиться и сделать это на работе. Хорошо хоть Мерлина нет – даже невозмутимый Персиваль ржет вместе с остальными. – Какая красивая! Это одна из кузин Гарри? – О нет, дорогая, это Гарри! – Как это? – непонимающе спрашивает Ланселот. Галахад мысленно стонет. Сейчас начнется. Он должен был догадаться и прервать это раньше. Это же любимая мамина фотография. – Гарри учился в Бэдфорде, в пансионате для мальчиков. Ученики этой школы известны во всей Великобритании музыкальными и драматическими талантами. В течение года в Бэдфорде ставили не менее пяти пьес и, поверь мне, размах их не намного меньше, чем в Ковент-Гардене! А раз в год летом проходит грандиозный фестиваль. Выпускники Бэдфорда часто получали предложения от знаменитых театров именно после спектаклей на фестивале. В тот год Гарри получил главный приз за роль Джульетты в спектакле. Все пророчили ему карьеру актера театра и кино, признаться, меня до сих пор удивляет его желание стать портным. Голос матери наполнен любовью, нежностью и гордостью, Гарри знает, что она до сих пор бережно хранит его награду, но сейчас ему хочется оказаться подальше от ателье. На другом континенте. А лучше на другой стороне земного шара, потому что сейчас начнется. – За чью роль? – тупо переспрашивает Эггси. – Джульетты. "Ромео и Джульетта". Гэри, не говори мне, что ты не читал Шекспира! – укоризненно восклицает леди Алелаида. – Нет, что Вы, – растерянно бормочет парень, – конечно, читал. Гарри чувствует, как под кожей в районе челюсти начинают ходить желваки и бесшумно подходит к компании сзади. Через плечо матери прекрасно видна эта фотография, хотя Гарри и так ее хорошо помнит. Хороший кадр с точки зрения композиции и эстетики, но Эггси и остальные видят на снимке только подростка в женском платье. Пускаться в объяснения, что в мужском пансионате нет вариантов, кому исполнять женские роли, и ссылаться на времена Шекспира, когда все театральные роли исполняли мужчины – Гарри считает, что это ниже его достоинства, но в словах парня так и сквозит готовая сорваться лавина смеха. – Кстати, на Гарри здесь не парик, это его натуральные волосы, он тогда ходил с длинными. Все. En guarde. Battement. Toucher. Эггси складывает пополам от смеха, он упирается лбом в колено и – Гарри это ценит – старается не подвывать слишком громко. Джон, скорее, хихикает, Ланселот изо всех сил пытается сдерживать смех, но у нее ничего не получается, а Персиваль, вроде, и вообще не смеется, но его плечи так и ходят ходуном. Пора это прекращать. – Персиваль, Агравейн просил Вас зайти к нему в кабинет, у него есть важное дело, – к его чести Персиваль не вздрагивает и буквально испаряется молча и мгновенно. Гарри поворачивается к Роксане. Девушка довольно неплохо владеет собой, отмечает он, но на всякий случай прикрывает рот рукой. – Ланселот, – вкрадчиво начинает Галахад, – примите мою бесконечную благодарность за столь высокую оценку формы моих ягодиц, но если мне не изменяет память, Мерлин поручил Вам подготовить подборку отчетов за последние два месяца. Полагаю, что с этим заданием Вы уже справились? А то мне начинает казаться, что мне нужна более репрезентативная выборка. Скажем, за два последних года. Племянница Персиваля бледнеет от такой перспективы и исчезает с той же скоростью, что и дядя, к ее же счастью, не утруждая себя неуместными извинениями. Для Джона достаточно сузить прищуром глаза и указать взглядом на звонящий телефон, тихая трель которого терялась на фоне смеха, чтобы тот поспешил к аппарату. – Привет, мама, – Гарри наклоняется через спинку дивана и целует женщину в щеку. – Не ожидал тебя здесь увидеть. – Я приготовила ланч и подумала, что вы с Эггси можете составить мне компанию. – Гарри огибает диван и галантно помогает матери подняться. – У вас такие милые прозвища. Все из рыцарей Круглого стола? – Да. – Он покорно ждет, пока матушка уберет фотографии и поправит шляпку. – Какое у тебя? – Галахад. А Эггси – Оуэн. – Один из трех искателей Грааля и рыцарь Льва… Вам подходит, – леди Аделаида тепло улыбается, в то время как на фоне все еще раздается хрюканье сдерживающего смех Эггси. – Спасибо, мама. – Гарри кивает в сторону освободившегося администратора: – Джон, проводите, пожалуйста, леди Аделаиду в обеденный зал. Мы с Эггси сейчас подойдем. Гарри прислушивается к удаляющимся шагам и наливает себе виски. Ему просто необходимо выпить и успокоиться. – Ромео, о как жаль, что ты Ромео! – патетически восклицает Эггси. – Как там дальше, а, Джульетта? Два больших глотка – и порция виски обжигает горло, прокатывается по пищеводу и согревает изнутри; Галахад со стуком ставит стакан на столик и разворачивается к парню. – Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,// Что скажешь "да". Но ты не торопись. – Галахад начинает говорить спокойно и размеренно, четко артикулируя слова и неторопливо вливаясь в ритмический размер трагедии. Мужчина не сводит с Эггси прямого взгляда. Тот думает, что играть женскую роль в спектакле – это очень смешно? Придется его разубедить. – Ведь ты обманешь. Говорят, Юпитер// Пренебрегает клятвами любви.// Не лги, Ромео. Это ведь не шутка, – жестко заканчивает он и делает широкий шаг навстречу. – Я легковерной, может быть, кажусь? – Галахад понижает и приглушает голос, разбавляет тембр хрипотцой. – Ну ладно, я исправлю впечатленье// И откажу тебе в своей руке,// Чего не сделала бы добровольно. – еще шаг вперед. Под его взглядом у неугомонного Оуэна мгновенно пропадает желание ржать, а сейчас он сглатывает и непроизвольно отступает. Гарри сдерживает язвительную усмешку. Вместо этого он сводит голосовые табуляции на нет и продолжает мягкое наступление: – Конечно, я так сильно влюблена,// Что глупою должна тебе казаться,// Но я честнее многих недотрог,// Которые разыгрывают скромниц,// Мне б следовало сдержаннее быть,// Но я не знала, что меня услышат. – Эггси знает расстановку мебели в ателье не хуже, чем он сам. Тому не нужно отводить взгляд, чтобы обогнуть стол, попытаться спрятаться за его острыми углами, но Гарри разгадал маневр еще до того, как Гэри успел о нем подумать. Он легко перекрывает мальчишке пути к отступлению, добивается, что тот прижимается лопатками к стеклянным дверцам шкафа, склоняется и шепотом выдыхает в губы: – Прости за пылкость и не принимай// Прямых речей за лёгкость и доступность. Зрачки Эггси расширены, глаза кажутся огромными, как чайные блюдца. И если до этого его взгляд приходилось удерживать, то сейчас широкий колодец зрачка, обрамленный сдержанной болотной зеленью, затягивает в свои глубины. Гарри чувствует, как вздымается его грудь от тяжелого дыхания, любуется изломанными дугами бровей и двумя глубокими морщинами в межбровном пространстве. Глаза и подвижные брови играли основные мимические роли, и их Эггси до сих пор контролировал хуже всего. – Трахни меня, – выдыхает Гэри. – Запри дверь и выеби прямо тут. Зачем запирать дверь, когда в Кингсмене такие шикарные прозрачные витрины? И так все будет видно. Гарри не озвучивает свои мысли – позволяет себе ухмыльнуться уголком рта и произносит обычным голосом с привычными интонациями, отстраняясь на расстояние вытянутой руки: – Не принимай прямых речей за легкость и доступность. – Гарри-и-и… – жалобно тянет тот и отклеивает свою спину от шкафа. – Нет, нас ждет мама. – Не нужно быть хорошим психологом, чтобы понять, что именно Эггси собирается сказать, поэтому он резко перебивает его: – И даже не думай произнести это вслух. – Твоя мама забыла добавить, что Галахад, несомненно, был самым занудным и правильным рыцарем, – Эггси шумно вздыхает, окидывает его взглядом, полным сожаления, и направляется в столовую.***
– Вот ни хера ж себе! – восхищенно присвистывает Эггси. – Я с первой встречи понял, что ты не дурак выругаться, но такой длинной тирады от тебя еще не слышал. Что случилось-то? Гарри переводит страдальческий взгляд с пустого ящика комода на полуодетого Эггси и невольно улыбается. Господи, он все еще влюблен в него, как подросток. К нему хочется постоянно прикасаться, им хочется любоваться, он сейчас так прекрасен – взъерошенный и помятый со сна, что желание идти на работу отбивает напрочь. Эггси замечает его взгляд и с удовольствием тянется, демонстрируя свое тело с самых выгодных ракурсов. Он прекрасно знает, что Гарри нравится на него пялиться, но Галахад уверен, что не представляет масштабы этой катастрофы. В голову как-то забредала безумная мысль: заменить все картины и бабочек в рамах фотографиями Эггси, тогда, пожалуй, у того будет шанс понять глубину его одержимости. Он переводит взгляд обратно на комод и мгновенно мрачнеет. – Мама просто помешана на чистоте, я успел забыть об этом, – сухо отвечает он. – Еще упоротее, чем ты?! Ах да, ты говорил, что твоя мама даже хуже, – Эггси смеется. – Ты уверен, что мы об одной и той же женщине? Миссис Харт ни разу не упрекнула ни тебя, ни, тем более, меня. Прости, я опять забыл помыть лапы ДжейБи, – виновато добавляет мальчишка. Гарри закатывает глаза. По странному стечению обстоятельств, Эггси забывает об этом в особо дождливые дни, а грязные следы за псом, в основном, убирает сам Галахад. – Она не будет говорить – просто сделает сама. Мама любит уборку. – Ладно, я уже понял, что мои оксфорды будут начищены, если я забуду их грязными, постараюсь так не делать, но сейчас-то что? – Мои рубашки, – скорбно констатирует Галахад. – Они показались ей недостаточно чистыми. – Это те самые, которые можно в угол ставить от количества крахмала, перевязанные симпатичными ленточками из прачечной? – слышно, насколько Эггси озадачен. Гарри чувствует обнимающие его сзади руки и теплые губы между лопаток и снова давит в себе желание не ходить сегодня в Кингсмен. Провести бы весь день с Гэри в постели... С приездом мамы Гарри находится в постоянном напряжении. Сбегать на другой континент он не стал, но то Эггси демонстрирует маме свои прелести, то мама показывает всем его детские фото в женском платье. Персивалем и Ланселотом все не ограничилось, судя по реакции Мерлина, по офису ходила копия этой фотографии. Конечно, Гарри оставался настолько невозмутимым, что даже Эггси быстро надоело его дразнить, но бесследно это не проходило: в конце рабочего дня снова начинала ныть спина, чего давно уже не было, и ощутимо болела плечевая мышца. Еще пара дней – и придется найти телефон того массажиста, который спасал его спину раньше. Парень трется щекой о загривок, точно кот. – Ты напряжен. Гарри пожимает плечами: – Не выспался, наверное. Привычку утаивать друг от друга причины мелких недомоганий, да и сами недомогания, сохраняли они оба, хоть и пытались с ней бороться всеми силами. Но никогда друг друга не упрекали в нежелании признаваться в слабости. От этого легче точно не станет, лучше просто обнять. Вот и сейчас Эггси только молча фыркает в его спину, еще раз целует между лопаток, подныривает под руку и любуется пустотой. – Ух ты! Гарри Харту не в чем идти на работу! Могу одолжить тебе поло. Или нет, лучше футболку с какой-нибудь неприличной надписью, – мечтательно мурлычет мальчишка. – Нет, Эггси, ты не понял. Мама убиралась, – с нажимом повторяет Гарри, задвигает этот ящик и решительно выдвигает следующий. – Твою ж мать, – бормочет Эггси и краснеет до корней волос. Галахаду не нужно даже смотреть, он знает, что там увидит, но все-таки переводит взгляд. Так он и думал. В этом ящике – неосмотрительно, как оказалось – они хранили свои секс-игрушки. Наручники, пару любимых "постельных" галстуков и прочую дребедень. Бардака там никогда особо не было, но сейчас было все разложено по размеру и с учетом цветовой гаммы. Аделаида Харт была прогрессивной женщиной, но мало кому хотелось демонстрировать матери эту часть жизни. Гарри не был исключением. – Сейчас это звучит особенно актуально, – вздыхает он и на мгновение прикрывает глаза. Еще предстоит отказываться от анвиновских поло, и это не добавляет хорошего настроения.***
По выходным Гарри просыпается раньше Эггси. Было бы неправильным сказать, что мальчишка может спать до полудня. Какой там полдень – он может спать до вечера! Галахад не осуждает его, сам прекрасно помнит, каким был в молодости, но его собственный организм давно привык к режиму и будил его, когда в этом не было необходимости, даже если Гарри не высыпался. Он мог задремать потом на диване или за рабочим столом и просыпался неизменно заботливо укрытый курткой Эггси или пледом. От этого всегда становилось тепло. В его возрасте многие жаловались на бессонницу, но с Кингсменом и молодым любовником бессонница Гарри точно не грозила. Все это вызывало массу эмоций, питало мозг информацией и эйфорией, да и физические нагрузки никто не отменял. Даже Эггси после секса частенько вырубался в его объятиях, а Гарри еще долго любовался им – счастливым и затраханным. И он знал, что Гэри не спит до вечера только ради него, чтобы они могли провести время вместе. Гарри частенько читал в постели, легонько поглаживая взъерошенные волосы, подползшего под бок парня, а иногда просто наблюдал за ним, ожидая, когда тот проснется. Рассматривать разглаженное сном лицо, в часы бодрствования изобилующее мимическими изменениями, было интересно. Эти часы не казались ему потерянным временем. Это было время для его уединения, и при этом они оставались рядом. Отношения с Эггси не были простыми. Когда они стали жить вместе, стало только сложнее. Он видел, что парню тяжело от его педантизма и всех этих джентльменских манер – все-таки он оставался самим собой, и джентльменский образ был для Эггси всего лишь одним из возможных и не самым используемых. Для Гарри это было нормой, образом жизни. Ему, скорее, пришлось в определенный момент постараться, чтобы не стать пафосным снобом типа Артура. Это было обоюдоостро: Гарри старался быть максимально лояльным к Гэри – тот отчаянно стремился ему соответствовать, а Галахад в свою очередь с таким же упрямством пытался создать условия, в которых тот останется самим собой. Галахаду было тяжело по другой причине: по своей природе он был одиночкой, к тому же давно привык жить один. Гэри Анвин был чистым хаосом, вихрем, смерчем, цунами, а еще его было слишком много. Привыкшему к одиночеству Галахаду поначалу слишком часто хотелось спрятаться от него, запереться в кабинете и забаррикадироваться. Наверное, у них обоих был момент, когда они сомневались в правильности принятого решения, но Гарри видел в глазах Эггси, что быть так близко – их общее желание. Они оба хотели становиться ближе каждый день, а не сделать шаг назад, разбежавшись по своим домам. Разница в возрасте тоже давала о себе знать, но Гарри был уверен, что эта проблема была исключительно с его стороны – Эггси наплевать на его возраст. В его влюбленных глазах Галахад видел только обожание и восхищение. Мальчишку не смущали ни морщины, ни его седина, которую можно было замаскировать легким тонированием. Гарри не пытался молодиться, просто седина в собственном облике ему не нравилась, он привык к более теплому оттенку волос. Однако, волосы на теле оставались седыми, но Эггси это совершенно не смущало. Гарри же видел разность собственных потребностей и пышущего энергией Эггси. Благодаря Кингсмену он оставался в прекрасной физической форме и мог потягаться с Гэри, но собственное шило в заднице с возрастом порядком уменьшилось. Они оставались разными не только в этом. Играли роль не столько воспитание и разная социальная прослойка, сколько интересы. Тяжелее всего было приспосабливаться к друзьям друг друга. Они смогли в итоге найти эту хрупкую точку равновесия и это стоило всех усилий. Теперь Гарри мог находиться рядом с Эггси круглосуточно, не испытывая дискомфорта. Не просто мог – Гарри хотел находиться рядом все время, что у них было. И ему оказалось достаточно той порции одиночества, которую он получал, когда Эггси занимался чем-то. Например, спал рядом. В такие моменты Галахад захлебывался чувством единения и чувствовал себя сентиментальным дураком. Он проводит рукой по пояснице разметавшегося на животе парня и соскальзывает на обнаженные ягодицы. Эггси обожает спать голым. Признаться, Гарри тоже обожает, когда Эггси спит голым, хоть и сам нечасто прибегает к подобной практике. Обычно голыми они оказываются, когда засыпают после секса, в остальное время Галахаду сложно перебороть привычку спать в пижаме, особенно, когда она сопровождает всю его сознательную жизнь. К обнаженному парню можно спокойно прикасаться, когда он спит, без боязни разбудить. Сон у Эггси был еще по-юношески крепким, иногда поднять его с кровати было непосильным занятием. А еще они привыкли друг к другу настолько, что не просыпались от прикосновений. Гарри всегда спал неспокойно, просыпался по дюжине раз за ночь, когда нужно было перевернуться на другой бок, с Гэри было все иначе. Они просыпались в обнимку, с переплетенными ногами и руками, умудрялись менять положение тела, не просыпаясь. Гарри придвигается ближе и прижимается носом к русым завиткам на макушке. Размеренное дыхание, родной знакомый запах, тепло кожи, расплывающееся под пальцами – это утро они могут провести в постели. Стук Гарри слышит уже сквозь сон. Он не уверен, снится это ему или нет, но шевелиться точно не собирается, пусть все идут к черту. – Мальчики, вы слишком долго спите! Слова – словно липкая карамельная тянучка. Растекается по горлу, заставляет агонизировать вкусовые рецепторы и, наконец, взрывается в голове. Гарри с трудом разлепляет сомкнутые веки. Спальня залита ярким полуденным светом, у двери стоит невозмутимая леди Аделаида Харт, а на кровати... У Гарри непроизвольно вырывается возмущенный возглас: – Мама! Галахад пытается вытащить из-под Эггси одеяло, но мальчишка сейчас весит сотню стоунов, не меньше! И ведь нельзя просто спихнуть его с одеяла, есть риск, что тот перевернется. Гарри прикрывает его задницу руками и смотрит на матушку. Видимо, удержать лицо в этот момент не получается, потому что та только усмехается в ответ: – Да чего я там не видела. Вас просто невозможно разбудить, Гарри, - в голосе матушки четко слышна легкая укоризна. – Я приготовила завтрак. Жду вас внизу. Дверь закрывается, Гарри откидывается на кровать и беззвучно скрипит зубами. Тут не с чем спорить – мама действительно видела все и в первый же день! И вот теперь – снова. – Эггси, – тихо рычит мужчина. – Я просил тебя спать в пижаме, пока мама тут! – Она же сказала, что все видела, – мальчишка сонно мурлычет и приоткрывает глаза. Гарри любит ловить этот первый после пробуждения взгляд. На солнце глаза Гэри искрят болотной зеленью и прохладой лесного озера. Он мгновенно перетекает на Гарри, распластывается сверху и утыкается носом в шею. Мягкий и теплый со сна, его хочется гладить, впитывая тепло кончиками пальцев, и одновременно надрать задницу, которой его матушка такими темпами будет любоваться немногим реже самого Гарри. – Не злись, сэр зануда, я забыл. Я буду паинькой. – Паинькой? Ты? – Гарри не выдерживает, смеется и сжимает парня в руках. – Не верю. Слезай и пойдем вниз, а то мама придет снова. – Гарри, твоя мама такая же… – Гэри делает паузу, подыскивая вежливое слово, – настырная, как и ты. – Наоборот, Эггси, наоборот.***
– Боже, почему ты так редко носишь смокинг? – Эггси смотрит на него с неприкрытым обожанием. От этого взгляда в груди Галахада всегда разгорается пожар. Словно маленький огонек пламени медленно захватывает все новые и новые поленья, расцвечивая их красно-оранжевыми сполохами. Первый раз, когда мальчишка посмотрел на него подобным образом, Гарри смутился. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но собственный интерес вспыхнул, как сухая бумага. Позже Галахад не раз ловил на себе такой взгляд, ощущал жжение между сведенных лопаток, но полную его силу ощутил, когда они сделали шаг навстречу друг другу. Оказалось, что раньше была всего лишь искра, а сейчас Эггси горел, как сто тысяч солнц. Может, и не нужно было учить его сдержанности? Если он мог сдерживать такую страсть, то Гэри понимал в сдержанности побольше многих. Только не считал нужным ее проявлять. Гэри обхватывает его за шею, сжимает затылок, разрушая аккуратную укладку, над которой Гарри бился добрых полчаса, запускает пальцы в волосы. Прикосновения – обязательная часть их жизни, они необходимы обоим. Галахад склоняется на несколько дюймов и выдыхает в губы: – Мы слишком редко ходим на приемы. – Точнее будет сказать "никогда", – Эггси улыбается, не увеличивая, но и не уменьшая дистанцию. Его дыхание согревает губы, дразнит, но Гарри тоже не подается навстречу. – Ради тебя в смокинге я готов пересмотреть наш график посещения оперы. А сейчас так бы и стянул с тебя зубами эту блядскую бабочку... Собственный вид мальчишка воспринимает как нечто само собой разумеющееся. Достаточно привлекательное, чтобы использовать это в своих целях, когда ему нужно, но совершенно не осознающий всей силы сокрушительного воздействия на Гарри. Между тем в смокинге он выглядит сногсшибательно. И не одному ему бабочка на чужой шее казалась исключительно блядским аксессуаром. – Тогда мы опоздаем, – напоминает Галахад и целомудренно целует его. – А я обещал был паинькой, помню. – Эггси ухмыляется: – Хотя в отсутствие твоей маман мы могли бы устроить отвязную вечеринку! Позвали бы Ланселота, Агравейна, Мерлина и Персиваля, ты бы надрался и станцевал голым на столе! Гарри улыбается и спешно поправляет прическу. Отсутствие аккуратности в сочетании с резными линиями смокинга приносит физический дискомфорт. – В этом доме в последнее время и так слишком много обнаженки для посторонних глаз. – А как насчет приватного танца? Галахад неопределенно хмыкает в ответ и спускается вниз. Еще немного, и они точно опоздают. Эггси знал его склонность к опозданиям и иногда брал планирование времени на себя. Тогда он был настырнее матушки и проедал мозг до самой печени, а когда добирался и до нее, становилось совсем туго. В какой-то мере это дисциплинировало Гарри – он стал начинать сборы раньше, но торопиться все еще не любил. В оперу он не любил опаздывать еще больше, поэтому тут, скорее, Эггси поддразнивал и пытался их затормозить. Аделаида Харт возвращается в самый неподходящий момент, когда они уже готовы выходить. Гарри не слишком нравится, когда его сбивают с настроя, но мама – это святое. К тому же у них есть несколько минут в запасе, их как раз хватит на приветствие. Вот только сказать он ничего не успевает. – Гарри Ричард Харт! Ты собрался на улицу в таком виде? Ричард, значит. Мама редко звала его полным именем, только когда была им жутко недовольна. Однако чем было вызвано ее недовольство сейчас, он решительно не понимает. Галахад на всякий случай осматривает сверкающие оксфорды, идеальное, без единой пылинки, пальто, бросает короткий взгляд в зеркало, проверяя прическу, и с вежливым недоумением смотрит на мать. – Где твои шарф и шапка? Там холодно! Шарф и шапка?! – Ты серьезно?! – напряжение последних недель, наконец, прорывается в словах, и это звучит раздраженнее, чем он хотел. – Я давно вырос, мама, и в такую погоду мне не требуются ни шарф, ни головной убор. – Значит, недостаточно вырос! – отрезает леди Харт. – Немедленно оденься по погоде. Бери пример с Гэри, в конце концов! Гарри окидывает коротким взглядом Эггси. В голос тот не смеется, но внутри, похоже, ржет от души. Галахад стискивает зубы. Парень без головного убора, ему хватило благоразумия не надевать кепку со смокингом и пальто, но и смотреть не нужно, чтобы знать, что он в шарфе – Галахад давно заметил, что он бережет горло. Гарри, скорее, простыл бы от промокших ног, чем от открытой шеи, а шапок вовсе не носил со школьного возраста. Атака стала для него неожиданностью. Это уже переходит все разумные границы, с мамой следует серьезно поговорить. Эггси невесомо касается локтя. Мальчишка оказался очень проницательным и на диво быстро научился считывать его настроение, даже когда Гарри пытался его скрыть. Он и сам уже понял, что вспышка эмоций была совершенно нерациональной. Это же мама. Она давно немолода и, в конце концов, не вечна. И неважно, что ему далеко за пятьдесят, для мамы он, наверное, навсегда останется тем угловатым подростком, которого она навещала в пансионате. Гарри дает себе две непозволительно длинные секунды, чтобы успокоиться, повязывает шарф, склоняется и целует маму в щеку: – Спасибо, мама. Но шапки у меня нет, а бейсболки Гэри не подходят к пальто. – Отморозишь уши, безобразник, – матушка крепко обнимает его за шею. – Идите, а то опоздаете. – Ты точно не хочешь с нами? Я решу вопрос с билетами. – У меня свои планы, – кокетливо отвечает Аделаида Харт и поправляет прическу. Гарри коротко улыбается уголком рта и думает, что не у одних них могут быть планы на пустую квартиру. Он совершенно не удивится, если мама назначила кому-нибудь свидание. Она ни разу не давала повода заподозрить себя в подобном, но, в конце концов, они с мамой похожи больше, чем ему всегда казалось. А это значит, что от нее можно ожидать всего, что угодно. В прямом смысле этих слов. – Устал? – на улице Гэри приникает к его плечу и крепко сжимает пальцы. Гарри чувствует его поддержку даже сквозь прохладную кожу перчаток, и от этого становится легче. Так же, как стало легче от маминого объятия. – Немного, – честно отвечает он. Но несколько минут назад Гарри полагал, что устал от этого всего гораздо больше. – Между прочим, я считаю, что леди Аделаида совершенно права! Ты одеваешься слишком легко. Гарри молчит и с трудом сдерживает улыбку. Издевается ли Эггси или говорит серьезно – все это признаки заботы о нем, любви. И ради этого можно искать компромиссы. – Ричард, – мурлычет Гэри ему прямо в ухо. – Ричард. Ты никогда не говорил, что твое второе имя Ричард. – Ты не спрашивал, – Гарри пожимает плечами. – А это имеет какое-то значение? – Конечно! Ты у меня как Ричард Львиное сердце! Король Англии, герцог Аквитании, граф де Пуатье, герцог Нормандии, граф Анжуйский и Мэнский. – Историю ты знаешь, убедил. Скажи лучше, ты уже придумал, куда мы послезавтра поведем маму? – Естественно. Гарри смотрит в эти честные глаза, но не верит ни на йоту, однако в том, что Эггси справится, он не сомневается. Главное, чтобы мероприятие не оказалось слишком авангардным даже для его мамы.***
Небольшой глоток вина, и бокал находит свое пристанище на столе. Раньше подавляющее большинство его свободных вечеров были тихими и безмолвными, сейчас такое случалось редко – в комнатах шуршал Эггси, играл ДжейБи, а в последнее время в создании фонового шума участвовала и его мама, которая редко сидела на месте. Сегодня неожиданным образом вот уже пару часов он пребывает в молчаливой компании газеты. Тихое поскрипывание ступенек разбивает тишину, но Галахад совершенно не расстроен. Вечер наедине с собой был приятным подарком, но отведенного времени ему вполне хватило. Он складывает газету, подходит к лестнице и помогает матери спуститься вниз. – Не хочешь вина, мама? – Не откажусь, – леди Аделаида Харт с присущим ей достоинством устраивается на диване и, пока Гарри наполняет их бокалы, продолжает: – Так непривычно видеть тебя одного, я уже привыкла, что вы с Эггси неразлучны. – Она делает глоток вина, изящно принимая протянутый бокал, дожидается, пока Гарри устраивается рядом, и спрашивает: – Где Гэри? – На вечеринке с друзьями, – Гарри делает еще один глоток вина. Вино полагалось пить маленькими глоточками, именно так чуть касается рубиновой жидкости губами Аделаида Харт – вот кто истинная аристократка. Он же всегда любил пить вино большими, а иногда и жадными, торопливыми глотками. – И тебя не пригласили? – удивленно спрашивает матушка. – Конечно, пригласили. – Гарри улыбается в ответ, несколькими глотками допивает вино и поясняет: – Просто не хочу стеснять его. – Что-то я не замечала, чтобы Эггси тебя стыдился, – иронично замечает Аделаида Харт. – Напротив, он смотрит на тебя, как породистый корги на выставке смотрит на любимого хозяина. Гарри усмехается. С корги это мама верно подметила, мальчишка и ему самому иногда напоминал щенка вельш корги. Когда-то после смерти мистера Пиклза он думал завести другую собаку. Гарри всегда предпочитал собак небольших размеров, и порода корги ему импонировала. Хотя собака казалась несколько непропорциональной, как и таксы, эта порода была подвижной и жизнерадостной. Сейчас он не может вспомнить, почему же не завел тогда собаку, наверное, как обычно помешало какое-нибудь задание. – Ты права, не стыдится и настойчиво звал с собой. Но я слишком стар для вечеринок двадцатилетних, – губы складываются в легкий намек на улыбку. Этот факт казался ему вполне очевидным, мама не могла этого не понимать. – Естественно, ты будешь чувствовать себя старым, посмотри, как ты одеваешься! – А что не так с моей одеждой? – Гарри искренне удивлен. Он бегло осматривает домашние брюки, сорочку и легкий кардиган, перебирает в уме классические оксфорды, костюмы Кингсмен, строгое пальто и не понимает, что могло вызвать такое возмущение леди Аделаиды. – Ты одеваешься, как старый пень, – в голосе матери появляются чеканный звон. Бранные слова совершенно не удивляют и не задевают Галахада, он прекрасно знает, что при желании матушка может ругаться не хуже него самого, но все еще не понимает смысл претензий, поэтому молча слушает. – Все эти твои бесконечные костюмы, походы в оперу... Сколько лет твоему Гэри? Двадцать пять? – Почти. Двадцать четыре. – Вот именно, будто ему интересно три часа слушать, как надрывается мужик в костюме дерева! – Эггси нравится опера, – Гарри чувствует себя немного уязвленным. – Так же, как тебе? Да брось ты! – леди Аделаида фыркает. – Купи ему бургер в Макдональдсе, своди его в кино, наконец, съешьте попкорн! – Ты нам еще предложи сексом в кинотеатре заняться, – Галахад усмехается уголком рта. – Не хватало еще, чтобы моего сына арестовали за нарушение общественного порядка! – Мама кладет руку ему на запястье и легонько его сжимает. – Гарри, я вижу, что вы любите друг друга и я очень рада, что ты, наконец, нашел своего человека, но послушай маму: пока ты тут шуршишь своими газетами и начищаешь туфли, его как-нибудь уведет из бара молоденький красавчик. – Галахад незаметно пожимает плечами. Человека нельзя увести, он не теленок на привязи, он может только уйти сам. И он достаточно доверяет Эггси, чтобы с легким сердцем отпускать его одного веселиться с друзьями. Гарри достаточно ревнив, он прекрасно осознает этот свой недостаток, но так же знает, что его ревность произрастает не от недоверия, а от желания безраздельно обладать этим человеком. Иногда Эггси не хочется ни с кем делить. При мысли, что тот сейчас смеется, прижавшись к кому-то плечом и сжимая длинными тонкими пальцами бокал коктейля, где-то внутри начинают медленно точить коготки воображаемые кошки. Это не ревность, скорее, сожаление, что он сейчас не может быть рядом. С другой стороны он действительно не хочет стеснять Эггси. Коктейли наперегонки, три фута пива, пенные вечеринки – что там сейчас модно у молодежи? Для этого он слишком стар, но искренне желает, чтобы его любимый человек веселился, а не был вынужден проводить с ним за столиком весь вечер. Однако в чем-то мама была права. – Я пойду отдохну, а ты загляни к себе, я тебе кое-что купила. Гарри любил подарки и сюрпризы, но сейчас почему-то в голову лезет только уборка в их комоде и сортировка всего секс-ассортимента. Он провожает маму до комнаты и не без внутреннего содрогания заглядывает в комнату. Мамино "кое-что" занимает всю кровать. Большинство пространства занимают бумажные пакеты из магазинов – ни на одном из них не видно символики секс-шопа, и Гарри с облегчением выдыхает, – среди которых несколько небольших коробок выглядят сиротливо. Он с удивлением смотрит на россыпь футболок и джинсов, присаживается на край кровати и откидывает крышку первой коробки. В общем-то, он уже знал, что там увидит – кеды. Классические черные, белые и красные модели, а вот содержимое четвертой коробки его удивило. Галахад внимательно разглядывает кеды с репринтом "Большой волны в Канагаве" Хокусаи. Матушка до сих пор помнит, что ему нравится, а вот он даже не знал, что сейчас выпускают кеды с произведениями искусств. Или они сделаны на заказ? Нужно будет приобрести Эггси подобные - хоть таким способом приобщить его к искусству. Леди Аделаида подошла к идее переодеть сына с каким-то неистовым размахом – одежды тут хватило бы не только им с Эггси, а еще нескольким агентам, но во вкусе и знании молодежной моды ей отказать было нельзя: джинсы были нескольких видов, чтобы Гарри мог подобрать подходящую ему модель, футболки в ассортименте, пара клубных курток... "Ладно, возможно, это действительно заслуживает внимания, и Эггси будет рад приглашению в кино и большой порции попкорна от странного типа в кедах, смутно напоминающего его любовника", – думает Галахад, взирая на свое отражение, одетое в кеды и джинсы. Он подобрал подходящие модели, осталось определиться с футболкой и можно будет назначать свидание. – Твою ж... – за спиной раздается восхищенное дыхание. Гарри резко оборачивается: – Ты рано. – Без тебя там скучновато, – Эггси подходит, обнимает Гарри за талию и прижимается губами к челюсти. – Знал бы, что ждет меня дома, пришел бы раньше! С чего это ты? Нет, не подумай, круто выглядишь, но увидеть Гарри Харта в кедах и джинсах... – Мама полагает, что рядом с тобой я должен одеваться именно таким образом, – от мальчишки пахнет алкоголем и табаком, его разгоряченным телом. Гарри проводит пальцами по его волосам и обнимает одной рукой. – Иначе тебя уведет какой-нибудь красавчик в баре. Вот, купила мне подарок. – Чушь какая! – фыркает Эггси. Он совсем немного пьян, ровно настолько, чтобы речь превращалась в вязкую горячую патоку. – В баре не было ни одного красавчика. Крутой подарок, можно я тоже буду ее сыном? – На инцест я не подписывался, – Гарри целует парня в висок и отстраняется. – Ты шикарно выглядишь, – Эггси сдавливает ладонями бедра, обтянутые джинсами и улыбается. – Не представляю, как она сумела тебя на это уговорить. – Пообещала завтра уехать, – Галахад смеется. – Не хочешь как-нибудь сходить в кино? – Пойдем сегодня? Мы еще успеем на последний сеанс, если выйдем прямо сейчас. Я подберу тебе футболку, – парень плюхается на кровать и начинает перебирать футболки. Гарри еще раз скептически осматривает себя в зеркало и оборачивается на эмоциональное: – О мой Бог, я ее обожаю! – Кого? – Твою маму. Леди Аделаиду Харт. Надень вот эту. – Эггси встает и разворачивает футболку. У Гарри Харта вытягивается лицо и единственное, чего он хочет – застонать при виде надписи "Hot daddy". – О, да-а-а, – тянет мальчишка, глядя ему в глаза, – горячий папочка! Гарри распахивает рот, чтобы резко возразить, сказать, что никогда такое не наденет, но тут же закрывает его обратно. В конце концов, какого Дьявола? Мама считает такую вещь допустимой и не осудит, Эггси вообще в восторге от этой надписи, а на мнение остальных ему наплевать. Так с чего ему отказываться? Самого Гарри это не задевает, их с Эггси и так часто принимают за отца и сына, к этому пришлось привыкнуть. Такие ошибки слишком приятны, но неизбежны. И если Эггси сделает счастливым "горячий папочка", то почему бы и нет. Он забирает футболку, решительно ее надевает и накидывает сверху куртку. – Идем, а то опоздаем, – отрывисто бросает он. Гэри словно этого и ждал: цепляется за его локоть и прижимается к плечу. – Папочка купит мне колу и попкорн? – Только если ты будешь хорошо себя вести, – Галахад старается казаться строгим, но не уверен, что это у него получается. – Я буду паинькой, – по лицу Эггси расползается ухмылка. – Надеюсь, на последнем ряду будут места, я покажу, каким паинькой могу быть. Судя по тону, Гэри как-то очень по-своему понимает, что значит хорошо себя вести. Интересно, что подумает мама, если ей все-таки придется вытаскивать их обоих из-за решетки и вносить залог?***
Гарри никогда в жизни не видел мать растрепанной. Ее волосы всегда были собраны в аккуратную прическу, а одежда выглядела идеально вне зависимости от того, чем она занималась. Он до сих пор не может припомнить ни одного пятна или лишних изломов на ее костюмах. В молодости, еще до его рождения матушка занималась скалолазанием, уже во взрослом состоянии Гарри наткнулся на ее фотографии, когда приезжал в поместье. И даже в походных условиях она умудрялась выглядеть безупречно, и неважно, что на ней были не привычные костюмы или платья, а шорты, штаны с множеством накладных карманов и грубые ботинки на толстой подошве. Такой его мама оставалась и сейчас. Леди Аделаида не выходила из дома без изящной шляпки, которая непременно должна была подходить к костюму, поэтому за одним скромным саквояжем в руках миссис Харт последовала дюжина шляпных коробок, которые матушка выгуливала с завидной регулярностью. Ее стремление к порядку словно подчиняло себе пространство. Если раньше Эггси жаловался на педантизм Галахада, то сейчас благоразумно молчал. Правильно, что тут скажешь, когда столовая и кухня понемногу превращалась в музейное пространство, и ручки чашек должны были смотреть не просто в одну сторону, а быть повернуты под строго определенным углом. Пару раз Гарри казалось, что в сторону кухонных шкафов Эггси стал коситься с благоговейным ужасом. И те несколько раз, когда она изъявила желание выгулять пса, ДжейБи вернулся с прогулки гораздо более чистым, чем если бы был с одним из них. Было только одно, что не увязывалось с обликом "Леди Совершенство" – она была ярой фанаткой бразильских сериалов. Гарри благодарил всех богов, что она сохраняла благоразумие и в век нано-технологий не проводила круглые сутки за просмотром всех этих бесконечных саг – скачать любимый фильм для нее не составило бы никакого труда. Несмотря на свой почтенный возраст, матушка была весьма подкована в техническом плане и была в курсе последних новинок – Галахад как-то застал их с Эггси, увлеченно обсуждающими одну из недавних презентаций. Но леди Аделаида педантично просматривала любимый сериал в день по серии, как и демонстрировали по телевизору. Совместных интересов у Эггси с его матерью почти не было. Классическая музыка и литература не были его коньком. Для бытового общения, впрочем, им за глаза хватало бесед на общие темы: политика, погода, лучший сорт чая. Но вот то, что Эггси всерьез увлечется бразильскими сериалами – этого Гарри не мог вообразить ни при каких обстоятельствах. Как это началось, он не знает, но поначалу он принимал интерес парня за простое проявление вежливости. Возможно, ему самому следовало бы беседовать с мамой о бесконечных перипетиях мыльных опер, но он предпочитал сходить с ней на выставку и обсудить увиденное, к примеру. Однако для обычной вежливости Эггси выглядел слишком искренним, а его речи звучали чрезмерно пылко. Гарри было попытался размотать сложную цепочку событий, которые могли привести к такому нехарактерному для молодого человека увлечению, но быстро махнул рукой: нравится – пусть смотрит. К тому же мама, похоже, рада возможности пообщаться о любимом сериале. Тяжело было только тогда, когда эти двое подкарауливали его и набрасывались одновременно, настойчиво стараясь заманить в свою секту. Иногда казалось, что сдаться обошлось бы меньшей кровью, но Гарри твердо стоял на своем – нет. Ему это неинтересно, и смотреть он это не собирается. Но вместо того, чтобы проводить это время в одиночестве, он просто устраивался рядом с газетой. Эггси несколько раз пытался подловить его, убедить, что газета – лишь прикрытие, на самом деле, Гарри интересно, только нелепый снобизм мешает ему откровенно признаться в этом. И потерпел сокрушительное поражение. Галахад действительно не испытывал ни капли интереса, просто зачем проводить время по отдельности, если можно быть вместе? – Спорим, сегодня Карлос признается в своих чувствах? – Эггси перемахивает через спинку дивана и удобно устраивается на мягком сидении. – Ставлю сто фунтов! – Я принимаю твое предложение, милый, но настоятельно рекомендую поберечь свой кошелек, это произойдет много позже, – церемонно отвечает матушка, огибая диван и устраиваясь на краешке. Со стороны их тройка, наверное, выглядит, как в нелепой комедии: строгая Аделаида Харт в идеально сидящем костюме с аккуратной прической. Прямая спина, чайная пара полупрозрачного фарфора и трёхъярусная подставка со свежими канапе. Гэри Анвин в домашней футболке и свободных джинсах, легкомысленно болтающихся на бедрах. Пояс прикрывала футболка, но Гарри прекрасно знал, что не нужно прикладывать особых усилий, чтобы сдернуть их вниз – достаточно будет одного легкого движения. К просмотру телесериала Гэри всегда запасался ведром попкорна и бутылкой терпкого портера. К портеру он мог пристраститься во время совместного проживания, а вот обнаружить сладкий попкорн – для Гарри это стало неожиданностью. Сладкий попкорн и пиво? Похоже, он еще многого не знает о вкусовых пристрастиях Эггси. Гарри Харт оставался верным себе – брюки и сорочка, неброский кардиган в прохладные дни – и устраивался посередине пограничной глыбой. Он завешивался газетой, чувствовал прильнувшего к нему парня, легко улыбался маме и погружался в новостные лабиринты. – Гарри-и, – шепотом тянет Эггси приближая губы к уху так, что теплое дыхание щекочет кожу. – Ни за что, – отрезает мужчина, не дожидаясь продолжения и не отводя взгляда от статьи. – Я сказал, что не буду это смотреть. – Ты слишком громко шуршишь газетой! – Гэри старательно изображает возмущение и пробивает пробный шар, прощупывая линию обороны. – Прибавь громкость, – невозмутимо парирует Галахад. Со стороны матери доносится смешок. Ты права, мама, грубоватая попытка, думает Гарри, но он научится. Эггси очень быстро учится. – И откуда она знала? – бурчит Эггси, бросая портмоне на столик. Гарри знает, что он злится не из-за денег. Сто фунтов – приличная сумма, но в рамках гонораров Кингсмен, к вкусу которых Эггси уже успел пристраститься, можно сказать, мизерная. Так же и не нужны были эти сто фунтов его матушке – это просто было делом принципа, а Эггси же никогда не любил проигрывать. – Просто она лучший психолог, чем ты. – Гарри откладывает газету, двигается в угол дивана и тянет Гэри к себе. Тот с готовностью обвивает руками талию и прижимается к плечу. – И, полагаю, лучше знакома с законами жанра. – То есть проиграть твоей маме не стыдно? – ухмыляется парень. – Она тебя предупредила о проигрыше, что было весьма благородно с ее стороны, так что, – Гарри ерошит губами волосы на виске и выдыхает в ухо, – сам виноват. – Ты жесток, агент Галахад, – Эггси смеется. В таких ленивых вечерах было свое очарование. После изнуряющих физических нагрузок Кингсмена иногда хотелось именно чего-то такого, теплого и ленивого. Галахад привык к действию, бездействие вызывало ощущение стагнации, застоя. В отсутствие физической активности Галахад всегда старался загрузить мозги по полной, но сейчас, как и во многие совместные вечера, проведенные дома, ему комфортно. Гарри с удовольствием пропускает волосы Эггси через пальцы и прикрывает глаза. Ему интересно, закончится ли это странное увлечение с отъездом мамы, но он не собирается озвучивать этот вопрос, пусть будет так, как будет. Безобидные просмотры сериалов – это не наркотики в подворотне. Потом можно будет подобрать что-то интересное им обоим. Мама заставила его пересмотреть свой взгляд на походы в кино, но, если подумать, они с Эггси почти никогда не смотрели какое-нибудь кино по телевизору или в домашнем кинотеатре... Время, как расплавленная карамель, размазывается по сознанию, и совершенно непонятно, сколько прошло: минуты, секунды или же часы. Им обоим нужны такие минуты друг с другом, чтобы стравить внутреннее давление, выпустить напряжение из каменных мышц и расслабиться. Это случается не так часто, но, возможно, это и к лучшему: такое времяпрепровождение не успевает надоесть. Хотя за все время, что они вместе, Гэри ни разу не надоел ему. Порой они приползали домой настолько вымотанными, что не было сил даже разговаривать, не то что отпускать дежурные шуточки. Наспех ужинали тем, что находили в холодильнике, не утруждая себя даже заказом еды – periculum est in mora. Пошатываясь от усталости, выводили ДжейБи, если это требовалось, и автопилот приводил их в спальню. В такие дни даже поцелуй перед сном получался исключительно дежурным: короткая точка соприкосновения, сухое касание губ. Но когда мальчишка сворачивался клубочком под боком, прижимался, обнимал, Гарри ощущал, как мир стабилизировался, прекращал свое бешеное вращение, и начинался процесс восстановления. Эггси поднимает голову. Он кажется сонным и расслабленным, но взгляд абсолютно ясный. Галахад обводит кончиком пальца контур губы, цепляется подушечкой за сухую кожу и склоняется. Губы замирают в нескольких дюймах от других губ, и тишина становится оглушающей. В неярком свете настольной лампы его собственные глаза тускнеют, а глаза Эггси, наоборот, переливаются при таком освещении, как драгоценные камни. И его взгляд ощущается кожей. Гарри невесомо касается губами губ и не успевает опомниться, как Гэри впивается в них страстным поцелуем. Его руки мгновенно обвивают шею, пальцы зарываются в волосы и тянут к себе, сжимая затылок. Эггси часто целует его так, словно боится не успеть. Гарри глотает судорожное дыхание, растворяется в жаре и тянет его футболку наверх. Чувствовать Эггси, ощущать тепло его кожи давно стало необходимостью. Где-то глубоко в душе гнездился страх потерять друг друга, с их работой такое могло случиться в любую секунду. Они давно научились жить с этим без паранойи и навязчивых идей, строили свою жизнь без учета этих возможных потерь, и Эггси помогало то, что Гарри вот уже больше тридцати лет работает шпионом, а остается в живых. Сколько раз он балансировал на грани смерти, тому лучше не знать. Но иногда Гарри казалось, что у поцелуев привкус отчаяния и безысходности, и тогда он старался отдать Гэри все, что у него есть. Он готов был сделать это в любой момент, но в эти моменты предлагал сам. Он задирает футболку, стискивает его в объятиях и целует. Требовательно кусает губы, когда тот пытается отстраниться и прижимает к себе еще сильнее, еще ближе. Еще. – Так целоваться противозаконно, – когда Эггси отрывается от него, Галахад стаскивает футболку и скользит ладонями по груди. Чувствует бешено колотящееся в груди сердце и рваное дыхание, любуется хаосом взъерошенных волос. Парень расстегивает пуговицу на его рубашке и застывает: – А мама? – Она давно спит, – одними губами произносит Гарри. Эггси похабно ухмыляется в ответ, а Гарри накрывает его соски пальцами. Первые движения легкие, невесомые, тот почти не ощущает их – продолжает расстегивать рубашку, как ни в чем не бывало. Не самая сильная его эрогенная зона, но Гарри уже научился ласкать Эггси так, чтобы тот сходил с ума от его прикосновений. Гэри это знает, поэтому торопится – уже через несколько секунд по груди пробегают мурашки от прохладного воздуха. Гарри приподнимается, все еще дразняще гладит соски и проводит языком по шее. Напряжение чужих мышц ощущается всем телом, он прикусывает тонкую кожу, царапает ее зубами, отпускает и чертит рваный ритм языком: три точки — три тире — три точки. Тихий звук в ответ – смесь стона и вздоха – лучшее свидетельство, что он все делает правильно; нервные пальцы стаскивают рубашку с плеч, сдавливают плечевые мышцы, оставляют розовые полосы на спине. Гарри переводит дух, обдает жарким дыханием ключицы и вгрызается в основание шеи. Так его Гэри любит больше всего, это то, что заставляет его окончательно терять голову. Свободные джинсы сейчас обоим на пользу – достаточно лишь расстегнуть пуговицу, и они сами соскальзывают с бедер. Галахад сползает ниже и притягивает Гэри себе, чтобы снова впиться поцелуями в истерзанную шею. Гэри выплевывает рваное дыхание, прерываемое тихими стонами, куда-то ему в висок, рвет молнию брюк так, что она чудом остается на месте и сдавливает член. В глазах быстро темнеет от умелых движений пальцев, Гэри тоже отлично изучил его тело. Больше всего ему нравится именно тот момент, когда нежность переходит в страсть, когда контроль мозга ослабляется, мышление притупляют эмоции, и мозг отдает телу предельно короткие и ясные команды. Галахад, наконец, отрывается от шеи, рвет с Эггси трусы и жадно мнет ягодицы. Как у Эггси получается заводить его до такого состояния, как он это делает?.. Он мягко массирует расслабленные мышцы, осторожно надавливает подушечкой пальца, погружая ее внутрь, и откидывается. Кожаная обивка дивана прилипает к лопаткам, лишает свободы движения, но Гэри добирается до его сосков, и остается только выгибаться навстречу и гасить рвущиеся наружу стоны. Взгляд по касательной в темноту – скорее, дань привычки, чем ощущение угрозы, однако очертания фигуры мгновенно вышвыривают Гарри из липких объятий их с Эггси реальности. Внутри взрываются бомбы. Лопается какая-то пружина, и отлаженную систему разносит на куски, от осколков сейчас треснет грудная клетка. Ярость клокочет в груди, кровавой пеленой затягивает сознание – так он чувствовал себя в церкви. Церковь. Валентайн. Кодовые слова, окатывающие ведром ледяной воды, триггер, заставляющий мышцы болеть от судорог, но это отрезвляет. – М-мама! – рычит мужчина, не отводя взгляда от невозмутимой матушки. Мозг автоматически фиксирует детали: старомодный ночной чепец, мягкие тапочки, теплый халат и звучащий особо громко на фоне звенящей тишины разухабистый мат Эггси. Тот отпихивает его руки и явно в авральном режиме пытается натянуть джинсы. – Ты что-то хотела? Окончание фразы звучит чуть спокойней, но далеко от того тона, которым он привык разговаривать с матерью. Галахаду сейчас хочется орать в голос, высказать все, что накопилось за эти недели, и мать же Вашу, леди Аделаида, Вы кашлянуть наверху лестницы не могли?! – Я не могла уснуть и хотела выпить теплого молока, – спокойный ответ сопровождается столь же спокойным взглядом, но это не приносит покоя самому Гарри. – И? – не слишком любезно осведомляется он, отдавая дань жителям Лаконии. Он настолько привык язвить за эти годы, что ироничные конструкции так и просятся на язык. Удержаться будет невозможно, поэтому нужно выразиться как можно короче. – У вас закончилось молоко, Гарри. – Я схожу в магазин перед работой. Спокойной ночи, мама, – с нажимом произносит он, давая понять, что дискуссия о молоке исчерпала себя. – Спокойной ночи, – чопорно отвечает леди Харт и неторопливо поднимается по лестнице. Только когда та исчезает с последнего пролета, Гарри переводит взгляд на Эггси. Горло мгновенно сдавливает от злости в его глазах. – Гарри, давай сразу пойдем к ней в спальню и потрахаемся, а? Пусть она уж действительно все увидит! – Эггси садится, и слова его сочатся ядовитой яростью: – Твою мать, меня уже заебало, что меня постоянно видят голым, и даже не смей упрекать меня – в этот раз это полностью твоя вина! Гарри сдавливает его предплечье и тянет к себе, преодолевая сопротивление. Эггси раздраженно вырывает руку, ощетиниваясь. – Эггси, – мужчина расстроенно вздыхает. В крови все еще бухает адреналин и тоже адски тянет на кого-то наорать, но парень прав, сейчас это его вина. – Она давно спит! – передразнивает тот. – Хрена с два! Она еще и ходит, как шпион! Да я, блядь, теперь буду лично ей молоко носить каждую ночь! – Прости, – Гарри, в конце концов, умудряется сгрести того в объятия, – мама всегда очень крепко спала, я не думал… – Только в спальне. При запертой двери. Закрытой на ключ двери. – Эггси не вырывается из объятий, но весь – ломаные острые линии напряжения. – И без света, – добавляет он. – Почему без света? – тихо уточняет Гарри, с нажимом, размеренными движениями гладя основание шеи сзади. – Чтобы она не догадалась, что мы дома, – мрачно усмехается мальчишка и приобнимает его одной рукой. Гарри коротко хмыкает в ответ. Просто обозначает, что его попытка пошутить была услышана и засчитана, он прекрасно знает, что Эггси чувствует себя неуютно не только от того, что их застукали, но и потому, что наорал на него. – Хочешь что-нибудь выпить? – он мягко прижимается губами к виску, обозначая окончательное примирение. – Только не молока. – Ты забыл? У нас оно закончилось, – Гарри чуть отстраняется и смотрит ему в глаза. Болотная зелень еще подернута дымкой неотгремевших эмоций, но заметно, что Гэри уже успокаивается. – Закажу ведро завтра. – И замок на дверь спальни. – Обязательно, – вздыхает Эггси и тянет его с дивана. – По-моему, самое время для твоего коллекционного коньяка. Ну что ж, не такая большая цена за крепкие нервы.***
– Почему ты не сделаешь ему предложение? Гарри растягивает губы в легкой улыбке, расставляя тарелки. Вопрос явно риторический, такого ответа будет достаточно. А Эггси был прав, мама передвигается очень тихо, для дамы ее возраста – так и вовсе бесшумно. – Я дождусь от тебя внуков, в конце концов? – мама усаживается за стол, аккуратно складывает руки и сверлит его неожиданно тяжелым взглядом. Галахад откладывает полотенце, опирается ягодицами о столешницу и улыбается: – Позволь напомнить тебе, что мы оба – мужчины. – Гарри, мальчик мой, рассказать тебе про усыновление? – иронично усмехается леди Харт. – Не пытайся поменять тему, я хочу услышать ответ. – Он слишком молод, – коротко проговаривает Галахад смутно надеясь закрыть – Слишком молод для чего? – матушка выглядит неподдельно удивленной. – В его возрасте многие женаты и имеют детей, ему же не семнадцать, в конце концов! Не семнадцать. Двадцать четыре. А мне пятьдесят пять, – думает Галахад. Решиться на отношения с Эггси было непросто, нет ничего приятного в осознании, что ты старше родителей своего любимого человека. Гарри нисколько не жалел, что сдался под напором юного Анвина, с ним он был невероятно счастлив, счастлив так, как, возможно, никогда не был. И именно поэтому он не хочет привязывать его к себе таким способом. Жить вместе, жить друг для друга – у них есть это, и этого достаточно для счастья. Только в двадцать все может измениться в любой момент. Гарри не подозревает Эггси в изменах, никогда не замечал, чтобы тот засматривался на других, но в жизни все может измениться в любой момент. Это случается и в двадцать, и в семьдесят, но в двадцать лет такое все же происходит чаще. Это не мешает им думать об отпуске и спорить о покупке новой кровати, но если Эггси захочет уйти, будет проще, если его ничего не будет сдерживать. – Мам, у него вся жизнь впереди, – слова с трудом протискиваются сквозь сомкнутые губы, царапают горло, и больше всего сейчас хочется уйти. Он не собирался обсуждать эту тему ни с кем и никогда. Эггси этот вопрос не поднимал, и Гарри рассчитывал, что так будет и дальше. Его друзья были достаточно тактичны, чтобы задавать такие вопросы, а с мамой все сложнее. Гарри не страдал угрызениями совести, если обманывал маму, но она была проницательной женщиной. В важных вопросах она всегда чувствовала, если Гарри врал. Обсуждать еще и это сейчас будет совсем неуместно. – Я не хочу обременять его этим. – Ну, и дурак. Фигура замершего в дверях Эггси выглядит расслабленной, но Гарри видит, насколько напряжены плечи, подпирающие дверную коробку. – Простите, леди Аделаида, но Ваш сын – самый большой кретин в мире, – Эггси подходит вплотную и не отводит взгляда. – Полностью с тобой согласна, Гэри. – Злишься? – одними губами спрашивает Гарри, нащупывает руку и легонько поглаживает пальцы. Эггси не отшатывается, не отдергивает руку, наоборот, подается вперед, еще ближе. Грубоватая кожа у ногтей (Эггси так и не привык к регулярному маникюру), свежая царапина после последнего задания и небольшая мозоль от ручки на указательном пальце. – Безумно, – вполголоса отвечает парень. Раньше он бы наорал и наговорил гадостей, у него всегда прекрасно получалось цеплять Гарри за живое. Но за последний год он стал гораздо спокойнее и рассудительней, и они оба старались научиться быть вместе. Сейчас его злость выдают только напряженные плечи и взгляд. Гэри требовательно сжимает его запястье и чертит ломаную линию кончиками пальцев, продвигаясь к локтю. – Гарри, мне все равно, будет ли у нас официальный статус супругов, но вбей себе в голову, что я собираюсь провести с тобой рядом всю жизнь. – Я… – начинает Галахад. – Всегда, Гарри. Я хочу быть с тобой всегда, – жестко перебивает парень, и взгляд его становится колючим. – Поступай, как считаешь нужным, но не делай это для того, чтобы мне было проще уйти, если я захочу. И не рассчитывай на это. С чего мне вообще уходить? – Эггси улыбается. – У меня нереально охренительный мужчина, который для меня всегда делал только хорошее. – Не только, – Гарри легонько качает головой, но ему становится спокойнее. Не потому что Эггси сказал, что не уйдет от него, просто теперь мальчишка знает и эту его сторону. Галахад собирался хранить это в секрете и до сих пор сожалеет, что тот услышал, потому что, как бы тот не старался, он все равно не сможет понять это до конца. Он проводит пальцами по щеке парня, и тот на мгновение прикрывает глаза, щурясь, как кот, от ласки. – Я спрашивал у Мерлина про отца. И не смотри на меня так, сэр-твой-отец-погиб-из-за-меня-это-моя-вина! – сердито добавляет Гэри. Галахад коротко осматривает кухню – не лучший момент, чтобы мама узнала об их работе. Но, похоже, матушка давно оставила их одних. – Не было там никакой твоей вины, ты тоже рванул к гранате, отец оттолкнул тебя и закрыл ее своим телом. – Я планировал эту операцию и упустил это из виду. Вся ответственность лежит на мне. Они несколько раз даже ссорились из-за разговоров об отце. Эггси считал необходимым снять с Галахада груз этой вины и регулярно предпринимал бесплодные попытки это сделать. Он никак не мог понять, что Гарри никогда не простит себя. Не простит и не будет пытаться простить. Прощение Эггси и так дало ему гораздо больше, чем он заслуживал, но его вина останется с ним всегда – это и так недостаточная расплата за содеянное. И все равно Эггси продолжит его убеждать, Гарри это знает. – Ты – человек. Все мы допускаем ошибки, – Эггси чуть слышно вздыхает, сдавая позиции. Сегодня противостояние ограничивается парой фраз, им обоим кажется, что конфликт в данный момент будет неуместен. Мальчишка широко улыбается: – Настолько охуенный человек, что я до сих пор не могу поверить, что ты выбрал меня. – Ты точно злишься? – Гарри невольно улыбается. Признания Эггси до сих пор порой ставят его в тупик даже не степенью откровенности, а силой обожания и восхищения. Еще никто не был в него настолько влюблен. Эта идеализация немного пугает, и отчасти именно это стало катализатором такого мнения: он далеко неидеален, у него есть свои недостатки и проблемы и загоны, и, когда Гэри это увидит, останется ли он рядом? – О да, – горячо заверяет Эггси. – Хочешь, буду обзывать тебя занудным и невыносимым типом? Кстати, ты себя сейчас ведешь именно так, вместо того, чтобы оттрахать меня на этом прекрасном дубовом столе, который ты за каким-то чертом уже сервировал! – Какой-то черт сейчас запекается в духовке, – уточняет Галахад и перемещает ладонь на затылок. Коротко зарывается пальцами в волосы, сжимает основание шеи и роняет ладонь на ягодицы. – И будет готово не меньше, чем через час, что, я тебя не знаю? – фыркает Эггси и запрыгивает на разделочный стол, удобно устраивает задницу на столешнице, сминает его воротник пальцами и резко дергает на себя. Гарри уворачивается от острого угла кухонного шкафчика и прижимается к губам. Мягкое прикосновение губ – как глоток воздуха; полоса прохлады и теплый выдох: – А нам теперь придется гнуться на узком столике… – Спальня? – шорох рубашки, вытягиваемой из-под пояса узких брюк, щекочет нервы. – Я хочу воспользоваться тем, что у леди Аделаиды хватит чутья дать нам хорошенько помириться. Гортанный смех парня разливается по телу, как порция алкоголя, обжигает горло, заставляет кровь бежать по венам еще быстрее. Галахад расстегивает несколько пуговиц на рубашке, обнажает шею и легонько прикусывает тонкую кожу. Им обоим надоело дергаться от внезапных вторжений матери, но сейчас мальчишка прав – у них есть время. Эпилог. – Боже, неужели я снова могу ходить по дому голым? – Эггси вешает пальто на вешалку и с удовольствием тянется. – Твоя мама, конечно, супер, футболка с "Горячим папочкой" – бомба, но я уже привык жить только с тобой. – Я всегда говорил, что это плохая идея. И присутствие мамы тут не причем, – фыркает в ответ Галахад. – Собираешься начать прямо сейчас? – Да, и оставлю всю одежду у двери, – смеется Эггси, – а тебе давно пора присоединиться. Я тоже хочу любоваться твоей задницей! – Ты можешь делать это в постели, – Гарри целует парня в щеку и проскальзывает в гостиную. К безумным идеям Анвина он уже привык, но потакать им по-прежнему не собирается. Вопреки угрозам парень остается в одежде, зато с размаху плюхается на диван, укладывает голову на колени Гарри и закидывает ноги на спинку дивана. – В постели! – Эггси фыркает и запрокидывает голову, чтобы смотреть ему в глаза. – Ты даже спишь в одежде! Тебя голым можно увидеть только по большим праздникам, или подглядывая в душе. – Таким образом ты пытаешься уговорить меня снять одежду? Неубедительно, – Гарри проводит тыльной стороной ладони, очерчивая резкую линию челюсти, и запускает руку во внутренний карман пиджака. Золотой ободок тускло поблескивает в неярком свете, заливающем гостиную, и весит сейчас тяжелее пистолета. Эггси смотрит на кольцо, а потом снова смотрит в глаза, его взгляд пронзительный и ясный, от такого невозможно спрятаться, даже если захотеть – он, словно мощный лазерный луч. Но Гарри нечего скрывать, поэтому он не отводит взгляда. – Ты все еще сомневаешься? – Нет, – Галахад еле заметно качает головой. – Отлично, – Эггси улыбается и протягивает руку. – Ты знаешь мой ответ. Казалось бы, кольцо ничего не должно изменить в их отношениях, но, надев его на палец Эггси и наблюдая, как тот крутит его на пальце, Галахад ловит себя на том, что ему стало легче. Будто он сбросил часть груза, лежащего на плечах, или десяток лет разом. Раньше его жизнь состояла только из работы, и его это целиком устраивало, а сейчас это время уже вспоминается с трудом: мозг послушно выдает набор фактов, может составить любой график или статистическую выкладку на основе имеющихся архивов, но эмоции отказываются предоставлять данные. Спрятано под грифом "Совершенно секретно" или вовсе стерто из базы – все сосредоточено на Эггси. Анвин стал частью самого Мироздания. Часть Мироздания запрокидывает голову, тянется всем телом и – Гарри ловит этот взгляд – наблюдает за сполохами световых бликов в тусклом свечении металла. – Как ты все успеваешь? Я не помню ювелирного рядом с аэропортом. – Я не покупал его, это семейная реликвия. – Ух ты, фамильное золото Хартов? – восхищенно присвистывает парень, пристально рассматривает кольцо и невзначай добавляет: – Леди Аделаида говорила, что у вас своя конюшня. Научишь ездить верхом? – Скажи сразу, что хочешь посмотреть на меня в жокейских бриджах, – улыбается Галахад. – И со стеком, – смеется Эггси. – Быть таким проницательным очень скучно! Ну, так что? – Научу. – Галахад окидывает мальчишку взглядом и думает, что будь тот без одежды… – Чем мама заманила тебя в поместье? – интересуется он. – Что значит "заманила"? Я сам предложил приехать в гости! – возмущение выглядит слишком деланым, чтобы Галахад в него поверил, поэтому он просто выразительно молчит, пока Эггси не сдается. – Обещала показать мне семейные альбомы. Но я давно хотел посмотреть твой дом. Конюшня, слуги, королевский фарфор... Детские фотографии, конечно. Можно было догадаться. – Кажется, Мишель приглашала нас на ужин, – вкрадчиво произносит Гарри. – Не раньше, чем я сожгу пару сотен фотографий! И у нас нет озера. – Я тебя люблю и без озера, – Гарри склоняется и целует Эггси. В одном они точно солидарны: к родителям лучше ходить в гости самим.