Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь

У Люциуса было скверное настроение. Настолько скверное, что даже новая краска для волос не радовала его взор. Нарцисса потащила его на шопинг. Нет, шопинг ему нравился, святое дело, но когда дело касалось его личных покупок. Люциус был настоящим мужчиной и интересовался исключительно мужским сортаментом: суровые черные мантии, грозные черепа, сотрясающие своей мощью туфли, мужественная тушь, брутальные лаки для волос и ногтей, внушительная щеточка для бровей, как самогон крепкие вакса и бриолин. А его жена что? Сущая пытка – носиться с ней по шмоткам, брюликам и прочему хламу. Сейчас они ехали на санях в поместье. Она прикорнула, опасно склонившись к облучку, а Люциус безразлично смотрел в зимние дали. Где–то вдали маячил статный всадник, и волшебник тоскливо заностальгировал по воле-волюшке, по лесным просторам и простым радостям жизни, в общем, потянуло его совершенно отчётливо на всякую слезоточивую сопливую рустику, и из этих мыслей мог его вырвать только… – Трандуил! – охнул он, разглядев всадника, охнул, как в первый раз. На крупном лосе, стройно рассевшись, скакал Лесной Король. Какими ветрами его занесло в эти края, боггарт его знает, но только Люциус знал: старый друг теперь решил навестить его после долгих месяцев разлуки. – Э-ге-гей! – словно признание, прогоготал Люциус в древа. Трандуил уже сравнялся с повозкой и, не заметив согнувшуюся в три погибели Нарциссу, пересел с верхового животного на место его жены, и спокойно спящая Нарцисса тихонько сползла с саней и свалилась в снег, мирно посапывая. – Баба с возу – кобыле легче, – ухмыльнулся Люциус. – А? Что? – не понял Трандуил. – Ничего, мой доблестный избавитель! И я судьбу благословил, когда мой двор уединенный, печальным снегом занесенный, твой колокольчик огласил… В общем, ты очень вовремя! В синей дымке альбионских лесов уже обрели свои очертания силуэты поместья. Трандуил затянулся длинной трубкой, из которой клубами повалил пар, заслонивший извозчику весь вид. Так несколько минут они ехали по узкой тропе, так что кучер чуть не свалился в кювет, пропадая в густых облаках эльфийского курева. – Мой престольный друг, – с лёгким нетерпением произнёс Люциус, – не лучше ли было бы подымить уже возле поместья, пока моя упряжь не откинула копыта? – Парю, где хочу, – высокомерно отозвался эльф, – законом не запрещено, и вообще это шишки, они животинке приятно пахнут. Люциус, смирившись с положением дел, учтиво выдержал паузу, затем незаметно наслал на тройку заклинание Всевидящего зрения. Малфой, позабыв о вредной привычке его милованца, уже начал строить небесные замки по поводу банкета: сахарные лебеди, крюшон из арбуза с шампанским, фруктовые салаты, мягкая сладкая картошка, печёные яблоки, жареные каштаны, холодные груши в меду, горячий грог, салат с гранатом, артишоками и пюре из тыквы. Уже въезжая во двор, Люциус составил целый лист для поварят-домовиков к готовке, уже входя в зал, он мысленно расставлял предметы мебели так, как это нравится его гостю, а там… – Ах, какими судьбами… – сцепил зубы Малфой. В конце гостиной, бесцеремонно закинув валенки на стул, развалился Каркаров собственной персоной, в его же полушубке и собственной шапке-ушанке. Трое в мэноре, не считая Добби, уставились друг на друга. Люциус не хотел просто взять и сорваться из-за того, что крючконосый ивашка-грозный сейчас совершенно беспардонно ворвался в его покои и грызет его припасы, а потому решил подойти к случившемуся деликатно: – Надолго к нам, хлебосольный гость? – выжал он себя настолько вежливо, насколько это было возможно при стиснутой в руке палочке, лежащей в кармане, и невербальному «Авада Кедавра», неотступно вертевшейся в его голове. – Ещё бы не хлебосольный! – по-молодецки подскочил Каркаров: сегодня с его лица сошла обыденная угрюмость и насупленные брови. Теперь он больше был похож на коробейника-офеню, собирающегося выгодно толкнуть немалую партию товара. – Я смотрю, погребок-то у тебя малость оскудел, потому и прихватил с собой гостинца. Он недвусмысленно подмигнул Люциусу, так что у того прошёлся холодок по спине, и было от чего: обернувшись, блондин увидел филигранную пирамиду из выставленных хрустальных бутылок с водкой, обволакиваемую магическим холодом, больше похожим на клубы жидкого азота. – У тебя в поместье чертовски холодно, Люся, – уперев руки в боки, оглядывался Каркаров. – Люся? – Трандуил бросил на оторопевшего мага взгляд, полный жгучей ревности. – Яэээ… Но ты тут тоже постарался, ледяную горку устроил, – попытался выйти из положения Люциус, но Трандуил продолжал прожигать его насквозь лучами ненависти. – Это потом мы стеклотару в горку превратим, а сейчас нам надо почать пер-р-рвую бутылочку пирамиды Водкоу, – пророкотал Каркаров, явно опережавший новоприбывших по початкам, и, в нетвёрдой походкой приближаясь к вершине менделеевского сновидения, потянулся за самой нижней. Люциус, мысленно опасаясь порчи имущества, а в глубине души – потери такого подарка, наслал Сальтус на бутылки, и они легонько развалились, как кучка воздушных шариков, отпрыгивая от пола в разные стороны. Так вся гостиная наполнилась катающимися бутылками, и Трандуил только оступался, боясь наступить на зачарованно стекло. – Люциус… или как тебя теперь величать? – нажав на последнее слово, медленно проговорил Трандуил. – Что это? – Это… это легендарная живая вода из нашего мира, мой голубок, – не подумав, ляпнул Люциус. – Хо-хо, голубок? – захохотал Каркаров и так зашёлся смехом, что его было не остановить. – Надо запомнить! Добби! – Да, сэр? – Добби, водочки нам принеси! – Каркаров разошёлся так, что домочадец и его приглашённый иноземец стали побаиваться его. – И икорки, да щучки с кулебякой. Развалили, собаки, страну, теперь только на харчах братвы приходится жить… Откуда у Каркарова возникло персональное право командовать домовиком, Люциус – ни сном ни духом. Московит дербалызнул ещё рюмашечку на отмашечку, и понеслась. Добби и вся домовичья свора потянулись незримым караваном, поднося всё, что они знали из меню незваного гостя: квашеные овощи, расстегаи, овсяный кисель, осетрина, севрюга, стерлядь, лососина, белорыбица, белужина, ветчина, бефстроганов, котлеты... Трандуил, несмотря на то, что был убеждённым вегетарианцем, стал присматриваться ко всей этой провизии. – А у вас неплохо готовят, хочу вам сказать, – похвалил он русскую кухню. – Ассортимент у нас что надо, во! – подняв большой палец, гордо произнёс Каркаров. – А то вы на нас только – коммунюги, красноворотые… Не любите вы, капиталисты, нашу державу, да за что? К счастью, Трандуил не разбирался во всех политических хитросплетениях и перипетиях этого мира, а Каркаров нашел в его лице участливого слушателя, которому можно было изливать всю тоску русской оскорблённой души: – Вот ты, дворянская физиономия, что скажешь? Не хочу обидеть, но на интеллигента ты пока не смахиваешь. Просто пойми, дружище, все эти ваши роскошества, балы и празднества – это старьё, удел увядающего цвета нации. Ты когда-нибудь землю нюхал? А пороху? – он подливал ему в кубок – кубок, Каркаров! – водки, и Лесной Король не смел ему отказать. – А пороху ты нюхал? На, хлебушком занюхай, – и он чуть не двинул ему в нос обрубком чёрного хлеба. – Сейчас даже на краюшечку хлеба мы тащимся по карточкам… А кто-то с жиру бесится. Так он ему заливал, заливал, пока корона не съехала со светлого чела Трандуила. – А вот эти э-э-э… Румынские драконы бэ-э-э… У нас на стройбате вкалывают, да, кирпичи таскают со сквибами, сечёшь?.. А этот мухожук ушёл, оставил нас, сиротинушек, мантикора его побери… Трандуил уже слабо соображал, чтобы понять, что за дичь это такая – мантикора и уж тем более мухожук, а московит уже доставал из-за пазухи коньяк, была у него привычка ныкать всё со стола с собой, если вдруг голодовка. А Люциус тем временем тоже не скучал. Пока супруга почивала на перине из сугробов, у него было раздолье – пей, ешь не хочу, вытворяй, что душа желает, короче, гуляй, Джон; что-что ему нравилось в России-матушке, так это кухня, Британия-бабушка среди туманов такого не наколотит. – Арам-зам-зам, арам-зам-зам, гули-гули-гули а рам-зам-зам… – огрубевшим голосом трубил Каркаров, и Трандуил посвистывал ему под этот речитатив мелодию. Очевидно, что водка была волшебной, потому что Трандуил опьянел всего лишь с одного кубка. Он праздно шатался наперевес с упиванцем по многочисленным залам мэнора, и Люциус только поспевал за ними, чтобы те ничего не побили из его драгоценного семейного сервиза. Блюда постепенно убывали, и Трандуилу уже хотелось копченых колбас, жареного мяса и копченой рыбы, а ещё курить кальян, хлестать винище и читать цитаты восточных мудрецов. – Люся–а! – в экстазе выкрикнул он. – Дичь! Добби пришлось запечь последнего павлина, чтобы доставить плезир гостям. Люциус только хватался за голову, но было уже слишком поздно. Стала компания есть-пить, веселиться; осоловелый Трандуил испил из стакана да последки себе за левый рукав вылил; закусил павлином да косточки за правый рукав спрятал. Изрядно захмелевший Люциус увидал его хитрости, давай и себе то ж делать. После, как пошёл Трандуил в пляс с Каркаровым, махнул левой рукой — сделалось озеро, махнул правой — и закувыркались по воде неуклюжие павлины; Люциус только диву давался, а как сам пошёл танцевать, махнул левой рукой — гобелен забрызгал, махнули правым — кость Добби прямо в глаз попала. – Воу-воу-воу, что–то ты разогнался, – притормозили распоясавшегося набалдашника собутыльники. – Так, Люся, пойдём, проветримся, – они неловко закинули раззявившего рот Люциуса, – у нашего господина разгулялася скотина. У тебя там за лабиринтом есть вечномёрзлый каток, насколько я помню? С ветерком прокатимся… Так, все в сад! Люциус, в подражание эльфийским Садам Вечной Зимы, наколдовал каток, который никогда не таял, будь на дворе лето, весна или осень. Над застывшим озером, припорошенным снегом, в детстве Драко тренировался квиддичу, здесь ещё раньше Люциус со своими школьными друзьями устраивал шуточные дуэли. Неподалёку белобрысый папаша устраивал обычно с семьёй пикники, так что сейчас в трёх соснах можно было увидеть стол и три стула, закованные в лёд. Холодный морозный воздух действительно отрезвляюще воздействовал на волшебника, и он, ухватившись за жиденькую козлиную бородку Каркарова, встал на ноги и, прикинув кое-что, развернулся к Лесному Королю: – Так, после твоих каруселей с качелями тебе следует отведать моего катка, – и вложил ему в руки коньки с розовыми очками-решетками. – А очки-то зачем? – поинтересовался пошатывающийся эльф. – Это авиаторы, чтоб глаза не продуло, – встрял Каркаров, – давай, выползай. Ненавязчивый пинок от русского гостя, и Трандуил пропахал на нижней челюсти по льду пару метров. – Ну как ты обращаешься с моим другом, свинья, – обиделся Люциус, – не умеешь ты с людями работать. – А я тебе не друг что-ли? – в свою очередь обиделся Каркаров. В конечном итоге Короля поставили, и он, с трудом удерживая равновесие, полетел стрелой вперёд вплоть до входных ворот. Люциус и Каркаров же заняли своё место за столиком, посасывая холодненькую. Им только оставалось наблюдать, как Трандуил воплощает в жизнь свою мечту фигуриста: тот выписывал круги, другие фигуры, обходил завалы снега, уворачивался от ветоши и сучков, от деревьев. Правда, последнее ему не совсем удалось, и уже через десять минут бабочкиного полёта Лесной Король шмякнулся в сосну, и парочке незадачливых собутыльников, уже было собиравшихся горланить, пришлось подтянуться за ним. На месте они обнаружили, что несчастному отшибло память. Эльф крутил головой, не понимая, где он, кто он и кто все эти люди. Два товарища, запричитав, призадумались над тем, что тут можно поделать, и не нашли ничего лучшего, как: – Нам надо спеть, – пришли они к тому, с чего начали за столиком, и обратили свои взгляды на Трандуила, а он свой – на них. – Родился ты у моря во дворце, – прочирикал Люциус. – У моря во дворце, неужели? – глаза Трандуила не сходились на лице его друга. – Да, поверь! И в три года ты разъезжал верхом. – Я с трёх лет верхом? – На лихом жеребце! Саурон от твоих насмешек сник, кольцо его – сброшено в вулкан. Нрав был дик! Нрав был рьян! Но послушен – все знали во дворце – ты был лишь при Люце. При мне. Забыто всё тобой, и мы научить тебя должны жить новою судьбой! – навзрыд бросил Люциус. – Начнём, немедля! – залихватски махнул Трандуил бокалом. – Ты просто плечи распрями, – Люциус с трудом поставил его вновь на коньки. – Вот ты идёшь, а ты плыви. Но глупый вид, наверно, – Трандуил заважнивал, выпрямившись, как доска, – как скверно. Пируэтом вдоль обочины, поклон. – Что потом? – Трандуил не шевелился, пока Люциус толкал его по льду. – Лети скорее напролом! – воскликнул маг и толкнул его вперёд, так что Трандуил замахал руками, как гусь. – Помни, страхам вопреки, коль это мне не сложно, ты сумеешь тоже, ты как будто вспомнишь, ты это можешь! Шаг за шагом делай, вот как я – и научишься шутя. Опасаясь, что он сейчас провалиться сквозь лёд и пойдет на корм зимовавшим русалкам, Люциус поспешил вернуть его к столу и продолжить терапию: – Сядь прямо, локти так прижми, ты мясо ешь, как варвары, но мясо ты не жаловал! – Люциус скорбел по съеденным павлинам, но было уже поздно. – Вот это тон Орофериона! Вот лембас, а вот вино, Каркаров – в хлам, а я вообще в говно. – Коль это мне не сложно, – проревел Каркаров, – ты сумеешь тоже! Брось сомненья смело и это сделай, это ведь не сложно, это факт, труден только первый шаг! – Так, запоминаем братскую семью. Вот взгляни, хорёк Дракоша, Леголас и хоббит тоже, и моложавый Торин Дубощит, что Азогу руку отрубил, тебе ясно, Трандуил? – Нет! – икнул вдрызг пьяный эльф. – А это наш Гарри был, дядя Фёдор знатный был ходок, и Бильбо Сумкин был не сдувшийся мешок. И Дамблдор хитрил – его конёк… – И шалагушек у него был… – тихо прошептал Трандуил. – Ой, я этого не говорил, – прикрыл рот Люциус. – Как ты угадал? – хором воскликнули волшебники. – Я просто знал! Я сегодня стал вдруг другой… – и он протянул руку за платьем Нарциссы, намереваясь примерить его. – Ты нам и нужен был такой! – восхитилась пара выпивох. – Коль это мне не сложно, я сумею тоже! Прочь сомненья смело, я это сделаю, это ведь не сложно, это факт! Я ведь смогу, ведь это просто, труден только первый шаг! Трандуил беззастенчиво сбросил с себя мантию и пуховик, оставив лишь стринги, а вместо этого лишь накинул на плечи сексуальный шлафрок. Он взгромоздился на подмостки домашнего крепостного театра, где обыкновенно выступали эльфы, как самый заправский британский фронтмен на эстраду, и затянул о своём: Я девушка – солдатская, и от судьбы такой С пирогами я таскаться стану, и воскрешать рукой, Одним касанием перста! Это будет красота! И сказку о себе сварганю я, да она будет непроста, В ней страданий Вертера не будет, я буду там – звезда! Накал страстей захватил ошалевших Люциуса и Каркарова, и первый осыпал Трандуила, осваивавшего коринфскую колонну в качестве шеста, звенящими галлеонами, а второй совал эльфу в трусы дореволюционные рубли. Гость из Средиземья отжигал так, что тухли любые ширские фейерверки, и плясал так, что хоббиты с Гэндальфом тихо курили в сторонке свой домашний табак. – Мать-сыра земля, – прогудел Каркаров, лёжа лицом в салате. – Это крабовый салат… – жалобно завыл Люциус. – Ты же салат уже приготовил – с крабами. А я так люблю крабы! Трандуил уже гулял по накрытым столам, варварски раздавливая кушанья и яства, а Люциус с умоляющим видом бегал за ним, упрашивая снять платье его жены, «а то прибьёт». Каркаров, триумфально подняв свой обрамлённый майонезом лик, прошествовал в ванную, которую намеревался превратить в русскую баню. Эльфы в отчаянии метались из стороны в сторону, не зная, что и предпринять: или остановить Каркарова от полного разгрома мэнора, или перехватить чужого эльфа, пока он не почвакал труды их долгих приготовлений, или унять их хозяина, окончательно заработавшего алкогольную горячку. А тем временем спящая красавица в лесу – чья кожа от рожденья белая, как снег, а глаза от ярости красные, как кровь – медленно покидала свой сладкий сон…